Валера говорил, что мольфары делятся на целителей-травников и громовников. Последние считались самыми могущественными. Они повелевали громами, наводя на поля тучи или разгоняя их. У них были священные ножи, секрет которых знали только они. Что было у моего деда?
Готовясь стать фольклористом, я читал старинные научные труды, в том числе о жрецах. Верховный жрец кривичей Криво-Кривейто, живший в Кривом городе, нынешнем Вильнюсе, владел сакральным посохом из турьего рога. Вероятно, он тоже был мольфар, только у славян он назывался жрецом.
Здесь, в самшитовом лесу, тоже когда-то был свой мольфар, я в этом был уверен. И большой валун, на котором мы сидели с Володей, тоже вполне мог быть камнем из древнего капища. А капище одновременно было жертвенником…
— Сань, иди к нам пить чай! — донесся до меня голос поварешки Тани.
Я обнял ствол самшита, прижавшись к нему грудью, и несколько раз глубоко вздохнул. Дерево давало силы, в этом не было никаких сомнений.
8
Лагерная смена кончилась, и я снова был свободен как птица. Но следовало все же получить справку о том, что я прошел практику в пионерском лагере.
Директриса расписалась на бланке, поставила на нем печать и отдала мне.
— На следующую смену не останетесь? — спросила она.
— Нет, — сказал я.
— А матросом-спасателем?
— Николаем? — удивился я.
— Он же инструктор по туризму. Я и так еле уговорила его одну смену отработать. В горах платят больше.
— Понятно, — сказал я. — Но мне надо возвращаться в Минск.
На самом деле ни в какой Минск я не собирался. Саня, как и обещал, предоставил мне лоджию в своей квартире.
— В большой комнате живет Танька с подругой, — объяснил он.
— Какая Танька?
— Родственница из Москвы. Она каждое лето приезжает.
— Близкая родственница?
— Дальняя.
— Мы им не помешаем?
— Если не будем приставать — не помешаем, — засмеялся Саня.
— Не будем, — согласился я. — Денег, правда, мало.
— Тебе же зарплату дали.
— Всего сорок рублей.
— Да на эти деньги год можно прожить. Ты же теперь сочинец.
Как выяснилось, все сочинцы жили исключительно за счет курортников. В первый же день мы познакомились на пляже с армянином Лёвиком из Тбилиси, и он с удовольствием платил за нас во всех кафе и барах, куда мы заходили.
— Сдачи не надо! — говорил он, расплачиваясь.
— Здесь все не берут сдачи? — спросил я Саню.
— Только курортники из Тбилиси и Еревана, — хмыкнул Саня.
— Их, наверное, немного.
— Нам хватает.
У Лёвика деньги закончились через три дня.
— Идем на почта, — сказал он, изучив опустевший бумажник.
— Зачем? — поинтересовался Саня.
— Давать телеграмма.
— Кому?
— Для папик.
— Твоему отцу? — уточнил Саня.
— Конечно, моему! — рассердился Лёвик. — Пусть шестьсот рублей шлет!
— Может, хватит трехсот? — вмешался я.
— Семьсот! — затрясся от негодования Лёвик. — Я еще месяц отдыхать!
«Видимо, в семье Лёвика живут строго по плану, — подумал я. — Ему лучше знать, сколько надо денег».
Текст телеграммы на почте писал я.
— Могу ошибка делать, — признался Лёвик. — Пиши: пришли семьсот пятьдесят рублей. Очень надо.
Я подумал и нацарапал на бланке: «Дорогой папа, кончились деньги, вышли, пожалуйста, шестьсот рублей». Без запятых, конечно.
Лёвик взял бланк, прочитал написанное и яростно вычеркнул «дорогой», «кончились деньги» и «пожалуйста». Запрашиваемую сумму при этом он менять не стал.
— Я говорил — очень надо?! — спросил он, что-то добавив по-армянски.
— Говорил, — согласился я и дописал телеграмму, от волнения едва не поставив два «а» в слове «надо».
— А я думал, ты и читать по-русски не умеешь, — сказал Саня.
— У меня красный аттестат! — скосил на него большой круглый глаз Лёвик.
— А где учишься?
— Политехнический! — гордо сказал Лёвик.
— Там русский язык не нужен, — кивнул Саня. — Ты по какому предмету будешь писать диплом?
Последние слова уже относились ко мне.
— По фольклору, — сказал я.
— А я по зарубежке, — сплюнул Саня. — Возьму Хэма или Ремарка.
Я не стал ему признаваться, что с восьмого класса «Три товарища» Ремарка мой любимый роман. Но писать диплом по нему я бы не стал. Вот если бы вырос в Сочи…
— Сочи здесь ни при чем, — снова сплюнул Саня. — У Ремарка вообще другая жизнь.
Здесь я был с ним полностью согласен. Наверное, мы потому и воевали дважды с немцами, что абсолютно по-разному смотрели на жизнь.
— Куда пойдем? — вмешался в наш разговор Лёвик.
— Мы в бар, а ты, наверное, домой. — Саня ухмыльнулся. — Подождем, когда из Тбилиси деньги придут.
Мы ушли, оставив Лёвика у почтамта.
«Свинство, конечно, — думал я. — Но, с другой стороны, в сочинской жизни я не понимаю точно так же, как и в немецкой или американской. Буду заниматься фольклором».
9
На улице я неожиданно столкнулся с Анжелой.
— Ты что здесь делаешь? — уставился я на нее.
