— Эй, обезьяна, без шуток! Я первым поднимусь на борт. Ясно?
В глазах Бенсона горело коварство, и я подумал, что вся его алчность проснулась при словах Пен о пиратах. Мактиг пожал широкими плечами:
— Ну, что ж, поднимем флаг Бенсона над неоткрытой палубой.
Бенсон прорычал:
— Корабль мой! Что бы там ни было, вы получите только то, что я сам отдам!
Они скрылись за бортом, голоса их стихли, но тон Бенсона был такой свирепый, какого я раньше никогда не слышал. Когда они вернулись, лицо Бенсона было мрачным и настороженным, челюсти сжаты, глаза пылали. Мактиг равнодушно сказал:
— Если и есть шанс подняться сбоку, то именно сейчас. Я имею в виду, что дюна непрочная и в любой момент может обрушиться. Вот вам штормовое предупреждение, — и действуйте, как хотите.
Бенсон сердито взглянул на него и начал карабкаться. Но не сделал он и двух шагов, как песок заскользил у него под ногами. Вниз с шорохом устремилась волна песка и погребла его. Мы с трудом откопали Большого Джима, почти задохнувшегося. А Мактиг негромко сказал:
— В шлюпке есть веревочная лестница. Бенсон злобно взвизгнул:
— Так тащите ее! Чего же вы ждете? Бережете для себя?
Лицо Мактига потемнело, глаза стали мрачными.
— Я не мог знать, что корабль здесь… — начал он, но Большой Джим оборвал его. Раздражение и досада из-за собственного корабля, нетерпение, злость из-за неудачной попытки подняться на борт найденного совсем вывели его из себя.
— К дьяволу ваши объяснения! — взревел он. — Тащите лестницу!
Ни слова не сказав, Мактиг направился к шлюпке. Пока он отсутствовал, Бенсон бранился и кричал, а я ждал в неловком молчании. Большие глаза Пен были полны слез, но Чедвик наблюдал с тенью циничной улыбки на лице, как будто наслаждался буйством шефа. Вернулся Мактиг с лестницей, швырнул ее под ноги Бенсону и отошел. Лицо его не смягчилось, на Пен он не смотрел.
Бенсон прикрикнул:
— Закрепите ее! Ведь вы ее для этого принесли?
Мактиг поднял лестницу и стал раз за разом забрасывать ее на борт. Крючья на ней были небольшие и не зацеплялись. Попробовал забросить Чедвик, потом я, но безуспешно. Наконец Бенсон сам схватил ее, но лестница все равно не держалась.
Мактиг выругался, взял лестницу из рук Бенсона, повернулся к нам троим и холодно сказал:
— Я поднимусь и закреплю лестницу. Вы поняли меня, Чедвик? И вы, доктор Фенимор? Я поднимусь на борт исключительно как представитель мистера Бенсона… какие бы претензии ни возникли в связи с моим подъемом, я от них отказываюсь. Корабль и все в нем находящееся принадлежит мистеру Бенсону… или он принадлежит кораблю — все так же странно закончил он.
Не добавив ни слова, он перебросил лестницу через плечо, подошел к корме и начал подниматься, используя в качестве опор выступы и разбитый рулевой брус.
У борта он задержался, очевидно, осматривая палубу. На мгновение его шевелюра вспыхнула, будто какой-то яркий луч упал на нее и тут же исчез. Это зрелище почему-то меня очень встревожило.
Прошла минута, еще несколько, но Мактиг не возвращался. Бенсон нервничал, его раздражение росло.
— Мактиг! — вскричал он. — Что вы там делаете? Спускайте же лестницу!
Показалась голова Мактига. Лицо его было бледным, глаза остекленели, как у человека, только что проснувшегося и еще не пришедшего в себя. Он смотрел на нас, словно слышал, но не видел нас. Потом отвел взгляд и посмотрел на берег.
Бенсон снова с яростью закричал:
— Лестницу, черт возьми! Лестницу!
Мактиг заметно вздрогнул, внезапно вдруг увидев нас. Развернул веревку, закрепил крючья и сбросил лестницу. Она повисла в футе от песка. Бенсон подскочил к ней. Мактиг держал сверху, Чедвик — снизу, и Бенсон поднялся с поразительным проворством. За ним вскарабкалась Пен. Следом — Чедвик, потом я; подниматься было трудно — никто уже не держал лестницу внизу. Мактиг протянул руку и втащил меня на палубу. Он снова казался нормальным, глаза его утратили странное рассеянное выражение, хотя в них по-прежнему блестела настороженность.
— Взгляните на это, — сказал он и прошел к обломку мачты. К нему был прикован корабельный колокол. Годы покрыли металл зеленоватой патиной, но в остальном он не пострадал. Я почувствовал странное облегчение, словно какая-то ноша, о которой я и не подозревал, свалилась с моих плеч. Я воскликнул:
— Вот этот колокол мы и слышали, Майк! Должно быть его раскачал ветер.
Мактиг сухо ответил:
— Ученый ветер, должно быть! Точно отсчитал удары. Но взгляните внимательней.
Я посмотрел. Языка у колокола не было. Болты, которыми он крепился, были на месте, но сам язык — нет. Я постучал по краю. Мне ответил гневный звон.
Мактиг схватил меня за руку и резко сказал:
— Не делайте этого!
Ладонь его была холодной, влажной от пота.
И вдруг я понял, что Мактиг боится и изо всех сил старается скрыть это.
Бенсон взревел:
— Эй, Майк, идите сюда!
