Пен снова попросила Чедвика освободить отца, но тот отказался, и она ушла к себе. Уже наступило утро, море и небо были так чисты, что мы плыли словно в сапфировом пузыре, где солнце и его неподвижное отражение — только блики.
Где-нибудь в этих широтах кто-то, несомненно, приветствовал это море и это небо. И я мрачно подумал: будет ли Судный День таким же спокойным и ярким?
К этому времени руки у меня дрожали от напряжения и усталости, и я принял дозу кофеина. Мои конвоиры не сразу позволили мне взять его с полки, вначале расспросили, что это и для чего используется. Как у стимулятора, у него скорее психологический, чем физиологический эффект. Я привык к нему в студенческие годы, когда нужно было не спать перед экзаменами.
— Боже, да он наркоман! — прошептал Мейсон Барнсу и сунул склянку себе в карман.
Как бегун обретает второе дыхание, так и я снова обрел бодрость. Закончил работу с ранеными и был отведен к Смитсону для доклада. Он в этот момент был занят, и я остался незамеченным.
Роббинс привел Сватлова. Маленький пастор шел, спотыкаясь, выражение лица у него было отчужденное, словно он считал себя единственной реальностью в мире призраков. С собой он нес бумагу и карандаш.
Смитсон, должно быть, решил, что это заявление Джонсона и Маккензи. Он выхватил бумагу, осмотрел, шевеля губами, и вернул:
— Что это такое?
— Моя проповедь, — сонно ответил Сватлов. — Впервые в жизни я буду говорить правду. Не буду повторять, чему меня учили. Скажу то, что сам был удостоен понять.
Чедвик взял у него бумагу.
— Ну-ка, посмотрим! — Вероятно, он решил, что это история мятежа.
Пока он бегло просматривал рукопись, Сватлов мирно продолжал:
— Я не готов был учить других. Поэтому меня постигла неудача. Я думал, что Бога нет, но теперь я узрел Его. Я был слеп и черен от греха…
Именно это уже однажды утверждала леди Фитц.
— Есть только один путь в жизни — познать себя, ибо только так можно познать Бога в себе. Я не знал себя, я был слишком нетерпелив. Мой долг по отношению к сестре был духовным, но я, не зная ни себя, ни ее, считал его физическим. Чтобы доставить удовольствие ее телу, я привез ее сюда — на смерть. Я преклонялся не перед Богом, а пред маммоной.
Голос его дрогнул. Он отвернулся, мигая. Смитсон смотрел на него, как эскимос на веер.
Чедвик отбросил бумаги.
— Галиматья! — отрывисто сказал он. Сватлов медленно и тщательно собрал их.
— Я не виню ни леди Фитц-Ментон, ни капитана Бенсона… в смерти моей сестры. Не они убили ее. Я убил. Но если бы этого не случилось… я до сих пор проповедовал бы ложь и обрекал своих слушателей на гибель.
Теперь и Смитсон, и Чедвик смотрели на него, словно на пришельца из космоса.
— Я грешил ради сестры. Теперь ради нее, ради ее имени я проведу остаток жизни, предупреждая других об ошибках. Возможно, это поможет другим слепым…
Барнс выразительно покрутил пальцем у виска. Смитсон нетерпеливо сказал:
— Чед говорил мне, что вы знаете, где сокровище. — Сватлов кротко взглянул на него. — Вы знаете! Сокровище — золото, драгоценности!
Сватлов скорбно покачал головой:
— Ах, мой друг, опасайтесь богатства! Прочтите, что я написал: подлинные желания рождаются из внутренней сущности. И исполнение желания гибельно, если желание не рождено внутренней сущностью.
Он торопливо продолжал:
— Вы не знаете ни себя, ни Бога. Откуда вам знать, чего хочет ваша душа? Сокровища Ирсули, попомните мои слова, вас никогда не удовлетворят, лишь погубят! Они помешают вам достичь знания, ослепят вас!
Чедвик рявкнул:
— Нам не нужны ваши проповеди! Мы хотим…
Но они вынуждены были слушать, и Сватлов знал это. Знаком он велел Чедвику замолчать.
— Вы хотите золота, потому что видели, как другим приносит счастье материальное богатство. Их счастье происходит не от самопознания, не от духовной пищи! Вы не понимаете. Вы считаете, что достаточно просто владеть. Разве за деньги можно купить самопознание? Что хорошего даст вам золото Ирсули, вам, безответственным детям?
Смитсон встряхнул маленького пастора так, что выскочила его искусственная челюсть. Сватлов языком возвратил ее на место. Смитсон взревел:
— Заткнись! Покажи нам путь к сокровищам!
— Ради вашего спасения — нет!
Чедвик сказал:
— Посмотрим!
Он ударил Сватлова по лицу. Маленький человек пошатнулся и буквально подставил вторую щеку. Я двинулся вперед. Барнс оттащил меня. Смитсон схватил Сватлова за руку и начал выворачивать ее.
Сватлов сдержал стон:
— Поверьте мне… я отказываюсь… ради вашего… блага. — Он задрожал, колени его подогнулись.
Смитсон отпустил его руку. На ней виднелась кровь. Чедвик сказал с отвращением:
— Отпустите его. Возьмемся за леди Фитц. Она-то заговорит. Роббинс увел Сватлова и вскоре вернулся с англичанкой.
Дебора придала леди Фитц весьма представительный вид. Леди Фитц высвободилась и разместилась перед Смитсоном с основательностью двадцатитонного сейфа.
