В голосе его была явная насмешка.
«А апостолы?», — подумал тогда я, но вслух спросить побоялся.
Андрей на ходу обернулся.
— Ты, вообще, спортом увлекаешься?
Я пожал плечами и буркнул неопределенное:
— В школе…
— Понятно. Ладно, — он отвернулся, как будто даже с сожалением.
Рядом с мужским домом стоял еще один, только поменьше.
— Заходи сюда, — сказал Андрей. — Здесь и будешь обитать.
Я почему-то сразу решил, что тут и живут апостолы, ведь к этому крыльцу подъехали ночью две «Нивы». И тут выгружали полновесные банковские мешки. Они здесь, где-то рядом. У меня от одной мысли об этом даже дыхание сперло. Поднимаясь следом за Андреем на крыльцо, немного замедлил шаг, чтобы справиться с собой, да и оглядеться тоже. И все же тогда я мечтал только об одном: убраться как можно дальше от этой коммуны и от ее красноглазого раввина. Но я знал — добром они не отпустят, а как они умеют разбираться, узнал на своей шкуре. Да после такой разборки я боялся к ним даже приблизиться, не то что жить с ними под одной крышей. Андрей же, как ни в чем не бывало, кричал из сеней:
— Эй, Серега, ты что там застрял.
Ну, я и вошел. Было их в доме человек 8–9, и они лежали по нарам, построенным в три этажа по армейскому образцу в позах людей, сморенных усталостью.
Мне из сеней хорошо их было видно, а они даже не изволили обернуться.
— Не стесняйся, — ухмыльнулся Андрей.
Я перешагнул порог.
— Спать будешь вот тут, — Андрей указал на нары широким жестом. — Выбирай любую свободную койку. Матрац для себя возьми вон в углу. Давай, стелись, потом на новоселье пригласишь.
Кто-то хихикнул на нарах и это был единственный отклик на зубоскальство Андрея. В комнате воцарилась тишина, прерываемая моим сопением, пока я возился с матрацем.
Вообще, я заметил, что апостолы большинство времени проводили лежа или играя в карты. Тут уж им не было равных по азарту, и не раз дело доходило до ссоры. Но надо отдать должное, ни разу они не подрались. А ведь каждый из них имел при себе нож и не один: от простой финки, до тюремного писала. Как бы они не сцепились в игре, хватало слова одного из них, и ссора вмиг потухала, и кураж с них, как водой смывало.
И полдня я не пробыл с ними, как понял, кто из них, кто. Андрей, хоть и играл роль предводителя, но ни во что не вмешивался, понимая, что не имеет среди них веса. Тот рыжий Петр тоже не много среди них значил, зато одного слова Матвея, рослого и здорового, как Петр, но с темными и прямыми, коротко остриженными волосами, хватало, чтобы остудить самых горячих. Матвей говорил мало, двигался еще меньше, но порой его взгляда хватало, чтобы другие забегали.
Авторитет его держался на физической силе и жестокости, потому что мозгов, как я подозревал, было немного под его скошенном, как у неандертальца, лбом. Ему нужен был заводила, вроде Петра или Андрея, он их и держал.
Я же старался быть от них подальше, насколько это возможно, живя в одной комнате. В карты я с ними не играл, как, впрочем, и Андрей. Но тот мало бывал среди них, а я постоянно. Правда, я мог выходить из дома, смотреть в окно — я был свободен на земле коммуны. Апостолы же почти не выходили из комнаты. А когда кто-нибудь из них направлялся к двери, Матвей так глядел на него, что он тут же начинал объяснять, что спешит по нужде, и возвращался, как мог скорее. В общем, у них было определенное табу, и они его соблюдали. Хотя, давно ли. Я ведь видел их на поляне между домами.
Я спал на своих нарах всего третью ночь, когда меня разбудили:
— Вставай, Серега.
Я с трудом разлепил глаза и, ничего не понимая, стал натягивать джинсы.
— Идем скорее, — торопили меня.
И я, моргая и с усилием протирая лицо, шел, куда меня звали, спотыкаясь в темноте и даже не удивляясь, почему не включили свет.
Не помню, упоминал ли я, что коммуна освещалась от ближайшей высоковольтки, не знаю только, с разрешения или по-партизански. Видел я в библиотеке даже переноску, стоявшую в углу. Но сейчас свет был потушен и я, спотыкаясь о порог, почти вслепую, вышел на крыльцо, и тут же заморгал, увидев две «Нивы», стоявшие возле дома с выключенными фарами. Впереди быстро удалялись три силуэта, причем два поддерживали третьего, словно тот был пьяный или больной.
Возле машин перемещались еще фигуры, наклонялись, выпрямлялись.
— Я привел его, — сказал тот, что шел впереди меня.
— Отлично.
Передо мной из темноты возник Андрей.
— Серега, ты сейчас можешь везти машину?
Я что-то просипел ото сна, откашливаясь и тряся головой. Андрей понял это, как согласие и сказал в темноту:
— Гоша, ты поедешь первым. Сергей — за тобой. Расстояние натянутого каната. Все, вперед. Серега, вот твоя машина, к рулю.
Я, почесываясь, пошел к машине. Я всегда плохо просыпаюсь, а тут еще полночь, сон самый крепкий. Только ночной холод немного освежил меня. Но я еще был сонный, когда споткнулся обо что-то. Глянув под ноги, я обомлел: даже в темноте, слабо освещенной подфарниками, я увидел денежные мешки, кучей сваленные прямо на землю.
