Мактиг холодно прервал его:
— Послушайте, сэр, я уже говорил, что у меня нет никаких доказательств, подкрепляющих мою неприязнь к острову и колесу. Что ж, это не совсем так. Доказательства у меня есть. Это их воздействие на нас. Мы с вами вместе долгое время, и прошли через многое. Но все, что было раньше, кажется продолжительным беззаботным отпуском. Теперь, когда мы наткнулись на этот остров, отпуск кончился, и я увидел вас с такой стороны, которая никогда не проявлялась во время отпуска. Но дело не только в том, что я обнаруживаю скрытые до сей поры стороны вашего характера. То же самое относится и ко мне. И мне это не нравится.
Он умоляюще протянул руку:
— Капитан, надо уносить ноги из этой дьявольской дыры, прежде чем мы сами станем дьяволами! Забудьте об этом корабле!
Бенсон задумчиво и внимательно слушал его. Мне показалось, что на лице его видна жалость. Он вздохнул.
— Прошлое есть прошлое, парень, — грубовато сказал он. — Мы не можем вернуться к нему.
Мактиг беспомощно отвернулся, губы его подергивались. Мы были слишком далеко от лагуны, чтобы слышать звуки по воде. Ветра не было, а если бы и был, на дюне не росло ни кустов, ни деревьев, которые могли бы шелестеть.
До этого момента я не ощущал напряженности тишины. Люди обычно сравнивают городской шум с деревенской тишиной. Но и это только относительная тишина, заполненная вздохами ветра, гудением насекомых, лаем собак и криками ночных птиц. Здесь же царила тишина глухого подвала, тишина самой смерти!
Я видел, как черные глаза Чедвика дернулись в сторону, словно он заметил какое-то движение меж кораблями. Большой Джим склонил голову, прислушиваясь. Все мы слушали тишину.
Песчаная глыба сорвалась с вершины дюны и зашуршала по склону к корпусу корабля. Напряженность нашего слуха усилила звучание, которое стало похоже на слабый свист стеклянной лавины. Большой Джим вскочил, указывая туда. Чедвик медленно выругался. Я мгновенно похолодел, словно в каждой, моей поре образовались ледяные кристаллы.
— Боже! — произнес Большой Джим, опуская свой фонарик. Чары тишины распались. Но Чедвик, стремясь использовать их в своих целях, позаботился, чтобы совсем они не исчезли. Я начал восхищаться этим человеком: он был прирожденный, хотя и необученный, психолог. Я не представлял себе тогда, зачем ему нужно было разжигать вражду Бенсона к Макгигу; мне казалось, что это просто упражнения музыканта, пробующего неподатливый инструмент.
— Хорошо проделано, Майк! И почти сработало! — сказал он.
Мактиг о чем-то думал, и ему пришлось прервать это занятие. Он помолчал, казалось, мысленно оценивая укол Чедвика, потом резко спросил:
— Проделано? Что проделано? Я не отрицаю своих способностей, но будь я проклят, если понимаю, как я мог сбить гору песка в сорока ярдах от себя, не шевельнув пальцем. Вы что, считаете меня волшебником, способным к телекинезу?
— Я имел в виду не песок, — сказал Чедвик. И спросил, внешне вполне невинно, но явно имея в виду утренние подозрения Бенсона: — Чем вы подействовали на Пен? Пережиток юридических хитростей? Так запугать присяжных, что, стоит бросить им хлопушку, и они решат, что это бомба! Здорово проделано, Майк!
Черные глаза устремились к Бенсону, проверяя, как подействовал намек. Мактиг задрожал, удерживаясь, я это видел, от грубости. Губы Большого Джима напряглись, лоб наморщился, но, что бы он ни испытал, он этого не выразил.
Он разорвал напряжение между Мактигом и Чедвиком, резко повернувшись ко мне. И спросил:
— А вы, Фенимор? Что, по-вашему, нам сделать с колесом?
Я ответил:
— Не спрашивайте меня, сэр. У меня вообще нет мнения. Вы глава экспедиции. Как вы скажете, так и будет.
Он усмехнулся, потом снова посерьезнел:
— Забудьте, что я босс. Мне нужен откровенный ответ.
— Тем не менее, — ответил я, — мне нечего сказать. Я всего лишь зритель.
Он снова усмехнулся:
— Свидетель, да? Ну, что ж, и это подойдет.
И добавил, обращаясь ко всем нам:
— Вы свое мнение высказали, теперь я скажу свое. Я хочу это колесо, хочу все, что может предложить это черное дитя моря. И я предвижу беспокойство среди экипажа «Сьюзан Энн». Если мы сделаем еще несколько ездок сюда, они придут разнюхивать, несмотря на все наши предосторожности. Поэтому мы лишим эту крошку девственности сегодня ночью. Пен спит, — он взглянул на Мактига, — и ничего не узнает, пока все не будет кончено. И если вы так боитесь колеса, Мактиг, можете вовсе не притрагиваться к нему. Я сам с этим справлюсь. А для начала — давайте заглянем в каюту. Я думаю, американская гордость Ирландии, вы не против того, чтобы извлечь эти гвозди из двери?
Ни слова не говоря, Мактиг направился назад. Бенсон рявкнул:
— Куда это вы?
Мактиг остановился.
— Вы ведь не думаете, что я буду дергать гвозди зубами? Я иду за инструментами.
