— Не, правда? — не поверил я. — Слушай, это я не со зла. И вообще, на пьяного внимания обращать нечего. Я подшофе могу и не такое ляпнуть…
Э, чего это она? Надулась как мышь на крупу…
— Я считаю, что вам, босс, должно быть стыдно! — ледяным тоном вдруг выдала Евгения и в очередной раз выбралась из кресла. Видимо, чтобы удобнее было обдавать меня презрением, глядя сверху вниз. — И вообще, какой пример вы показываете подчиненным?
— А не по хрен ли? — философски хмыкнул я, одновременно прислушиваясь к собственному организму. Похоже, «антипохмелин» победил, потому что ноющая боль в голове ослабла, да и туман пропал. И вообще, я чуть ли не на глазах превращался в человека.
— Вы, босс, между прочим, руководитель. И вести себя должны как руководитель!..
— Никому я ничего не должен! — Согласен, грубо получилось, а чего она достает? Волна раздражения наконец выплеснулась в суровую отповедь: — Ты вообще чего приперлась?! Я тебя звал?! Дай спокойно поболеть человеку.
— Босс, я не позволю вам спиться!
— Ты кто такая, чтобы мне чего-то не позволять?! — Я с некоторым трудом поднялся с кровати и навис над девушкой, покачиваясь на все еще нетвердых ногах. — Ты мне не жена и даже не любовница! Так что можешь катиться на все четыре стороны!
На мгновение мне показалось, что сейчас она мне врежет, и я даже инстинктивно зажмурился, но Евгения огромным усилием воли сдержалась. Так и не дождавшись оплеухи, я приоткрыл левый глаз и тут же нарвался на ее взгляд — презрительный, несколько брезгливый и с изрядной примесью скрытой боли. Твою мать, вот я урод! Хотя она сама напросилась. Да и случай уж очень удобный…
— Приятного дня, босс! — буквально выплюнула девушка, вложив в незамысловатую фразу тонну презрения, и от души грохнула дверью.
Черт, будь она распашной, наверняка косяк бы вылетел. А так просто переборка затряслась, да вибрация отдалась в голове очередным приступом мигрени. А я уж было решил, что все, отболелся…
Нет, но какова! С чего это она вообще решила на меня права предъявлять? Вроде же не давал повода… Ага, как же! В мозгу щелкнул переключатель, и я словно наяву увидел живописную картину: один из многочисленных коридоров жилого сектора, по самой его середине с трудом шагает заспанная и оттого особенно симпатичная девушка, на плече у нее висит практически бесчувственное тело и заплетающимся языком выдает нечто вроде: «Же… нечка! Ик! Я тебя лю… ик!.. люблу. Люб… лю… Хорошая моя… Ты же меня простишь, дурака?! Ик! Лю… блю… Но не м-могу… ик! Н-не должен!..» А потом вообще без запинки: «Я знаю, я идиот. Прости, если сможешь».
Вот тебе и раз! Такое банальным пьянством не оправдаешь… Нет, за ней не побегу. Зря, что ли, столько усилий приложил — сначала на Сингоне, теперь здесь вот? Проявлю твердость духа. Тогда, в отеле, она явно обиделась. Но превозмогла себя, когда мне потребовалась помощь. А я вместо благодарности вон что отчебучил! Теперь однозначно конец отношениям, какими бы странными они ни были. Чего, собственно, и добивался. Тогда почему же так хреново на душе? М-мать! Я с размаху воткнул кулак в стену, но физическая боль, против ожидания, облегчения не принесла. Только опять затошнило. Да чтоб тебя!
Из санузла я выполз не скоро — решил воспользоваться оказией и немного привести себя в порядок. Контрастный душ хорошенько взбодрил, от наждака и кошачьих какашек во рту удалось избавиться, банально почистив зубы, ссадина на губе (все-таки дотянулся Гюнтер!) в глаза не бросалась, хоть и болела, а вот душевное равновесие так и не вернулось. Хотелось рвать и метать, бить и крушить, и вообще, попадись мне только Пьер под руку! Кое-как натянув джинсы и первую подвернувшуюся футболку, я решил было помучить кухонный автомат, но не успел — пронзительно заверещал инфор. Страдальчески морщась, я подхватил с кровати браслет и ткнул в сенсор приема. И едва сдержал матерное ругательство — на меня строго глянула голографическая голова мсье Виньерона.
— Оклемался? — не здороваясь, хмыкнул он. — Это радует. Давай ко мне, срочно. Разговор есть серьезный.
Ты смотри, и не гундит уже! Быстро ему нос починили.
— Да, патрон, — тяжко вздохнул я, но Пьер на такие мелочи внимания не обратил, просто прервал связь.
Гадство! Придется переться к дражайшему шефу, на вполне заслуженную выволочку…
Где-то в гиперпространстве, борт лайнера Magnifique,
6 июля 2541 года, утро
В апартаменты господина капитана я прибыл уже бодрячком — сказались водные процедуры и стакан крепчайшего чаю, который я все-таки успел выхлебать, прежде чем явиться пред светлы очи дорогого патрона. В «предбаннике» чуть ли не лоб в лоб столкнулся с угрюмым Гюнтером. Выглядел тот несколько потрепанным: нос слегка припухший, хоть перелома и нет, да под левым глазом пожелтевший синяк — наверняка чем-то помазать успел, почти сошел уже. Уклониться от встречи не удалось бы при всем желании, так что пришлось состряпать на физиономии елико возможно приятную улыбку и протянуть руку для пожатия.
— Привет, Гюнтер. Как ты в целом?
