И еще протирая глаза, я вспомнил про волка и посмотрел вниз, удивляясь, что до сих пор он не проявил никаких признаков жизни. Рембо внизу не было. Я с остервенением протер глаза, словно подернутые пленкой — результат тот же. Волка не было. Я потянулся, сломал молодую ветвь и бросил вниз, делая губами чмокающий звук. Рембо это был или нет, но он ушел со своего поста. Довольный, я потянулся всем телом.
Солнце уже поднялось высоко, небо затягивали тучи с сизыми краями, погода начинала портиться.
Я согнулся, продвигаясь к краю, крепко схватился за толстый сук и, соскользнув со ствола, на секунду повис на нем, болтая в воздухе ногами. Потом я разжал руки и спрыгнул вниз. Из-за того, что тело мое одеревенело, я не смог сгруппироваться и неуклюже свалился на бок, со стоном вытягиваясь на земле и пытаясь овладеть по очереди всеми частями своего тела.
Я то и дело придерживал руками оттопырившейся бушлат, хотя денежные мешки приросли ко мне и пустили под кожей корни. Мои денежные мешочки. Я чувствовал к ним такую нежность.
Пока я барахтался на земле, в кустах что-то зашевелилось. Я тут же замер и насторожился. Но все затихло, и сколько я не всматривался со страхом в черные сучья, ничего там не увидел. Наконец я поднялся, поводя руками и плечами, разминая и растирая сведенные ноги. Иглы в мышцах, это было то немногое, с чем я справился легко. Слегка размявшись, я дошел до ручья и хорошенько умылся, стряхнул грязь с волос и ледяной водой вымыл ноги. Потом разодрал подкладку у бушлата и из ваты и ткани сделал что-то воде теплой портянки для босой ноги.
Желтые волчьи глаза мерещились мне повсюду. Поднявшись, я все-таки обошел те кусты. Разглядывая смерзшуюся за ночь землю, обошел и мое дерево. Но, то ли я был плохой следопыт, то ли следы и вправду исчезли, но я ничего не увидел. Сплюнув под ноги, я пошел своей дорогой, нет-нет, да и поглядывая на солнце, чтобы сориентироваться. Шел я долго, спотыкаясь на кочках и цепляя ногами валежник, пока наконец сквозь просвет в ветвях не увидел грунтованную дорогу. Ну что же, грунт все же лучше лесной тропинки, а дорога куда-нибудь да приведет. Рассуждая так, я пошел по ней размашистым шагом хорошо позавтракавшего человека. Хотя в моем желудке уже давно играли все трубы мира. Как я жалел, что не взял с собой даже сухаря.
Шел я быстро. Хорошо притертая галька даже не перекатывалась под ногами. И еще в лесу, видя перед собой только стволы, да голые сучья, услышал шум большой дороги. Вот пророкотала «Ява», прогрохотал «КАМАЗ», выстрелил выхлоп, все это я ясно слышал в лесной тиши, и эхо усиливало и умножало звуки. Я прибавил шагу и наконец побежал, а лес скрипел над головой сухими ветками. Когда я увидел сквозь редкие заросли дорогу, она была пустынна, и оставалась пустынной, когда взбежал по насыпи. Чтобы легче было идти, перешагнул через бордюр. Босая нога совсем заледенела, и я убеждал себя, что успею добраться до жилья раньше, чем схвачу воспаление почек.
Я прошел совсем немного, потом услышал за спиной звук легковой машины и остановился, оборачиваясь. «Лада-Веста» бежевого цвета с тонированными стеклами догоняла меня на полной скорости. Силы моя кончались, нога болела, и я наудачу поднял руку, делая знак остановиться. Вид у меня был не самый респектабельный, и ни один нормальный водитель в жизни не остановился бы. Я бы сам даже не затормозил.
Но «Лада-Веста» метров за 200 стала сбрасывать скорость и, мягко обогнав меня, съехала к бордюру. Не веря себе, я бросился к машине.
— Спасибо, друг. Век буду должником, подкинь до центра.
— Садись.
Я отпер уже заднюю дверцу, собираясь сесть, когда взглянул на переднее сидение. Григорий Фомич мрачно смотрел на меня из-под кустистых бровей.
— Сел и не пялься, — глухо приказал он.
Я хлопнул дверцей и бросился прочь. Пробежав по дороге, я перемахнул через бордюр и одним прыжком слетел с насыпи.
— Назад, козел, пришибу, — заорал Фомич вслед.
Но я несся уже к подлеску, и мат сзади только подгонял меня.
Крики позади смолкли, выстрелов тоже было не слышно, и я на бегу обернулся. В тот момент, режущий по нервам звук пронесся у меня над ухом. Фомич застыл с автоматическим пистолетом в руке, один его глаз стал щелкой, другой скрылся в морщинистой гадкой гримасе. Этот старый пердун сам себя считал крутым киллером, но я почему-то даже не испугался в тот момент, рассуждая про себя так, будто на меня наставили фотоаппарат. Все во мне словно замедлилось и отупело. Я почему-то остановился, глядя, как он перекосился от натуги. Руки его, классически сжимавшие рукоятку, вздрогнули, и он переступил от отдачи. Звука пули я не услышал, неторопливо повернулся и побежал прочь. Я до сих пор не пойму причину той внутренней заторможенности — может быть сработала какая-то защита от панического страха.
