ак сам выпил спирт, а потом «Наслаждение». С ними творилось примерно то же самое.
— На пыли, — постарался я ответить, как можно тверже и спокойнее. — Надо действовать с умом.
Я повернулся к постройкам, находившимся совсем близко.
— Ну так командуй. У нас тут с мозгами стало слабо.
Я молчал и слушал тяжелое дыхание за спиной и уже жалел о заваренной каше. Но она была готова, и пришло время расхлебывать.
Я снова обернулся. Тот, кто стоял ближе всех ко мне, выглядел крепче и моложе остальных, хотя, кто знает, сколько им было лет на самом деле.
— Ты пойдешь со мной на разведку, а ты, — я указал на его соседа, как на первого попавшего, — останешься старшим, пока мы не вернемся. Пошли.
И я двинулся, стараясь держаться уверенно, и с облегчением услышал за спиной тяжелые одиночные шаги с сиплыми и затяжными вздохами. Заросли кончились, впереди виднелся небольшой кусок вытоптанной пустоши и торцовая сторона деревянного дома. Окна его были темные.
— Женский дом, — с придыханием прошептал за спиной мой спутник. — Год бы назад, так лучшее дело — ввалиться туда ночью.
— А сейчас? — глупо спросил я.
— Слабо.
— Двигаем потиху.
— Айда. Если ты насчет оружия, то оно у красноглазого в подполе.
— Ты здешний?
— Да жил.
— А почему же…
— Если ты насчет фазенды, красноглазый меня туда сослал.
— За что?
— Они же как живут… все общее… и бабы… Трахать можно только на трапезах. А я, значит, бабу себе облюбовал. Ну, в общем, наказали пожизненной каторгой.
— Ушел бы.
— Нет, командир. От «утешения» никто не уходит. Это мы после твоей водки расхрабрились, а так, вообще, смирные.
— Тсс.
Мне показалось какое-то движение в окне. Но нет, все было тихо и спокойно.
— Да нет. Они ночью спят, как сурки. Я этим и пользовался со своей.
— А она где сейчас?
— Там. Женщин они не наказывают, женщины у них в меньшинстве.
Я бы не сказал так, но не стал комментировать. Я думал. Оружия бы добыть, но это было сложно. Дом, где спят апостолы, всегда заперт. И тут меня осенило. Правда это было опасно, но я мог принять меры предосторожности, и тогда все пройдет гладко.
Я стал крутить головой, ища сарай, где у них стояли «ЕРАЗ» и «Урал».
— Что хочешь?
— У них где-то гараж.
— Вот он.
Но я уже и сам сориентировался.
— Вижу. Давай туда, только тихо.
Ворота деревянного гаража были снаружи заперты на массивную задвижку. Я поднял ее и отставил в сторону. В гараже пахло маслом и бензином, и в темнота чернели кажущиеся огромными силуэты микроавтобуса и раскоряки мотоцикла.
— Заходи.
Мой напарник по партизанским делам шагнул в сарай и тихонько прикрыл створку. Я услышал, как он шарахнулся от меня и налетел на стену.
— Ты это зачем?
— Тихо. Если кто выйдет, чтобы не светились.
— Там выключатель.
Только после этого простодушного ответа я подумал о лампе. Дверь была закрыта, мы ничем не рисковали, и я стал щупать стену рядом с собой. Наконец моя пальцы нащупали выключатель, и я нажал. Раздался щелчок, и загорелась яркая лампа под плафоном.
Я на мгновение зажмурился и, широко раскрыв глаза, осмотрелся при свете. Канистры, три в ряд, стояли в противоположном от меня углу. Я бросился к ним и, отвинтив крышку у ближайшей, понюхал, — бензин.
Снова завинтив крышку, я выпрямился. Первым моим желанием было приказать: возьми и неси. Но я посмотрел на этого мужика, вздохнул и поднял канистру сам.
— Вперед. Туши свет и открывай дверь шире.
Мой напарник послушно щелкнул выключателем, и погрузил гараж в беспросветную тьму. Впереди засопели, обо что-то ударились и застонали.
— Не могу, слышь, тяжело одному, — проговорил оттуда виноватый голос.
— Эх.
Я, едва шагая, чтобы не налететь на что-нибудь в темноте, дополз с ношей до своего напарника.
— Ты где?
— Тута.
— Тута, — передразнил я и уперся рукой в ближайшую ко мне створку, открывая ее.
Все было по-прежнему тихо. В закрытое помещение ворвалась струя ледяного осеннего ветра.
— Ух ты, — сказал мой напарник за моей спиной.
Я поежился. Но ветер не мог помешать мне, и я просто не обратил на него внимание.
— Выходи скорее, — сказал я, пропуская его вперед, выходя сам и одной рукой закрывая за собой створку. — Пригнись только.
Моя верная тень не спрашивал меня ни о чем, крадясь между строениями на полшага позади. Мы остановились только возле общинной больницы. Я поставил канистру возле завалинки.
— Жди. Тихо.
С этими словами я шагнул к черному окну и заглянул в него. Темнота и пустота, вот и все, что я увидел. Наудачу, прямо тут, с боку, я вскочил на крыльцо, ухватившись за перила, перелез через перекладину и тихонько открыл дверь. Все было спокойно. Я не стал включать свет и, стараясь не шуметь, почти наощупь прошел в комнату. Остановившись по дороге перед кушеткой, я, не веря глазам, ощупал ее. Никого. Пустая была и та кровать, на которой я спал. Матрац, скатанный, лежал в ее изголовье. Я взялся за него, нащупав швы, но разрывать передумал, а положил на плечо и пошел к выходу. Двигался я осторожно, и только один раз зацепился краем за косяк.