Он стоял у черного рулевого колеса. Очевидно, его дурное настроение развеялось, он смеялся вместе с Чедвиком и жестикулировал. Но Пен не смеялась. Она отодвинулась от колеса и стояла у подножья короткого трапа, ведущего с кормовой на главную палубу. Мне показалось, что она напряженно и очень уж внимательно смотрит на подходящего Мактига.
Я заметил, что палуба под ее ногами была на пять-шесть футов выше той, на которой были мы с Мактигом, и что рядом находится дверь, очевидно, ведущая в проход или каюту под кормовой палубой. В порог и косяки двери были вбиты десять тяжелых металлических гвоздей на расстоянии в полфута друг от друга. Они торчали наружу наподобие cheveaux de trise[2]. Шипы торчали и поперек двери с разных сторон. Ясно, что дверь открывалась наружу, как и должно быть на корабле; причины этого поймет всякий моряк. Тот, кто забил шипы, намерен был прочно запечатать эту дверь.
Запереть то, что было внутри.
Я собирался заговорить об этом с Мактигом и не смог. Он с тем же странным вниманием смотрел на Пен и шел медленно и неохотно, словно против воли.
Когда я начал подниматься по трапу, мне пришло в голову, что палуба поразительно чиста. Доски как будто только что промыты и надраены. У закрытой двери виднелись небольшие кучки песка, но и все.
Остальные толпились у рулевого колеса, и я слышал, как Бенсон возбужденно говорил:
— Оно прекрасно, Майк! В отличном состоянии! Его легко перенести и укрепить на «Сьюзан Энн». Клянусь Богом, я вырвал бы даже старый руль, если бы он не был разбит!
Я подошел к колесу и взглянул на него. Прекрасная вещь, из какой-то твердой, гладкой древесины поразительно черного цвета. Как будто вырезано из полированного гагата, а не из дерева. И состояние прекрасное, ни царапинки, ни вмятины. Но самое удивительное — окружность рулевого колеса. Шести дюймов шириной, этот деревянный обод полого изгибался, в него были вделаны спицы. А по кругу в ряд вырезаны изображения рук, тыльные стороны ладоней, пальцы согнуты, будто сжимают что-то. Я пересчитал их — восемнадцать. Вглядевшись внимательнее, я понял, что их — девять пар и что ни одна из них не похожа на другую. Ясно также, что выполнил эту работу замечательный художник и работал он с живой натуры — в каждой паре рук была отчетливая индивидуальность. Каждая пара сцеплялась у запястья, под и над ней проходили другие руки, так что все восемнадцать рук сливались в единый неразделимый узор. Одна пара была женская, пальцы длинные и тонкие, концы их заостренные, но сильные и со странным впечатлением жестокости. Еще одна пара, нарушая общий рисунок, располагалась под другим углом… и хватка этих кистей была сильнее, крепче… Форма и симметрия этих рук говорили о воспитании… руки патриция…
Эти подробности громоздились друг на друга, только что незаметные, а в следующий момент — абсолютно ясные, как будто колесо само открывало их… и тут мне показалось, что полоска, на которой вырезаны руки, становится прозрачной, и что руки не вырезаны, а находятся в ней… и что каждая из них держит спицу черного колеса… и что руки эти живы…
6. ЧЕРНОЕ КОЛЕСО ПОВОРАЧИВАЕТСЯ
С неожиданным отвращением я отвел взгляд, охваченный тревогой. Бенсон опустился перед колесом на колени, осматривая его крепления и что-то бормоча. Чедвик глядел на него с циничной радостью. А Пен смотрела на руки, восхищенно, как смотрел и я, и в ее голубых глазах усиливалось выражение ужаса. Мактиг, стоя рядом, внимательно наблюдал за ней, серьезно, мрачно и напряженно, как будто ждал сигнала, чтобы прыгнуть и оттолкнуть ее в сторону.
Неожиданно черное колесо шевельнулось. Оно повернулось, и спицы его нацелились на Мактига. Это было целенаправленное, сознательное движение, колесо словно повернули невидимые руки. Я услышал крик Пен…
И увидел, что против Мактига застыли те спицы, которые сжимают руки патриция, господствующие над остальными. Они как будто предлагали себя Мактигу.
Бенсон поднял голову, свирепо сказал:
— Кто повернул колесо? Почему ты закричала, Пен?
Пен не ответила. Руки ее были прижаты к груди; глаза, потемневшие от страха, смотрели на Мактига.
Бенсон встал. Схватил колесо за рукояти и, напрягая силы, попытался повернуть. Колесо не шевельнулось. Он отпустил рукояти и сделал угрожающий шаг в сторону Мактига. Зубы его были оскалены тяжелые веки полуприкрыли налившиеся кровью глаза.
— Какого дьявола вы сделали с колесом? — рявкнул он. Потом посмотрел на Пен: — Ты побледнела. Что он тебе сделал?
Пен подошла к нему, положила свои маленькие руки ему на плечи и сказала дрожащим голосом:
— Отец, здесь что-то… очень плохое. Я чувствую это! Ты сам не свой с тех пор, как увидел корабль! Оставь его, пусть песок снова его засыплет…
Он оттолкнул ее, повернулся к Мактигу, лицо его налилось кровью.
— Вот оно что! Действуете через мою дочь, Мактиг? Что за игру вы ведете? — Он сделал шаг, сжав кулаки. — Вначале приходите с кислой миной и предупреждаете, что нужно поскорее уходить. Потом пытаетесь украдкой проникнуть сюда вместе с Фенимором… и с веревочной лестницей в шлюпке. Что вы еще прихватили с собой, Мактиг? И вы умудрились подняться сюда первым. Что вы замышляете?