Глядя на светлые улицы этих городов, на солнце, игравшее на вершинах гор, с трудом можно было поверить, что совсем неподалёку идёт война. Что само это место стало болевой точкой Империи, куда обезумевшие валькирии направляют одну атаку за другой.
Слухи о войне преследовали Маркуса всегда. Она была где-то там, на дальних границах, но никогда не вторгалась в его мир — до тех пор, пока он не повзрослел достаточно, чтобы вести её самому.
— Я там была, — сказала Риана тихо, у самого уха патриция, и тот невольно вздрогнул. За всё время, что он знал Риану, Маркус ни разу всерьёз не задумывался о том, что та была когда-то врагом. Слишком глубоко под кожу въелась мысль, что валькирии много лет как превратились в рабов. «Я знаю», — хотел сказать Маркус, но не успел, потому что Риана заговорила раньше него:
— Я была там трижды. Более ранние атаки не застала. Но видела последнюю — когда нам удалось разбудить вулкан. — Риана облизнула губы, — Мы мирный народ. Мы никогда бы не сделали этого, если бы нам оставили выбор. Но иногда мне кажется, что никакое возмездие не оправдывает этот Ад. Солнце стояло в самом зените небес, когда из сердца вулкана вырвался столб пламени. Он поднимался всё выше и выше, а потом раскололся на множество отростков и отростки эти распороли небо на части. Увеличивался и чернел, пока не накрыл всё небо. В огромной и чёрной грозовой туче вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии, убегавшими за самый горизонт… Стал падать пепел. Сначала редкий. Оглянувшись, я увидел, как густой мрак, подобно потоку, разливается по земле. А потом наступила тьма. Со всех сторон звенели женские вопли, детский плач и крики мужчин. Одни звали родителей, другие детей, третьи жён или мужей. Одни оплакивали гибель близких, другие возносили молитвы вашим несуществующим богам. Бесконечный дождь из пепла капал с неба. Сверху падали куски пемзы и чёрные камни, обожженные и потрескавшиеся от жара. А из вершины горы вырывались всё новые языки пламени и поднимались новые столбы огня.
Риана на какое-то время замолкла, полностью погрузившися в те давно прошедшие дни.
— Иногда мне кажется, — сказала он медленно, — что мастер Инаро обезумел. Он сошёл с ума от горя, когда понял, что не сумеет вернуть свою возлюбленную, и решил послать это проклятие на головы своих врагов. В другие дни я думаю… — Риана снова на некоторое время замолкла, — думаю, — после паузы продолжила она, — что если так — это была его месть и его война. Но мастер Инаро был талах-ир. Он не был рождён ни предсказывать последствия своих поступков, ни воевать. Он умел только чувствовать, и даэвы разбудили в его сердце такую ненависть, которую мало кто из его касты когда-либо знал. А орудием его ненависти стали мы — дети войны. Рождённые не беречь жизнь, но убивать. Рождённые неспособными противостоять своему народу, потому что талах-ар накрепко вживили в наши головы и сердца любовь к валькириям. Единственную, какую нам дано было испытать.
Риана замолкла окончательно. Наступила тишина. Только ветер посвистывал между горных хребтов. Потом тронула поводья коня и тот двинулся вперёд.
С каждым часом пейзаж становился всё более суровым и угрюмым. Они въехали в ущелье, и теперь по обе стороны тянулись скалистые карнизы. Солнечный свет почти не проникал сюда, а как только ущелье закончилось, путники оказались на самой седловине перевала. Ветер дул так сильно, что едва не сбивал с ног лошадей. Пришлось спешиться и вести скакунов в поводу. Холод стоял такой, что Маркусу с трудом удавалось передвигать ноги. Он кутался в меховой плащ, но всё равно нестерпимо мёрз.
Заметив, что тот сбавляет ход, Риана тоже замедлила движение и обняла его. От валькирии исходило слабое, но всё-таки тепло.
— Ещё чуть-чуть, — шепнула она, с удивлением рассматривая вымотанное лицо спутника. Дорога была такой узкой, что ещё на подъёме им пришлось спешиться, но Маркус едва держался на ногах, не говоря уже о том, чтобы вести в поводу коня.
— Знаю, — Маркус чувствовал себя неловко от того, что помощь оказывали ему, а не наоборот. Но Риана отстраняться не спешила, и Цебитар решил воспользоваться редкими мгновениями близости, дарившими обоим крохи тепла.
Так, не расцепляя рук, они двинулись вперёд.
Маркус с каждым шагом становился слабей. Боль в ногах, постепенно усиливавшася с тех пор, как они поднялись на перевал, стала стихать, и теперь исчезла. Руки не слушались, и, если бы не плащ Рианы, внезапно оказавшийся у него на плечах, патриций перестал бы чувствовать и их.
— Совсем чуть-чуть, — повторила валькирия, обнимая его за пояс и пытаясь согреть обнажённые пальцы энтари в своих. Риана не ожидала, что патриций настолько не переносит холода и теперь проклинала себя за то, что закупая припасы не подумала о тёплых вещах.
Маркус всем телом прижимался к ней — уже не для того, чтобы оказаться поближе, а просто потому, что пытался сохранить последние крохи тепла. Остатки мыслей и стыда напрочь выветрились у него из головы. Всё что осталось — белоснежные шапки гор и снег, блестевший под ногами. Перевал засыпало целиком, и потому при каждом шаге ноги по колено уходили в него.