— Да ничего, бывало и хуже, — хмыкнул он, чуть скривившись, и сжал мою ладонь, как тисками. — И ты это, Пауль, извини, короче. На меня после… ну ты понял, обычно накатывает.
— Да без проблем, — отмахнулся я, про себя облегченно выдохнув. — Я тоже не совсем прав был. Не помню, правда, ни черта, но все равно.
— Ага, та же фигня, — расплылся в довольной ухмылке наш главный боевик. — Может, посидим вечерком, выпьем?
— Почему нет? Как главный, злится?
— А, ему по должности положено!.. — махнул рукой Гюнтер. — Не обращай внимания, поорет и перестанет. Бывай, короче.
Парень скрылся в кабине лифта, а я уже привычно шагнул в «кунсткамеру». На мой взгляд, экспонатов прибавилось — не зря подвал покойного господина Ма люди Пьера шерстили. Несколько непонятных штуковин заняли места на ранее пустовавших полках, а один трофей, нечто вроде прозрачного коралла, устроился на индивидуальном постаменте между двумя последними колоннами.
Дверь на касание сенсора отозвалась мгновенно, створки разъехались, и я, непроизвольно ссутулившись, шагнул в Пьерову «студию». Против ожидания, хозяин, как обычно развалившийся в роскошном кресле, встретил меня довольно приветливо:
— А, Паша! Заходи, заходи.
— Доброе утро, патрон! — проявил я вежливость, прежде чем упасть в гостевое кресло. — Прошу простить за неподобающее поведение.
— Забудь! — отмахнулся шеф. — Чтобы русский человек в подпитии да без хорошей драки обошелся!.. А я гляжу, ты как огурчик. Полечился уже?
Я отрицательно помотал головой — мол, как можно? Рабочий день же.
— Это ты зря, — пожурил Пьер. — Вон даже Гюнтер не отказался. Кстати, надеюсь, у вас с ним проблем не будет?
— Никак нет, патрон. Мы уже встретились, все нормально.
— Это радует. Ладно, теперь давай начистоту, — посерьезнел шеф. — То, что ты взял себя в руки, — это очень хорошо. Я видел немало крепких парней, которые после подобных приключений ломались и превращались в неврастеников.
— Мне это не грозит, патрон, — покачал я головой. — Потому как уже.
— Ладно, не заливай. Короче, я рад. И… да просто рад. И за это надо выпить.
— Может, ну его, патрон?..
— Никаких «ну его», — решительно пресек Пьер мою попытку отмазаться от выпивки. — Тебе нужно, что бы ты там ни говорил. Я сейчас.
— Неправильный опохмел ведет к длительному запою, — процитировал я Женьку, пока Виньерон изображал гостеприимного хозяина.
Надо сказать, роль эта ему вполне удалась: из шкафа он извлек бутылку «Столичной», пару пузатых стопок и банку маринованных огурчиков — самая что ни на есть классика. Где он только раздобыл такой дефицит — судя по этикетке, выплавленной прямо в стекле, водка производства московского завода «Кристалл», прямого наследника легендарного предприятия, основанного еще в двадцатом веке. За пределами Солнечной системы удовольствие мало того что редкое, так еще и сверхдорогое. Шикует патрон, ничего не скажешь. Пьер между тем решительно свернул емкости голову и, набулькав полные стопки, пододвинул одну мне. Огурцы из банки доставать не стал, буркнул только:
— Не стесняйся, все свои.
— Спасибо, патрон, — без особого энтузиазма отозвался я, но стопку взял, да и огурчик выудить не забыл. Как и советовал Виньерон, прямо пальцами.
Патрон последовал моему примеру, задумался на секунду и провозгласил:
— Видит бог, не пьянства окаянного ради, а токмо лечения для. Ну, будем!
Я вслед за ним проглотил водку, удивленно отметив ее мягкость, и аппетитно захрустел огурчиком — позавтракать толком не успел, а желудок до того опорожнил качественно. Да и не в один заход, честно говоря. По пищеводу пробежал сгусток тепла и моментально разошелся по всему телу. Стало удивительно хорошо.
— Вот, а я что говорил! — удовлетворенно хмыкнул Пьер. — Так что забудь про неправильный опохмел. У нас все в лучших традициях. Еще по одной?
— Нет, я пас, — помотал я головой, проворно прикрыв рюмку ладонью.
— Как хочешь, — пожал плечами шеф. — А я пожалуй. С мыслями собраться надо.
Пока Пьер расправлялся со следующей порцией, я деликатно помалкивал, задумчиво изучая потолок. Судя по всему, выволочки не будет, но на настроении сей факт почему-то никак не сказывался. Было у меня не очень хорошее предчувствие.
— Ладно, Паша. Сиди не сиди, а поговорить придется.
Шеф, как мне показалось, с сожалением отодвинул подальше бутылку и немудреную закусь и снова замолчал, занявшись неизменной сигарой. Раскурив ее и выпустив клуб ароматного дыма, продолжил:
— Помнишь, я тебе говорил, что никакой «мокрухи» не будет? Извини, не получилось. В нашем деле иногда приходится принимать жесткие меры. Но и ты пойми, то, что произошло вчера, — случай из ряда вон. Я всеми силами пытался избежать такого развития событий. Тебе наверняка Эмиль растрепал про мой индивидуальный моральный кодекс, пардон за мой французский. Так вот, все именно так и обстоит. Я никогда и никого не убиваю ради собственной выгоды. Только ради безопасности и только в качестве ответной меры. Вчера… я вынужден был так поступить. Но это не значит, что мне понравилось. Я не монстр какой-то, как ты мог подумать. Если честно, то сам в шоке. Утешает тот факт, что впервые… до потери человеческого облика еще ой как далеко. Ты как думаешь?