Тут уж Эдик лица сохранить не сумел. Он беспомощно оглянулся на Надежду, выпрямился, потряс головой и спросил жалобно:
— Собрал ВСЕХ вас? И Базиля с Джованни тоже?
— Так-так, — удовлетворенно пробормотал Виннету, высыпая на полупрозрачный лист новую порцию табака. — Значит, ты вычислил не только меня, а еще и Джованни с Базилем? Божий одуванчик Джованни и травоядный садху Базиль — серийные убийцы? А кандидатуру нашего святейшего патриарха ты случайно не рассматривал? Или католикоса всех армян? По-моему, они очень даже мило впишутся в эту компанию.
Эдик снова повернулся к Надежде и просигналил взглядом SOS. На этот раз она вняла его безмолвному призыву.
— По-моему, мы лаем не на то дерево, дорогой. Вы согласитесь принять наши извинения, Эжен, если в качестве компенсации за моральный ущерб мы поделимся с вами своей информацией? Лишний союзник и лишние мозги нам не помешают.
Виннету подвинул табуретку, прислонился спиной к стене, затянулся, закрыл глаза и милостиво кивнул.
— Давайте попробуем. Кстати, Эдик, ты сказал о четырех убитых…
— Да-да, мы все объясним. Только сначала пусть Эдик позвонит кому-нибудь из коллег и спросит насчет вчерашнего вечера, чтобы уж никаких сомнений не осталось. Эдик, кому из своих девочек ты абсолютно доверяешь? И в смысле надежности предоставляемых сведений, и в смысле умения хранить молчание? Нам ни к чему, чтобы о твоем звонке завтра знал весь трудовой коллектив.
Эжен усмехнулся.
— За его величество с радостью отдаст жизнь любая из придворных дам. Или откусит себе язык, если он того пожелает.
Шутка прозвучала не слишком добро, и Надежда спросила себя, к кому относится недоброжелательство Виннету: к любвеобильному Эдику или к придворным дамам? И сама же себе ответила: к дамам, вероятно. После измены жены Виннету, вероятно, стал женофобом.
— Эжен, где у тебя телефонный аппарат? — спросил Эдик.
— Позвони лучше с мобильного. Наш аппарат, как бы это помягче выразиться, не совсем в товарном виде. Микрофон приходится придерживать пальцами, и в наушнике трещит — того и гляди оглохнешь.
— Мобильный я где-то посеял, — мрачно признался Эдик. — Должно быть, по пьяни в машине забыл.
Эжен встал с табуретки, подошел к дивану, порылся в куче тряпья и откопал неожиданно миниатюрный голубой аппаратик, дорогую игрушку, которая в этой берлоге смотрелась примерно так же уместно, как рождественская елка на каннибальском пиру.
— На уж, пользуйся моим, инквизитор.
Эдик позвонил леди Джулии. Разговор длился недолго. Он пообещал представить все объяснения позже, попросил никому не говорить о его звонке и осведомился о вчерашнем вечере. Алиби Виннету подтвердилось.
Рассказ Эдика и Надежды занял значительно больше времени. Когда они закруглились, часы показывали почти одиннадцать. Пришлось срочно звонить Елизавете, которая уже подумывала о приведении в боевую готовность всего состава московской милиции. Когда с утешениями, извинениями и оправданиями перед измученной неизвестностью Лиской было покончено, недавние обвинители спросили полностью оправданного Эжена, что он обо всем этом думает.
— Я думаю, вы на ложном пути, — заявил он. — Из чего Ирен и вы вслед за ней заключили, что убийца уголовника — один из наших? Из слов бугая, предлагавшего себя в ночные сторожа, верно? Но у Ирен сложилось впечатление, что бугай незнаком со своим собеседником. Так почему убийца не мог просто сделать вид, будто работает в нашем здании? Даже проще: бугай вошел в холл, увидел стоящего или сидящего там человека, решил, что тот здесь работает и стал проситься в сторожа. Зачем было киллеру его разубеждать? Так ему сподручнее с ним управиться. Понимаете, к чему я клоню? Убийца — совершенно посторонний человек. Он откуда-то знал, что жертва зайдет к нам в поисках работы, явился заранее и подготовил свою маленькую мизансцену. Чего ты трясешь головой, Эдик? Почему нет?
— Да потому, Эжен, что в свете твоей версии убийство Ирен, исчезновение Мыколы и покушение на мужа Ирен не имеют смысла.
— М-да, — задумчиво протянул Виннету, — это довод. Значит, подозреваемых всего четверо? Ты, я, Базиль и Джованни? Между прочим, как насчет тебя? У тебя-то есть алиби?
— Только на вчера, — ответила за друга Надежда. — Я могу поклясться на Библии, а также на Талмуде, Коране и тибетской Книге мертвых, что Эдик не стрелял в мужа Ирен.
— Да, боюсь, милицию это не впечатлит. Но я вам верю. Как-то мне, знаете, трудно себе представить, что вы явились сюда и разыграли целый спектакль только ради того, чтобы заручиться моей поддержкой. Я — человек маленький, моя поддержка не стоит стольких усилий. Да, Эдик, ты спрашивал, с нами ли вчера вечером были Джованни и Базиль. Так вот, их не было. Они обедали с конкурентами. Акропольцы собрали на банкет всех директоров-смежников — они все еще носятся со своей идеей разделения территории. Тебя, кстати, тоже приглашали, но ты уже ушел в подполье. А Джованни с Базилем решили сходить, людей посмотреть, себя показать…
— Значит, у них тоже есть алиби? — спросила Надежда.