К вечеру наконец выбрались в зону лугов. Здесь ещё встречались скалистые кряжи, а осеннее солнце уже с трудом пробивалось сквозь плотную пелену облаков, но всё же было заметно теплей.
Риана высмотрела пещеру, в которой они проводили ночь, когда ехали на север. С тех пор прошло две недели, а приближение зимы с каждым днём чувствовалось сильней. От камней исходил холод, и Риана не решилась устраивать лагерь внутри. Усадив почти окоченевшего Маркуса на землю около скалы, она собралась было отправиться на поиски хвороста для костра — но вместо этого замерла, разглядывая всё такое же красивое, но смертельно бледное лицо.
— Маркус… — прошептала она. Глаза даэва были закрыты, и оставалось лишь догадывается, слышит её патриций или нет. — Маркус! — Позвала Риана громче и встряхнула его за плечо.
В одно мгновение ей стало страшно. Так страшно, как не было ни разу за все прошедшие годы.
— Маркус! — снова позвала она, но патриций не отзывался. На чёрных густых ресницах лежал иней. Губы посинели, так что в сознание валькирии невольно закрался вопрос: жив ещё даэв или нет?
«Конечно жив!» — мгновенно оборвала она себя.
— Маркус! — снова позвала Риана, но тот по-прежнему молчал.
Риана не знала, что делать. Её познания в лекарском мастерстве ограничивались перевязкой и прижиганием ран. Она, как и все валькирии, легко переносила холода, и, хотя ей приходилось когда-то ночевать под открытым небом среди снегов, холод никогда не сковывал её так, как патриция сейчас.
— Маркус… — растеряно прошептала она.
Риана наклонилась и поднесла ухо к его груди, прислушиваясь к стуку сердца. Облегчённо вздохнула, обнаружив, что то всё ещё бьётся. И всё же Риана впервые видела даэва без сознания и понятия не имела насколько серьёзно его состояние. На теле не было ран, но руки и щёки оказались бледными и холодными на ощупь.
Риана растеряно огляделась по сторонам. Ощущение беспомощности становилось всё сильнее, и в то же время на краю сознания проскочила предательская мысль:
«Уйти. Покинуть Рим. Никто меня не найдёт». Риана не знала, куда собирается идти эта часть её души. Знала только, что в это мгновение свобода оказалась так близко, как никогда за все прошедшие тринадцать лет.
Маркус никогда не удерживал её силой, но валькирия на улицах Рима не могла быть свободной. Любой догадался бы, что она беглянка. Да и Цебитар наверняка взялся бы разыскивать её.
Здесь в горах, её следов не отыскал бы никто и никогда.
Риана опустила на Маркуса беспомощный взгляд.
Мысли о бегстве мгновенно растворились при виде его бледного лица и чёрных спутанных волос, разметавшихся по камням.
— Маркус… — снова растеряно позвала она.
Подхватила даэва под затылок и, прислонив к груди, поймала запястья. Принялась яростно растирать — пальцы патриция были холодными, как лёд. Наконец, усилия Рианы произвели минимальный эффект, и руки Маркуса стали теплеть. Девушка выпустила их и поймала в ладони ледяное лицо. Склонилась, пытаясь горячим дыханием согреть посиневшие губы. Ресницы даэва слабо дрогнули.
Риана сама не заметила, как коснулась губами его губ, и почувствовав горячую влажную лагуну рта, уже не смогла отстраниться. Маркус слабо пытался ответить, но малейшие движения давались ему с трудом. Риана поняла, что тот в сознании, только когда ощутила, как рука патриция пытается обхватить её за шею. Волна облегчения прокатилась по телу. Ещё несколько долгих мгновений она тонула в ощущении чужой плоти, окружившей её. Это было совсем не так, как с теми, кто касался Рианы до сих пор. Впервые чужие прикосновения были приятны, и хотелось продлить их хотя бы ещё чуть-чуть. Пока ещё можно сделать вид, что это всего лишь попытка согреть. Обняв Маркуса за плечи, она прижимала его к себе. Одной рукой гладила по щеке и с яростью, удивившей её саму, вторгалась в рот патриция языком. Огонь, зародившись в груди, теперь разливался по телу и не хотел утихать. В голове промелькнула мысль, что патриций снова использует против неё своё колдовство, и тут же Риана поняла, что ей уже всё равно. Её губы терзали губы даэва, и впервые в жизни Риана ощущала власть, от которой жажда становилась только сильней.
А потом резко оторвалась от губ Маркуса и попыталась отстраниться. Мгновение руки Цебитара продолжали удерживать её, а потом отпустили.
— Не делай так, — твёрдо сказала валькирия. Маркус был слишком слаб, чтобы напомнить, что он то как раз ничего не делал — просто лежал. — Я займусь костром. Постарайся согреться хотя бы чуть-чуть.
С этими словами она встала и решительно направилась прочь.
Когда пламя костра, наконец, запылало перед входом в пещеру, и Риана установила над ним вертел с нанизанной на него дичью, Маркус уже немного пришёл в себя. Он осторожно пододвинулся к огню и протянул к нему озябшие руки.