— Шевелись.
Я поднял голову. Прямо передо мной стоял Матвей и пристально глядел мне в лицо. В темноте глаза его сверкали, как у волка.
Естественно, я поспешил шевелиться, шарахнувшись к ближайшей машине.
— Это моя, болван. Двигай к той.
Я двинул.
— Давай, заводи. Потихоньку разворачивай. Фары включишь на дороге.
Я уже полностью проснулся, когда сел за баранку, и почувствовал себя в своей стихии. Технику я любил, любил скорость, любил преодолевать препятствия и гонки, а «Нива», не смотря на недочеты, прямо была создана для продолжительных ралли. Из российских машин она, на мой взгляд, самая лучшая и, конечно же, напоминала мне мой «Джип».
Машина впереди меня уже сделала разворот и, медленно удаляясь, переваливалась на неровностях. Я потихоньку тронулся за ней. Когда мы свернули, у первой машины загорелись сигнальные огни. Наезженная дорога, как я помнил, уходила в чащу и, видимо, где-то там упиралась в шоссе. Я тупо следовал за сигнальными огнями, прыгающими во тьме и ни о чем не думал. Скажу не без гордости, машина моя шла ровнее и мягче, чем первая, хотя я и не знал дороги.
Но дорога не вывела нас к шоссе. Асфальт, возникший под колесами, больше напоминал заасфальтированную дорожку во дворе начальника нашего ЖЭУ, такая она была узкая. От времени она покорежилась, и машина так же на ней подпрыгивала, как и на бездорожье. Но наш российский внедорожник легко преодолевал все трудности. Мы петляли и петляли, и меня как следует растрясло. Если еще учесть, что дело происходило ночью и в полной темноте, освещенной только фарами, чувствовал я себя неважно и чувствовал бы еще хуже, если бы ночной дороге не пришел конец. Как ниоткуда передо мной возник высоченный забор, в ворота которого уткнулась первая «Нива». Машина сигналила, не умолкая, водитель жал и жал на клаксон, и, думаю, у него там устала рука, пока за забором проснулись.
Чтобы не было, но ворота медленно раскрылись, и первая «Нива» въехала во двор. Я не утруждал себя сигналом, а просто смотрел в лобовое стекло, пока не пришло время следовать за ней.
То, что скрывалось за забором, потрясло меня. Дача была, прямо скажем, не из дешевых, и больше походила на маленький особняк. Нам распахнули гараж, оборудованный под домом. Зацементированная дорожка пандусом спускалась вниз, и я съехал туда, как с горки, все время давя на тормоза. Гараж располагался под всем домом и в нем были даже два станка: токарный и фрезерный, и куча мелочей, расставленных у стены. Я припарковал свою машину позади первой «Нивы», открыл дверцу и вышел, обходя третью машину, хозяйскую скромную «Ладу-Весту» пятидверный седан.
Мой напарник уже переминался, притопывая ногами, возле высокого старика с волнистой седой шевелюрой и грозными пегими бровями. Они о чем-то разговаривали, когда я подошел к ним, и парень, оживленно рассказывающий, вмиг осекся.
Старик, слушавший его, повернулся ко мне, и брови его нависли еще грознее.
— Иди, Ваня, распоряжайся, я пока все тут закрою.
— Хорошо, Григорий Фомич.
— Иди, иди, парень. Там кофе поставишь — что-нибудь сообразишь. Я уже не зайду, спать буду, что-то у меня голова болит, давление видно поднялось, на погоду, поди.
— Мы пошли, Григорий Фомич. Спокойной ночи.
— Иди, иди, тебе того же.
— Серый, вперед.
Ваня, которого, как я считал, звали Гоша, по крайней мере, на это имя он откликался в общине, обогнал меня и, первым, очень быстро, вышел вон из гаража, легко взбежав по покатой дорожке.
Я тоже последовал за ним и вошел в открытую дверь. Не задержавшись в прихожей, размером с мою спальню, он прошел на кухню, в которой при желании могли сесть за стол человек 6 и, бросив кожаную кепку на холодильник, поднял крышку с чайника.
— Класс. Сейчас кофе сообразим. Я голодный, как черт. Глянь, братан, есть там в холодильнике, что пожрать.
Я открыл дверцу, Внутренность сразу осветилась лампочкой. Я присвистнул. Да, это не наши с матерью запасы: вареная колбаса да плавленый сырок.
— Ну, что там? — из-за спины спросил Ваня-Гоша.
— А что хочешь. Тут как в универсаме.
— Сооруди-ка мне дюжину гамбургеров, с чем повкуснее.
— Есть, командир.
При виде еды я тоже развеселился. Так мы с ним и зубоскалили, пока закипала вода, и я резал колбасу, да солонину. Ваня довольно ловко укладывал их на ломтики булок и поливал острым кетчупом. Ну и запахи там стояли, скажу я вам. Мы с ним жевали во всю, пробуя все сорта и виды и когда, наконец, заварили растворимый кофе, были уже почти сытые. Но мы были молоды и могли поглощать вкусные вещи в огромных количествах. Мы отяжелели, расслабились, но ко сну нас не тянуло, поэтому мы сидели, тянули кофе и болтали.
— Слушай, Ваня, — к чему-то сказал я.
— Ну, ты. С чего ты взял, что я — Ваня?
— Ну…
— Это Фомич всех молодых зовет Ваньками. А я — Гоша.