— С родителями отдыхаю, — пожала она плечом.
— А Катя?
— Какая Катя?
— Твоя подруга.
— Она же из Адлера, — сказала Анжела. — Это далеко отсюда. А вы по-прежнему в лагере?
— Я тоже отдыхаю.
— Да ну? — удивилась Анжела. — С другом Пирата?
«И эта все знает, — тоже удивился я. — Прям ученики разведшколы, а не пионеры».
— Я уже комсомолка, — усмехнулась Анжела. — А вы в Хадыженске на танцы ходите?
— Нет, — сказал я.
— Приходите в техникум, где ваш папа работает. Там хорошие вечера.
— Ты собираешься в нем учиться?
— Папа еще не решил, куда мне поступать. А вы мне поможете?
— Посмотрим.
Мы шли по улице с частными домами. Возле каждой калитки стояла табуретка с трехлитровой банкой красного вина и стаканом. Я остановился возле одной из них, налил в стакан вина, выпил и положил на табуретку пятнадцатикопеечную монету.
— Здесь стакан стоит двадцать копеек, — сказала Анжела.
— Это для курортников. Местным можно пить за пятнадцать.
— Вы не местный.
— За длинный язык тебя нужно из комсомолок разжаловать в пионерки. В школе небось на тройки учишься.
— Отличница!
— Отличницы носят бюстгальтеры.
Анжела густо покраснела и застегнула кофточку на все пуговицы.
— А вы не подсматривайте, — прошептала она.
— Больно надо. Там и так все видно.
— Правильно про вас Катя сказала…
Она замолчала.
— Что сказала?
— Вы ни одной из наших девочек не нравитесь!
— Ну, одной я точно понравился, — хмыкнул я. — В Москву в гости зовет.
— Вот и езжайте в свою Москву.
— Заеду к родителям в Хадыженск — и на самолет. А ты в школу или техникум. Замуж еще не собираешься?
— Нет.
Улица кончилась, за ней начинались поросшие кизилом горы. Мы повернули назад, дошли до первого перекрестка и разошлись в разные стороны.
На пляже я разыскал Саню. Они с Пиратом стояли в толпе, окружавшей Лёвика и какого-то носатого человека.
— Кто это? — спросил я.
— Папик.
— Какой еще папик?
— Тот самый, кому ты давал телеграмму.
Лёвик медленно укладывал в большую сумку свои вещи, папик громко его отчитывал. Он ругался по-армянски, но в принципе все было понятно.
— Нужно было триста рублей просить, а не шестьсот, — сказал я Сане.
— За триста он так быстро не прилетел бы, — ответил тот.
Лёвик вдруг швырнул себе под ноги сумку и тоже стал орать по-армянски.
— Пойдем отсюда, — обнял нас за плечи Пират. — Не люблю чужие семейные разборки.
Мы выбрались из толпы и направились к группе девушек, призывно машущих руками.
— Они тебя зовут или Пирата? — спросил я Саню.
— Конечно, Пирата. Мы с тобой ему в подметки не годимся.
Девушки были разного размера и цвета волос, но все они с одинаковой преданностью смотрели на нашего рослого товарища.
— Каким видом спорта он занимается? — поинтересовался я.
— Волейболом.
— Пляжным?
— В местной команде главный забивала. Смотри, вон Аршак. Теперь он вместо Лёвика.
— А тот куда?
— В Тбилиси, — пожал плечами Саня. — Сегодня Лёвик, завтра Аршак, послезавтра Армен. Круговорот водки в природе.
Он засвистел.
Я подумал, что мне пора в Хадыженск, к родителям. Да и по нашему дождливому Минску соскучился. Саня здесь отнюдь не скучает, но он сочинский, ему можно.
Часть третья
Княжна за бортом
1
Валера из фольклористов перешел в лингвисты.
— Иллич-Свитыч мне ближе, чем Афанасьев, — объяснил он мне. — «Поэтические воззрения славян на природу» хорошая книга, но этимологический словарь!.. — Он глубоко вздохнул.
В принципе я уже знал, что предательство — неотъемлемая часть жизни человека, и все равно мне стало обидно.
— А как же технические средства? — спросил я. — В лингвистике не нужны ни магнитофоны, ни фотоаппараты.
— Это да, — согласился Валера. — Но фотографией я буду заниматься в свободное от науки время. Я тебе уже говорил, что портрет Ленки занял второе место на выставке в Испании?
— Нет, — сказал я.
И здесь Валера меня обскакал. Я тоже занял второе место на первенстве города по вольной борьбе, но где Испания — и где Минск.
Мои успехи в борьбе стали полной неожиданностью не только для меня самого, но и для тренеров. Полгода я походил в спортзал на шестом этаже главного корпуса университета, выучил несколько приемов, узнал, как сгоняют вес в парилке, и меня заявили на участие в спартакиаде, которая проходила в тот год в стране.
— Записали, что у тебя первый разряд, — сказал Владимир Иванович, мой тренер. — Без разряда к соревнованиям не допускают, но кто будет проверять? Главное не побеждать, а участвовать.
Владимир Иванович был оптимист, мне это нравилось.
Второй наш тренер, Соколовский, недавно вышел из тюрьмы, и его вид был далек от оптимизма. Рассказывали, что он застал жену в постели со старым другом, снял со стены ружье и застрелил то ли любовника, то ли жену. Его, конечно, посадили, но ненадолго, суд учел смягчающие обстоятельства.