То, что капитан Бенсон представлен колесом — это сложный символ. Возможно, взгляды капитана Бенсона на вас… гм, несколько эротичные, стесняют вас. Руки на колесе означают различные ваши стремления, которые вы вынуждены сдерживать. Вы хотели бы, чтобы он разделил с вами ваши желания или отказался от вас совсем, тем самым освободив вас. Во сне это проявилось в том, что на колесе появляются эти руки. Но ваше беспокойство сделало их руками мертвых.
Она промурлыкала:
— Но почему я была ограничена в своих силах? Почему мне понадобился Куэла для контроля над ними?
— Вы сомневаетесь в своих силах. Куэла помогает преодолеть это.
Она отбросила свои рыжие локоны:
— Мне не нужен духовный помощник!
— Тогда почему вас так встревожил разговор об одержимости духами?
Она мрачно загасила сигарету. Я не преминул отметить симптоматичность этого действия: будь у сигареты имя, она звалась бы доктор Фенимор.
Я сказал:
— Вы чувствуете, что вам чего-то не хватает, леди Фитц-Ментон, но во сне вся ваша сила не могла вас спасти. Наоборот, она все дальше и дальше уводила вас от вашего сокровища. В этом месте сна вы поняли, что совершили грех, выступив против своих богов — наяву это означает, что вы отяготили свою совесть, нарушив правила хорошего воспитания и отругав Мактига и Слима Бэнга.
Она беспокойно заерзала и быстро раздавила сигарету. Затем задумчиво сказала:
— Многое из сказанного вами имеет отношение к моей жизни. Однако…
Я оживленно сказал:
— Я провел только краткий анализ. Подробное толкование даже несравненно более простых снов занимает целые тома. Можно, например, взять имена в вашем сне и проследить их до первоисточников…
Она торопливо прервала:
— Нет, кажется, с меня хватят, благодарю вас!
Очевидно, она предпочитала, чтобы некоторые эпизоды ее прошлого оставались тайной. Она встала:
— Спасибо, доктор, большое спасибо! И хорошо, что вы прояснили отношение ко мне мистера Бурилова.
— Не за что, — ответил я. — Я бы посоветовал вам немного полежать и не выходить на солнце. Не болит ли у вас голова? Рекомендую холодный компресс.
Перед самым уходом она торжествующе сказала:
— Но вы так и не объяснили свист, колокол и обвал дюны. Это-то мне не приснилось.
Это подчеркивало ее параноидальную настроенность. Ей легче поверить в божественное откровение во сне, чем посмотреть в лицо некоторым неприятным сведениям о себе самой.
Я сказал:
— Мистер Чедвик объяснил, почему обрушилась дюна. Удары колокола — просто отражение звуков нашего колокола от дюны. А свист, несомненно, крик какой-то ночной птицы.
— Ага, — сказала она. Это могло означать все, что угодно. Я удовлетворительно растолковал ее сон и не дал ей времени задуматься
Но сам я, вспоминая его, задумывался.
14. РАССКАЗ РАФФЕРТИ
В тот же день ко мне пришел Мактиг. Он выглядел утомленным и похудевшим. Я спросил:
— Вы извинились перед леди Фитц?
Он выразил жестом недоумение:
— Вы решите, что я сошел с ума. Может, я неверно понял старуху, и она в самом деле поверила в свою нелепую религию… А может, решила поддать жару моей клубничной голове. У нас теперь век чудес! Я недавно встретился с ней в коридоре, и она… извинилась передо мной!
Он мрачно добавил:
— Впрочем, если вы скажете, что я спятил, будете недалеки от истины.
— Что это значит, Майк?
— Это значит, — угрюмо ответил он, — что пока вы возитесь со своими бутылочками и срезами, кажетесь себе таким важным, я принес вам новости. В вашей программе появился новый номер. Произошел еще один случай оживления старого капитана.
Он постучал себя по груди:
— Я!
Я рассмеялся. Он проворчал:
— Вы думаете, это смешно? Подождите, пока не услышите всех подробностей. Потом можете хохотать, пока не лопнете. И тогда у вас появится еще более славная работенка — штопать собственные бока. Без наркоза.
Я спросил:
— Что произошло? Еще один дурной сон? — Я думал о леди Фитц, а не о его пьяной болтовне три дня назад.
— Дурной сон! Не нужно так говорить, док. — Он обиделся. — У меня они один за другим, целый парад. Неважно, сплю я или бодрствую — они приходят, как убийцы — посмотреть на место преступления. Каждый в отдельности не несет особого смысла. Но если собрать их все… — он бессильно развел руками. — Но не думайте, что я слабак. Я три дня и три ночи держал их при себе. Пора о них рассказать и решить, сны это, — закончил он, — или воспоминания?
Я сел:
— Начинайте.
— Если бы они так точно не продолжали друг друга, я назвал бы их снами. Но это — воспоминания. И в то же время — как я могу помнить то, чего со мной не случалось? Большого Джима я могу понять — он проделал большую работу, прежде чем стал старым капитаном. А я как будто обрел вторую личность за одну ночь. Нет, — поправился он, — не за одну ночь, а за несколько дней. С тех пор, как услышал колокол и дудку. Может, даже немного раньше.
— Я не могу высказать свое мнение, не услышав подробностей, Майк.
— Подробности? Вы их получите.
Он достал кисет и трубку.