Я бежал по лесу, чувствуя босой ногой каждую кочку. Строй деревьев скрывал меня от Фомича, и я больше не оглядывался на бегу. Куда бежал, я даже не думал, поздний страх гнал и гнал меня, пока были силы. Но вот пришлось перейти на шаг. Легкие мои судорожно сжимались, рот ловил и ловил пьяный осенний воздух и не чувствовал его. И тут меня с силой толкнули в спину. Кто-то упал на меня, уперев в лопатки подобие негнущейся стали и засопел в ухо. «Волк», пронеслось в моем мозгу, и я застыл на ледяной земле, чувствуя, как проклятые денежные мешки врезаются прямо в ребра.
— Молоток, Рембо, держи его.
Ко мне бежали. Множество ног выбивали на замершей земле дробь. А волк влажно дышал мне в ухо и слюни из пасти капали мне на голую шею. Я же лежал и едва дышал, сжимаясь в комок.
Они оказались возле меня внезапно, хоть я и слышал каждый их шаг. Одновременно, в нескольких местах в меня врезались их ноги, но толстый бушлат смягчал удары. Они стояли, грязно ругались и усердно молотили меня ногами, вспоминая, верно, футбольный матч своего детства, а волк не двигался и лязгал зубами.
— Встать!
Рембо мягко отпрыгнул, и пинок в плечо перевернул меня на бок. Приблизилась рыжая голова, белая рука с синими от натуги венами рванула меня вверх, ставя на ноги.
— Вот они, здесь.
— Крыса.
— Падла.
Меня стали потрошить. Чертовые денежные мешки вывалились из меня, как кишки из распоротого брюха. Век бы мне их не видеть, думал я тогда.
Я молчал — меня колотили. Рембо стоял впереди и с визгом зевал. Все вокруг меня ходило, двигалось и качалось, в глазах плыли красные круги и все ощущения сливались в одну красную боль. Лица, глаза и голые стволы деревьев перемешались с клочками рваных туч. Я глотал кровь и воздух, шатался, отступал и упрямо старался устоять на ногах, закрывая локтями лицо и голову. Эти твари, скоты и пидары молотили меня ногами и кулаками, явно зная, что я не отвечу, и считали себя хозяевами жизни. Хотя, что говорить, я ведь украл их деньги и на их месте вряд ли бы отнесся к этому философски.
Сколько вокруг меня было апостолов, не знаю, но Андрея не было с ними, это точно. Колотили они меня с вдохновением, но дух все-таки не вышибли. Я осознавал себя, хотя и отупел от боли. И тогда они меня потащили. Ноги моя волочились, я даже не пытался опереться на них, краем глаза увидев зеленый бок «ЕРАЗа». Дверца была открыта. На меня пахнуло спертым воздухом, пахнувшим бензином и машинным маслом. Меня перехватили с одной стороны и бросили на теплое покрытие пола у самого приступка. Я не шевелился, прислушиваясь, и меня пытались пинком сдвинуть с места, потом, кряхтя, наклонились и протащили дальше, изливая душу матом. Я не двигался, притворяясь бесчувственным, и апостолы, влезая в микроавтобус, пинали меня не сильно, в так, по долгу службы.
— Рембо, — свистнул один из них. — Лезь.
Волк не откликнулся, тогда его послали подальше и захлопнули дверцу.
Машина содрогнулась всем своим металлическим нутром, заскрипела и тронулась. Меня продолжали материть, но уже не били.
— Успокоить Фомича, что ли, — услышал я голос.
И, после продолжительного шороха и кряхтения, послышалось характерное пощелкивание мобильного телефона.
— Алле. Григорий Фомич, все о’кей. Да куда ж он денется. Попался уже конкретно. Тут валяется у меня под ногами.
Как мне хотелось тогда ему врезать, но мысль, что они потом сделают со мной, крепко держала меня на полу.
— Как готовенький. Точняк.
А я только сжимался, да злился на свое бессилие. Эх, был бы у меня тогда ствол.
Мы приехали гораздо быстрее, чем я ожидал. Подскакивая на неровностях и сотрясаясь, «ЕРАЗ» сделал круг и остановился, немного осев назад.
Тут я решил подать признаки жизни и слегка пошевелился. Меня пнули, поставили на ноги и так толкнули вперед, что я буквально вылетел в дверцу, растянувшись на земле.
— Сережа!
Тонкие женские руки стали поднимать меня. Я едва успел поднять голову и увидеть над собой бледное лицо Светы Головиной, как сзади меня схватили за ворот и подняли на ноги. Жильцы коммуны обступили меня плотным кольцом.
— Отвали.
Люди расступились, торопливо попятившись, и меня потащили в дом. Я даже не успел понять, в какой, как меня подволокли к отверстию с откинутой крышкой и сбросили вниз в подпол. И тут я действительно потерял сознание.
Тьма обволакивала меня, пока я был в беспамятстве, тьма нисколько не рассеялась, когда я пришел в себя и раскрыл глаза. Я даже в первую минуту решил, что продолжаю спать, так было вокруг черно и тихо. «Я ослеп и оглох», — подумал я, холодея, и пошевелился.
Я был не связан, руки двигались свободно. Все тело болело и ноги так скрючило, что они заскрипели, когда попытался вытянуть. Я услышал звук. Значит — не оглох. Переворачиваясь и приподнимаясь на локте, я подумал, что темнота вокруг не так уж черна, местами она гуще, местами бледнее. Значит, я не ослеп, а просто нахожусь в помещении без окон. И тут я вспомнил свое падение в тьму, потом открытую крышку погреба, потом, ка втащили в дом, и все это шло в обратном порядке, как будто крутили пленку в обратную сторону.