— Имейте в виду: я вас ненавижу, но подчиняюсь судьбе. Ужасный человек, я ваша.
Смитсон отступил так торопливо, что опрокинул стул. Чедвик, улыбаясь, сказал:
— Вас никто не тронет, леди Фитц. Мы хотим только знать, где искать сокровища.
Она выпалила:
— Дурак! Вы знаете, что Ирсули — выдумка капитана! — И снова Смитсону, который поднял стул и огорошено сел на него. — Рано или поздно это должно было случиться. Не будем оттягивать неизбежное, Пусть я… страдаю… пока еще во мне есть силы.
Смитсон подавился, покраснел и наконец в самых вульгарных выражениях объявил, что его совсем не интересует ее милость, что она то да се, да еще кое-что. Либо она даст то, что им нужно — а им совсем не нужна ее изношенная и непривлекательная плоть, — либо будет страдать, но совсем не так, как она полагает.
Именно последнее заявление привело ее в ярость. Она отступила, задыхаясь, как и Смитсон.
— Вы отвергаете — меня? Самую благородную кровь Англии? Да вы…
Даже Смитсон был ошеломлен этим взрывом. Чедвик прервал ее:
— Не преувеличивайте своего значения! Если мы не получим информацию от вас, есть драгоценный Бурилов. Уведите ее… Подумайте, — добавил он, помолчав. — Минуту назад вы назвали Ирсули капитанской выдумкой. Решайте, леди Фитц-Ментон!
Она опустила глаза. Потом мрачно сказала:
— Не помню…
Чедвик сделал знак Роббинсу увести ее.
— Но я… буду помнить! — свирепо сказала она. — Я вам покажу! Когда я подниму ветер, вы на коленях приползете молить, чтобы я остановила его!
Должно быть, она думала о Бурилове и его отчуждении после смерти Флоры. Когда она выходила, я слышал ее слова: «Я удерживала его не только своей красотой, но и влиянием. И удержу на этот раз — он увидит!»
Смитсон спросил Чедвика;
— Остается русский?
Чедвик мрачно кивнул:
— Он не любит боль. Скажет.
Тут он заметил меня и мою сумку. Когда явился Бурилов, Чедвик разложил хирургические щипцы и скальпели и любовно поигрывал ими. Бурилов сразу сломался. Он не только сказал, где находятся сокровища, но и согласился сам провести туда.
Чедвик улыбнулся, бросил инструменты в сумку, взял Бурилова под руку и вышел, кивком головы позвав за собой Смитсона.
Выходя, Смитсон сказал:
— Заприте доктора, ребята, и присматривайте за ним — так, на всякий случай.
Поэтому я не видел, как первая шлюпка отправилась на берег. Уснуть я не мог, лишь сидел и обдумывал планы, в том числе и преступные, которые не стану здесь излагать. Осуществить их мне так и не пришлось. Шло время. Наконец вбежал, задыхаясь, один из моих стражников.
— Быстрее… Даррел умирает! — Мы побежали по коридору. Отдуваясь, человек добавил: — Он стоял на карауле у каюты английской ведьмы!
Но Даррел не умирал.
Он умер. Я не успел даже расспросить о причине его смерти — это не обязательно было волшебство леди Фитц, — потому что послышались крики: «Все наверх!»
И еще: «Доктор! Приведите доктора!»
На палубе стоял Морган, его поддерживали матросы.
— Хватайте пистолеты! — кричал он. — Тащите паклю, концы и масло: мы должны их выкурить!
Он был очень бледен, глаза выпучены.
— Выкурить? — переспросил кто-то. — Кого? Смитсона, Шварца, Чеда?
— Русского и Кембла? — спросил еще кто-то. — Ты что, спятил? Морган сделал слабое движение. Если бы его не поддержали, он упал бы. Он один приплыл в шлюпке с острова.
— Не спрашивайте — действуйте! Пистолеты, паклю, масло! Их там сотни… белых… как призраки! Они схватили всех, кроме меня! Быстрее! Нужно вернуться!
Он увидел меня.
— Его тоже с нами! Понадобится! Берите все фонари: там темно! И побыстрее, ради Христа, быстрее!
На секунду все ошеломленно застыли. Потом забегали: страх Моргана оказался заразителен. Я осмотрел его ушибы и порезы. Казалось, его одежду рвали когти, широко расставленные, словно медвежьи.
Ожидая возвращения остальных, я посмотрел за борт, думая увидеть тела Слима и Флоры.
Но увидел только большого черного спрута, который лежал на дне, широко разбросав щупальца.
Сверху он был похож на гигантское черное колесо.
25. НА ОСТРОВЕ РАФФЕРТИ
Только когда две набитые людьми лодки направились к острову, мы узнали подробности. Остальные матросы готовили к спуску катер, чтобы двинуться за нами.
Теперь остров казался не огромным аметистом, а большим куполом — каменный лоб, за которым рождаются древние каменные мысли. Я не видел никакого берега, только крутые серые скалы выветренного коралла торчали из воды. Отражение в стеклянной воде делало остров шарообразным, мрачным и безжизненным миром, висящим в бесконечной смешанной лазури моря и неба.
Казалось, мы приближаемся к другой планете.
Но тут ветерок коснулся поверхности воды, и нижнее полушарие этой планеты разбилось. Крошечные облака на юге превратились в облачные горы. С черными серединами, с серебряными краями, они надвигались на нас, как строй мечников. Над ними на запад ползли перьевые полоски, словно дымы. Это означало ветер. Мы должны были расстаться с островом как можно быстрее.