— У меня было предчувствие. Я понял, что с этим местом неладно, в тот день, когда мы услышали колокол и боцманский свисток. Увидев старый корабль и черное колесо, я тут же понял, что здесь найдется и кое-что похуже. Руки на колесе напомнили мне узор чешуек на спине гадюки. Мне показалось, что колесо гораздо опаснее змеи. Положив руки на колесо, я вдруг увидел вместо Чеда кого-то другого. И этот другой причинил мне такое большое зло, что я ударил его.
Он набил трубку табаком.
— При виде шипов в дверях каюты у меня по спине поползли мурашки. Шипы походили на огамические руны — старинное кельтское письмо, и так и кричали об опасности. Не знаю почему, да и как я мог знать, если сам не принимал участия в этом убийстве? Ведь там была просто груда песка.
— В форме могилы, — вмешался я, — и тут все дело в ассоциациях. Вы сказали, что в песке кости Слима Бэнга.
— Это сказал Бенсон, а не я. Я же сказал, что здесь просто кости. Поэтому я так и разволновался. Какое отношение имеет старый капитан к тому, что я якобы вспоминаю? Большой Джим был старым капитаном, когда сказал это, вы знаете. И он имел в виду не нынешнего Слима Бэнга, а того, кто служил на прежней «Сьюзан Энн».
Я вспомнил и удивился — скорее не словам Мактига, а тому, почему он так говорит. Он продолжал:
— Все время, пока мы вскрывали эту заколоченную каюту, у меня возникали вспышки — предчувствие того, что нам предстояло увидеть. Но намеки — одно дело, а подробные воспоминания — совсем другое. Если только вы верите в переселение душ. Я не верю.
Он поднес горящую спичку к трубке и затянулся.
— И с тех пор эти воспоминания все время возвращаются. Они мне всю плешь проели. Бурная сцена между Большим Джимом и Смитсоном послужила рвотным перышком. Мне казалось, я свихнусь, если не выйду из этой ситуации. Поэтому я и напился.
И сразу отдельные фрагменты сложились в единое целое. Я больше не был Мактигом и не находился на борту «Сьюзан Энн». Я был Фелин-Оуэном Рафферти, нашим Рыжим, короче говоря. Что это вы подпрыгнули?
— Я подпрыгнул?
— Мне показалось, да.
— Майк, откуда вы выкопали это имя — Рафферти?
— Как это откуда? Оно пришло со всем остальным. А насчет копания вы попали в точку! Потому что Рыжий Рафферти — это не кто иной, как наш рыжеволосый друг со старой развалины, тот самый, что погребен теперь в дюне с медальоном на груди. Знаете, что в этом медальоне? Портрет Бриджит.
Но не будем забегать вперед. Мы, Мактиги, приехали в Америку из Западного Коннахта всего четыре поколения назад, и в этом случае теория капитана о наследственной памяти не срабатывает. Мне известно, что у Рафферти не было потомков, а если бы и были, то никто из них не мог быть свидетелем случившегося. Понимаете? Я никогда не был в Ирландии и, если не считать нескольких фильмов, понятия не имею, как она выглядит. Вернее, не имел, — поправился он. — Но после знакомства с Рыжим я очень хорошо знаю свою старую родину — такой, какой она была… примерно двести лет назад.
И воспоминания мои не очень приятны. Да, есть и неплохие. Например, когда я иду по грязной дороге, обняв Бриджит, а вокруг каменные старые стены и кусты фуксий. Я украдкой целую ее, и ей это нравится. Я спятил, док, но я влюблен в девушку, уже два столетия как мертвую!
И, ремонтируя ее дом, док, я овладел новой профессией. Я могу починить, док, кровлю дома. Мне всегда казалось, что солому укладывают как множество снопов. Ничего подобного! Сначала кровлю покрывают глиной, а потом вдавливают солому в глину ивовыми прутьями, на манер ворот в крокете.
Но я отвлекся. Все началось, когда я вспомнил, как брат Бриджит, Натан, был убит в церкви во время мессы отрядом англичан. Англичане изгоняли нас из наших земель и охотились за нами. Мы с Бриджит ушли на корабле из Донегола в Нормандию. Я все это помню, — сказал он, — но какое все это имеет отношение к Майку Мактигу?
Он закрыл глаза, может, чтобы получше видеть то, что называл воспоминаниями.
— В те дни африканская торговля переживала бум. Одно плавание могло сделать человека богатым. Тирконнел О’Нил одолжил мне корабль. Через три рейса у меня уже было собственное судно, то самое, что сейчас под дюной. Его название было «Бриджит»…
В первом же плавании на собственном шлюпе Рафферти встретил Ирсули при дворе Манти, короля Берега Зубов — это прежнее название Берега Рабов. С этого момента рассказ Мактига совпадал с рассказом леди Фитц, различалась только точка зрения рассказчика, а также окончание — Рафферти был зрячим и видел все то, о чем жрица только догадывалась.
Я ошеломленно слушал это. Я верил, что леди Фитц пересказала содержание сна — необыкновенно яркого, конечно, и свой анализ я делал искренне. Но вряд ли Мактиг мог увидеть сон, совпадающий с другим в мельчайших подробностях, даже если оба сна возникли под влиянием одних и тех же впечатлений. Два сознания никогда не действуют совершенно одинаково: их действие основано на сложном переплетении случайных обстоятельств. Можно сказать, что если два человека с рождения до смерти будут жить вместе, полностью делить опыт друг друга, все равно они не будут мыслить одинаково.