Он протянул к ним руку, но их пустые взгляды не отразили ничего.
— Мы не причиним вам вреда! Нам только нужны люди, которые вошли перед нами. Мы друзья!
Одно из согбенных существ раздвинуло распухшие губы.
— Дьюзя… — повторило оно, качая косматой головой. — Дьюзя…
Остальные подхватили. Звуки напоминали скорее шум воды на камнях, чем человеческие голоса. — Дьюзя! — Они подталкивали друг друга и хихикали. — Дьюзя!
И вдруг они набросились на нас, словно вырвавшаяся на свободу река. Мы отступали, теснясь, наши пистолеты грохотали, пули с визгом отлетали от стен и не всегда попадали туда, куда мы целились. Я сразу оглох от грома и криков; вонь так усилилась, что почти не ощущалась; огни фонариков метались, как в пьяном бреду.
Я перестал подчиняться разуму, инстинкт действовал независимо от моих движений и решений. Когда прошли мгновения безумия, я уже бежал вместе с остальными, толкая в спину бежавших передо мной, а бежавшие следом пытались отшвырнуть меня в сторону и обогнать. Я споткнулся об упавшего, сам упал, и на меня навалились другие тела. Дыхание перехватило. Я боролся, вырывался, пинал, кусал, бил в маленькие горячие лица — должно быть, детенышей.
Как рыба проходит сквозь воду, так я прошел сквозь клубок тел и вскочил на ноги. Меня хватали, дергали за одежду. Будь мы голыми, обитатели пещер нас поймали бы наверняка, но разрывавшаяся одежда приводила их в недоумение.
Не знаю, долго ли мы бежали, потеряв друг друга, сталкиваясь, отбиваясь, пока наши крики не подсказали, что перед нами.
Должно быть, мы вернулись в тот коридор, где началась схватка, потому что столкнулись с изуродованным существом, лежавшим на полу; оно тут же вцепилось в нас. Человека в нем выдавали только голова и одна рука. Оно пронзительно пищало, щелкая зубами, и мы без всякого сожаления прикончили его и в ужасе побежали дальше. Пробравшись через расщелину в большое округлое помещение, мы замерли, пораженные странным сверканием. Словно огни сотни ракет одновременно отразились в призматических зеркалах. Это было сокровище Бенсона!
Оно призывно сверкало в свете наших огней, как плененная радуга, отчаянно вырывающаяся из цепей, как звуки горнов наступающих армий, перекованные в пламя!
Здесь были золотые монеты и слитки, словно осколки солнца, золотые цепи, подобные застывшим желтым молниям. Слоновая кость, необработанная и резная, осколки дневного ясного неба — сапфиры, гагат, подобный мрачной полуночи, большие рубины ярче угольев, как раскаленные яйца, из которых вылупятся солнечные пожары. Хризопразы и изумруды, зеленые, как сверкающая весна, аметисты, чистые и ясные, как глаза Пенелопы, горсти необработанных алмазов, посылающие многоцветные гелиографические шифры, опалы, тлеющие, как заключенные в них зори.
Вместе с ними лежали раковины, обломки ржавого железа и костей. Обитатели пещер поклонялись сверкающим грудам, как крысы или сороки, и приносили сюда все, что им нравилось. Они явно боготворили их: помещение напоминало храм, а сокровища громоздились на грубом круглом камне — алтаре.
Золото и драгоценности некогда хранились в сундуке, и немаленьком. От него остались только металлические уголки и петли. Остальное исчезло. Я восхитился бесконечным стремлением Бенсона к правдоподобию. Если бы я не знал, как он хитер, то решил бы, что сокровище действительно древнее.
Но если он пошел на такие расходы, чтобы собрать все это, почему бы не добавить дополнительные подробности, вроде сгнившего сундука? Древний сундук раздобыть нетрудно.
Наше ошеломленное молчание было нарушено, когда люди поняли, что нашли. Некоторые бросились вперед, чтобы порыться в сверкающей груде. Но остальные держались позади, охраняя расщелину.
Тот, кто первым подошел к сокровищу, неожиданно вскрикнул, отскочил и налетел на других. Он молча шевелил губами, показывая вперед. Послышались крики. Святотатственные проклятия звучали как молитвы, — возможно, так оно и было.
Сокровище… смотрело на нас!
Смотрело… человеческими глазами!
Как охотники прячутся в джунглях, прикрываясь листвой и ветвями, так на мгновение показалось, что множество людей скорчились под грудой, глядя на нас сквозь монеты.
Мы подошли ближе. Некоторые сняли куртки и завязали рукава, сделав импровизированные мешки. Они осторожно протянули руки к глазам, подняли их. Один глаз упал, как плохо окрашенное пасхальное яйцо или мячик для гольфа, испачканный ржавчиной. Слегка подскочил и откатился, продолжая смотреть.
Человеческий глаз!
Черный зрачок и радужная оболочка остекленели, словно черная дыра, просверленная в белом. По этому предельному контрасту я узнал его.
Это был глаз Чедвика!
Окружающие ругались, я вместе с ними. Один сказал:
— Бесполезно искать их. Это крысы! Грязные, вонючие белые крысы! Вот что они с ними сделали!
— Заберем золото! Заберем поскорее и уйдем!
Половина матросов обезумела от вида богатства, другие протрезвели от ужаса. Некоторые загребали сокровища в свои импровизированные мешки, другие продолжали смотреть на расщелину.