Выйдя на крыльцо и придерживая матрац одной рукой, я направился к канистре с застывшим рядом часовым. Было бы неплохо, конечно, если бы он понес бензин, но я не стал экспериментировать.
— Веди, Сусанин, дорогу назад к нашим найдешь?
— Ага. А ты что, командир, спать собрался?
Живучий юмор у человечества.
— Вперед. Там разберемся.
Какой мне было сейчас красться. Я перся, как танк, напролом. Окна деревянных домиков, смотревшие в эту сторону, оставались темными. Только бы у кого-нибудь там не было бессонницы, думал я, стараясь ни на что не налететь и ни за что не зацепиться. Но даже не споткнулся, шел на шестом чувстве, следя лишь, чтобы держаться за своим напарником.
Ни тогда, ни позже, не пришло в голову, что не знаю имен, ни его, ни других товарищей по несчастью. Но я не нуждался в этом. Было ли в отношении к ним чувство превосходства, или сам был слишком занят исполнением плана, не знаю, но я даже не пытался смотреть на них, как на людей.
Я брел за своим поводырем и уже думал, не сбились ли мы с пути, когда перед носом взлетела от ветра голая ветка. Еще пара шагов, и начнется в лес. Черные тени в развеваемых на ветру балахонах шагнули ко мне из-за деревьев. И тут между моими ногами попала хворостина, и я рухнул, подминая под себя матрац, а канистра тяжело упала в сторону. Слегка обалделый, я стал подниматься, ожидая услышать хохот. Но нет. Сзади меня поддерживали, спереди ко мне тянулись руки.
— Что же ты так неосторожно, господи.
— Вставай, командир, не ушибся?
Я рывком вскочил на ноги. Из чистого самолюбия я должен был сейчас начать командовать.
— Чего встали, разойдись. Быстро. Ищите мне палки, большие толстые. Да живее, мать вашу.
Заматерился я, конечно, напрасно. Они, бедолаги, повернулись ко мне спинами, и пошли, ссутулившись и покачивая головами, и ветер продолжал раздувать их куртки, на которых не хватало клепок или была сломана молния. Наверное, их тщедушные тела сильно мерзли на ветру. Но они даже не пытались хоть как-то запахнуться, словно не чувствовали этого.
Они исчезли надолго. Я был уверен, что прошел час, вся ночь, год. Но тьма оставалась непроглядной, ветер сметал с пути мелкий хворост и стучал ветвями.
— Готово, командир.
— Вот, принимай работу.
И к моим ногам стали падать сучья. Я хватал их, обламывал мелкие ветки и бросал в сторону. Глядя на меня, они тоже стали очищать палки, только у них это плохо получалось. Скоро у меня уже было готово штук 20 палок для факелов. И я стал разрывать обшивку матраца и таскать оттуда вату.
— Наматывайте на палки, — велел я, а сам стал отрывать куски материи от чехла матраца и делать из них обмотки поверх ваты, чтобы она не скоро сгорела. Наконец все было готово. Я обмакнул готовые факелы в бензин и раздал готовые факелы мужикам.
— Слушайте меня. Сейчас мы пойдем к тому дому, где спит Красноглазый. Я открою дверь и забегу туда. Как только я начну стрелять, вы разбиваете стекла и бросаете туда горящие факелы.
— А как мы их подожжем?
— У меня есть зажигалка.
Не помню, говорил ли я, что нашел в кармане джинсов зажигалку. Тут я ее вынул и протянул ближайшему ко мне мужику. Тот взял и стал рассматривать ее, вертя в руках.
— Не потеряй. Спрячь лучше в карман.
— А они у меня дырявые. Не бойся, командир, я ее в кулаке сожму.
— Пошли.
Я не боялся. У меня даже сердце не забивалось. Я просто торопился, спешил, и мужики спешили за мной. Я все время слышал, как они сопят за спиной.
У самой коммуны мы замедлили шаг и пригнулись. А когда подошли к дому апостолов, я шепнул:
— На каждое окно по четверо.
— Замётано, командир.
Я свернул к двери. Подождав для верности подольше, я взялся за ручку. Но дверь была заперта. Единственная дверь в коммуне, запертая изнутри, и именно нужная мне дверь! Я с силой рванул ее, потом опомнился и, спрыгнув с крыльца, прыжками бросился к тому окну, ближе к которому сидела Настя.
Мужики удивленно смотрели на меня, но я спешил. С разбега прыгнув на завалинку, я заглянул сквозь стекло. Тускло- тускло горела настольная лампа и в ее свете Настя склонилась над своей огромной сумкой.
— Мужики, все по-прежнему, — пробормотал я. — Я пошел.
— С богом.
Я кивнул, поднял локоть и с силой ударил им по стеклу. Еще со звоном сыпались осколки, когда я прыгнул в комнату. По бокам от меня высились нары, справа, на первом ярусе от меня сидела Настя. Она обернулась ко мне, но мне некогда было даже взглянуть на нее. Я быстро выхватил из кармана оружие, сдернул предохранитель и стал стрелять по нарам, на которых угадывались просыпающиеся апостолы. Я почти что не целился. Я видел, что в темноте чье-то тело скатилось вниз в надежде укрыться.