— Не факт. Банкет начался в три. К шести все уже, конечно, основательно набрались. Вполне можно было уйти по-английски. Знаешь, Эдик, если выбирать убийцу из этих двоих, я бы сделал ставку на Базиля.
— Почему?
— Я Джованни восемь лет знаю. Он к нам с институтской скамьи пришел. Тогда еще и дизайн-студии-то не было. Все сидели под одной вывеской. Это уж потом начали отпочковываться один за другим. Джованни с тех пор ничуть не изменился, как был теленком, так и остался. И про его жизнь всем все известно. А с Чезаре они вообще на один горшок ходили. Знаешь, какое Чезаре трепло? Ради красного словца не пожалеет и отца. При таком дружке в тайне ничего не сохранишь. Слышал небось про то, как Джованни сласти воровал? Продавщица взвешивает конфеты, лишние кидает не глядя на прилавок, а Джованни — мелкий еще совсем, из-за прилавка не видать — хвать их, и в карман. Вот тебе самое ужасное в его жизни преступление. Откуда там взяться знакомцу уголовного вида, объясни мне, пожалуйста? Я уж не прошу объяснить, как ты его представляешь в роли убийцы. По-твоему, он сидел в засаде, поджидая Ирен, потом направил на нее машину, сбил и проехался по телу несколько раз? Наш Джованни? И ты в это веришь?
— Нет, — честно признался Эдик. — Но и Базиля в этой роли я тоже не вижу. Он Ирен почитал за святую. Да и сам тяготеет к святости.
— Базиль — другое дело. Он приехал сюда всего два года назад и близкими друзьями не обзавелся. По идее, он может выдавать себя за кого угодно, и разоблачить его некому. Вот скажи, что ты про него знаешь, если не считать его восточных заскоков?
— Ну… не так уж и мало знаю, если подумать. Родился в Тамбове, возраст тридцать шесть лет, происхождение рабоче-крестьянское, служил в армии в железнодорожных войсках, где-то в Казахстане, потом работал в родном Тамбове в типографии, закончил заочно какой-то технический вуз. Восемь лет назад стал владельцем небольшой информационно-рекламной газетенки, которую сам же и учредил. Больших денег не нажил, но концы с концами сводил, что, по мнению нашего босса, большое достижение для местного издания, не дотируемого никакими князьками, рвущимися в губернаторы. Потому-то босс его и заметил и, когда ему понадобился очередной директор, сманил в Москву. Что еще? Разведен, имеет семилетнюю дочь, которую регулярно навещает. Водит машину. Остальное — восточные заскоки.
— И все это ты знаешь только с его слов. Ну разве что про газету и переезд в Москву — со слов босса. Понимаешь теперь, о чем я?
— Понимаю, — задумчиво сказал Эдик. — Слушай, Эжен, ты не против поехать сейчас к нему, переговорить? Базиль — здоровый мужик, боюсь, мы с Надькой вдвоем с ним не управимся.
— Не хочется тебя разочаровывать, но с Базилем тебе в ближайшие два дня переговорить не удастся. Он опять укатил в свой Тамбов на уикенд.
— До понедельника? — ужаснулся Эдик. — Проклятье! А я-то надеялся, что не сегодня-завтра мы поставим точку. Ты представляешь, каково это — ощущать себя обложенным зверем? — И продекламировал с чувством:
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу хода нет.
— Ну-ну, не преувеличивай, — подбодрила его Надежда. — Осталось совсем немного — мы уже определили убийцу, можно сказать, дописали последнее предложение. А поставить точку — дело нехитрое. Выше нос! — И, вспомнив их старую, еще студенческую игру — угадать, кого цитируют, и по возможности ответить цитатой из угаданного автора — обратилась за поддержкой к тому же Пастернаку: — «Придет пора, силу подлости и злобы одолеет дух добра».
— Да-а, когда она еще придет, эта пора! — раскапризничался Эдик. — Вчера ночью мы с тобой тоже были уверены, что вычислили убийцу, а Эжену хватило пяти минут, чтобы доказать нам всю ошибочность нашего дедуктивного метода. Кто сказал, что у Базиля получится хуже?
Он выглядел таким несчастным, что растрогал даже непрошибаемого Виннету.
— Если хочешь, можно съездить сейчас к Джованни. Он, по крайней мере, скажет, есть ли у Базиля алиби на вчерашний вечер. Да и у него самого, хотя лично мне его алиби до лампочки. Я все равно никогда не поверю, что Джованни может кого-то убить.
Эдик с сомнением посмотрел на часы.
— Не поздновато ли для визита? Джованни ведь с родителями живет.
— Ерунда! — отмахнулся Виннету. — Родители у него классные. У Джованни чуть ли не каждую ночь народ тусуется — богема, елы-палы! — и родители эту наглую публику до утра чаем с пирогами потчуют.
Увидев Джованни, Надежда мгновенно прониклась упорным нежеланием Эдика и Эжена верить в его причастность к каким бы то ни было преступлениям. Он буквально излучал доброту. Это уютное круглое лицо, ласковые темные глаза, застенчивая улыбка, аккуратная картофелина носа, широкие сильные ладони с длинными чуткими пальцами просто не могли принадлежать убийце. И дом у него был уютным и добрым. И мохнатый коричневый свитер. И родители — довольно, кстати, старенькие для тридца