— Это их храм, а мы совершаем святотатство. Почему они на нас не нападают? Ждут в засаде?
— Может, им важнее что-то другое? Более земное?
— Быстрее! Нужно убираться отсюда!
Они сумели унести меньше трети груды. Прижимая добычу к себе, возвращались назад, чтобы прихватить еще горсть. Мы вышли из помещения, держась поближе друг к другу. Проходили мимо входов в темные коридоры, светили в каждый из них.
Из одного отверстий донеслись писк и рычание. Кто-то направил туда луч фонарика, осветив множество белых существ, которые жались друг к другу, как змеи в гнезде в поисках тепла. Лица их были испачканы алым, они пищали и ухали, жадно рвали что-то красное, мокрое, но еще узнаваемое. Глядя с отвращением, не веря своим глазам, ошеломленные, мы услышали хруст костей и чмоканье.
И поняли, что для белых существ было важнее их сокровищ…
На нас они не обратили внимания. Пища для них была важнее опасности! Они не замечали наших огней, и по их реакции на звук я понял, что они слепы, как все подземные существа. Вот что приковывало их к острову!
Я подумал: давно ли они живут на острове, в глубине скал, без света, и как это объясняет их слепоту? Они боятся горячего солнца, оно обжигает их чувствительную кожу, и потому они выходят только ночью и добывают минимум, необходимый для жизни. От культуры своих предков они снова погрузились в звериное варварство!
И я подумал: не слепота ли побудила их вырвать глаза пришельцев и спрятать их среди сокровищ?
Смитсон, Чедвик, Бурилов и их спутники больше не нуждались в нашей помощи! И хоть я ненавидел Чедвика и презирал Смитсона, такой судьбы я им не желал!
Не стоит рассказывать, что мы сделали потом. Белое племя понесло гораздо большие потери, чем мы. Даже я схватился за пистолет. Потом мы отыскали дуновение чистого воздуха, ароматного, словно благовонное пламя. Мы дышали полной грудью и шли, пока не вышли на дневной свет, но не там, где вошли, а футов на двадцать выше.
Свет после пещер слепил глаза. Слышались какие-то странные тягучие звуки. Мы упали на песок и лежали без сил. Я был весь пропитан усталостью; но слишком силен был ужас перед белыми существами, оставшимися позади, и потому мы не стали задерживаться.
Не все из нашего отряда вернулись, но мы не собирались искать оставшихся. И не стали поджигать паклю и концы на берегу. Единственным нашим желанием было как можно быстрее покинуть это место. Гул над головами продолжался.
Мы набились в гичку, оставив шлюпку для тех, кто может еще выйти из пещер.
26. ГИБЕЛЬ «СЬЮЗАН ЭНН»
Я понял, что предвещал этот устойчивый гул. Остров представлял собой гигантское слуховое устройство, его изогнутые стены улавливали и усиливали отдаленные звуки, недоступные человеческому слуху. Органное гудение означало приближение сильного ветра!
Глаза мои постепенно привыкли к свету, он был совсем не так ярок, как показалось мне вначале. Небо затянули тучи, и посреди однообразной серости быстро клубились более темные массы, как наступающие мрачные всадники.
Вода в фиорде беспокойно поднималась и опускалась, словно дышала. Из-за поворота выкатывались «волны. Неестественно теплый ветер обнимал нас горячими руками. Теперь мы могли видеть «Сьюзан Энн». Там поднимали на борт катер. Что-то помешало остальным последовать за нами на остров, и, глядя на южную часть неба, я понял, что. Грандиозная туча прижалась к горизонту, словно готовясь прыгнуть на нас. Она была зловещей, цвета поблекшей черной ткани.
Мы вышли из фиорда, и гудение осталось позади. Некоторые смачивали голову и лицо. Один из моряков бросил весло и принялся тереть глаза. Я подумал с беспокойством, что слепота белого племени может оказаться заразительной: разумеется, в грязи их пещер было немало инфекций.
Я вспомнил утверждение Флоры и леди Фитц, что сокровища покрыты ослепляющим порошком, но отбросил его. Если сокровища и ослепляют, то только в переносном смысле.
Тень на юге приблизилась и разлилась по грязной бумаге неба, как чернила. Ветер стал прохладнее, он озорно шевелил волосы и шумел в ушах. Рябь на воде сливалась в сплошные гряды, подхватывала нас и подбрасывала.
Некоторые гребцы трясли головами, словно вода попала им в уши. Один перегнулся через борт, набрал пригоршню воды и плеснул в лицо. Другой потерял весло и не мог найти его, пока оно не ударило его в грудь.
Порыв холодного ветра подхватил нас. Он был уже не озорным, а враждебным, и нас несло к коралловому рифу, под которым разбивался в полосы кружев прибой.
Мы развернули лодку и изо всех сил начали грести прочь от рифа. Ветер сносил нас назад, волны накатывались сплошными фалангами, потрясая пенными плюмажами. Чернота закрыла половину неба.
Теперь я отчетливо слышал гул, который раньше уловил и усилил остров, — звук, который слышишь в раковине. «Сьюзан Энн» развернуло по ветру. Стоявшие на палубе что-то кричали нам, но слова относило ветром. Мы спешили на шхуну, как крестьяне бегут к замку своего феодала, когда вторгается неприятель, и спотыкались о волны, как бегун спотыкается о камни и корни деревьев.