Он прошел по палубе к груде инструментов, которые мы прихватили с собой. И вернулся странно усталой походкой — может, лучше назвать это печальной покорностью, потому что, конечно, груз из лома лопаты, клещей и молотка не мог так его утомить. Подойдя, он напряженно застыл рядом с Бенсоном, ожидая приказаний. Луч фонарика Большого Джима, устремившийся к двери каюты, послужил указательным пальцем.
Мактиг пошел к двери, но остановился перед грудой песка у входа в нее. Она была округлой и походила на могилу. Чедвик лениво побрел вслед за Мактигом, за ним я. Бенсон, как и Мактиг, остановился возле груды песка.
Оба смотрели на песок — с дурными предчувствиями, как показалось мне. Плотно слежавшиеся песчинки серебристо сверкали. Отражение, которое они отбрасывали на лицо Бенсона, было зловещим. Бенсон сразу словно бы похудел, резко выступили скулы, углубились морщины.
Я узнал это лицо: такое выражение было у него во время урагана, когда я ухаживал за ним, лицо с портрета над койкой. Лицо старого капитана.
На верхушке груды лежала боцманская дудка, как будто кто-то осторожно положил ее туда, и никакие песчинки на ней не свидетельствовали, что ее откопал ветер. Действительно, словно кто-то осторожно, аккуратно — и недавно — положил ее сюда. Специально, чтобы мы ее обнаружили.
Чедвик наклонился, поднял ее. Бенсон внимательно следил за ним, Мактиг слегка отодвинулся. Чедвик не стал дуть в дудку, но сжал ее пальцами, охватив кольцом — сигнал «все наверх». Потом протянул ее Бенсону, который не шевельнулся. Чедвик некоторое время смотрел на дудку, словно ему самому она не нравилась, потом неохотно сунул в карман. Взгляд, брошенный им на Мактига, явно утверждал, что именно тот положил дудку на песок.
Мактиг произнес:
— Тут должно быть что-нибудь еще. Но что? Может быть, кости человека, забивавшего шипы?
Прекрасная возможность для Чедвика сделать еще одно пренебрежительное замечание насчет суеверий Мактига или того, как тот готовит сценические эффекты. Но помешал Бенсон. Он прошептал, словно описывая, что привиделось ему во сне:
— Кости Слима Бэнга!
Это замечание не поразило Мактига, как меня или Чедвика: он принял его как должное. Я почувствовал на себе взгляд Чедвика. Слова Бенсона были бессмысленны: в данный момент Слим Бэнг, целый и невредимый, спит на борту «Сьюзан Энн». Но даже если это и не так, вряд ли с того времени, когда мы в последний раз его видели, он мог бы превратиться в кости.
Чедвик многозначительно покачал головой. Мактиг спокойно сказал:
— Кости Слима Бэнга? Не знаю. Может, тут вообще нет костей, их смыло…
Инструменты ударились о доски палубы: побуждаемый каким-то внутренним чутьем, Мактиг бросил их, одновременно отпрыгнув назад. В тот же момент Бенсон выкрикнул что-то нечленораздельное, фонарик выпал у него из руки. Мгновенное замешательство, и я отскочил, уворачиваясь от падающих инструментов.
Лом ударился о палубу со звуком, похожим на глубокий колокольный звон. Этот звон и вывел всех из оцепенения. При свете упавшего фонарика я увидел, что Бенсон застыл в удивлении, рот его широко раскрыт, одна рука поднята в отчаянном жесте. Я видел, как он обменялся взглядом с ирландцем, но значения этого взгляда не смог понять.
Затем Бенсон и Чедвик одновременно наклонились, чтобы поднять фонарик, а мы с Мактигом потянулись к упавшим инструментам.
Бенсон удивленно, как ученик учителя, спросил у Мактига:
— Что случилось, Майк?
Мактиг распрямился, держа инструменты в руках.
— Не знаю, сэр. Мне показалось, что я… что-то вспомнил.
— Что? — быстро спросил Бенсон, но Мактиг уже повернулся ко мне.
— Док, вы должны знать, о чем я говорю. Такое ощущение, словно должно случиться что-то, случившееся уже давно.
Но прежде чем я смог объяснить феномен двойной памяти, он сказал, ни к кому не обращаясь:
— Это все проклятый корабль! Послушайтесь моего совета, оставьте его гнить…
Чедвик вкрадчиво вмешался:
— Еще одно прекрасное представление, Майк?
Рука Мактига, сжимавшая лом, побелела. Он вызывающе посмотрел на Чедвика, гневно перешагнул через груду песка и подошел к заколоченной двери. Потрогал один из больших гвоздей, повернул его.
— Свободно, — сказал он, опуская инструменты. Он выдернул гвоздь. — Как будто его много лет дергали рукой. — Потом, как бы успокаивая себя: — Их забили, когда шхуна была на плаву, а дерево влажное. В песке дерево высохло и ослабило зажим.
Чедвик с вызывающим выражением стал помогать ему. Большой Джим немного поколебался, потом принялся за работу над противоположным косяком. Я был доволен, что втроем они заняли все место у двери. Я не суеверен, но по своей воле не стал бы вытягивать эти большие гвозди. Впрочем, так и не знаю, почему.
Один за другим гвозди поддавались с удивительной легкостью.
— Как будто они сами хотят выйти, — заметил Большой Джим; голосе его впервые звучало удивление и беспокойство.
Чедвик и тут не мог удержаться от насмешки:
— Наверное, тот, кто заключен в каюте, помогает им. Что скажешь, Майк?