Надо отдать шефу должное — в обстановке он разобрался буквально сразу же и поспешил сменить тактику: обезоруживающе улыбнулся и протянул пленнику руку.
— Виньерон Петр Михайлович, — отрекомендовался он, как и мне когда-то. — Прошу любить и жаловать. Смелее, коллега, я не кусаюсь.
Теперь уже изучающе прищурился пациент, но Пьер взгляда не отвел. Наконец пленник пожал протянутую ладонь:
— Тарасов Александр.
Голос твердый, хорошо поставленный, что невольно наводило на мысль о военном прошлом Пьерова собеседника. Хотя какое там «наводило»! Как божий день ясно. По совокупности признаков, так сказать. С волнением практически справился, наверняка понял, что прямо сейчас убивать его никто не будет. Он, собственно, и раньше к такому выводу пришел, готов голову дать на отсечение, просто наше появление его слегка из колеи выбило. Ладно хоть в драку не лезет.
— Я вас, кажется, где-то видел, — немного неуверенно продолжил между тем пациент.
— Было дело, — не стал отпираться Пьер, машинально дотронувшись до успешно восстановленного носа. — Вчера днем, когда мы вас извлекли из медицинской капсулы повышенной защиты. Кстати, не просветите нас, что вы там делали?
— Где? — почти натурально удивился Тарасов.
Вот жук! Ведь прекрасно все помнит! Прикинулся шлангом, и хоть трава не расти. Кстати, не самая плохая линия поведения в его положении. Очнулся неизвестно где, помятый, небритый, с головной болью — это уж к гадалке не ходи, такой побочный эффект в девяноста процентах случаев после выхода из искусственной комы наблюдается, — а тут какие-то мутные типы заявляются и начинают разговоры разговаривать. Вполне естественная реакция — все отрицать. Даже с полицией и прочими врагами человечества прокатывает. Периодически.
— В капсуле, — терпеливо повторил Пьер. — Вы находились в поместье некоего господина, широко известного в узких кругах преступного мира одной интересной планеты. Лежали в индивидуальной капсуле, в состоянии искусственной комы. Мы вас из него вывели. И вы в благодарность за это попытались нас избить и сбежать.
— Не помню, — вздохнул Тарасов, но при этом — вот ей-богу! — на губах его промелькнула ехидная усмешка. — Честно говоря, не ожидал от себя. Но раз вы так утверждаете… Примите мои искренние извинения.
Да он же реально издевается! Я непроизвольно сжал кулаки, едва сдержав порыв хорошенько врезать пленнику по ребрам, и медленно выдохнул — только приступа мне сейчас и не хватало. Шеф не поймет. Так что придется терпеть. Впрочем, Виньерон на явную издевку не повелся:
— Пустое!.. Между прочим, мы вас вызволили из лап триады, которая вас наверняка подвергала жутким мучениям. С какой целью — это уже другой вопрос. Я уважаю ваше право хранить тайну, но вправе ожидать благодарности за спасение вашей жизни. Которая, как и любая другая, бесценна.
— Думаете? — хмыкнул Тарасов. — А я вот уже в этом не уверен…
— Зачем же так сразу? — Пьер закатил глаза, что-то припоминая. — Как там в древней песне поется? А не спешите нас хоронить, есть у нас еще здесь дела…
Тарасов ощутимо напрягся.
— А дальше еще интересней, — продолжил шеф, — сейчас… вспомню. Вот: у нас дома детей мал мала, да и просто хотелось пожить…
Кстати, знакомый стих. Если не ошибаюсь, что-то из школьного курса, неоклассика двадцатого века. Какой-то рокер времен распада Советского Союза. Точно, некий Шахрин.
— Чего вы от меня хотите? — насупился пленник.
Или все-таки не пленник?
— Ничего сверхъестественного, — пожал плечами Пьер. — Расскажите о себе хоть немного, чтобы мы знали, что с вами делать.
— Например, в шлюз выбросить. Без скафандра.
— Да бросьте, Александр! Чего вы боитесь? Лично мне вы интересны только тем, где мы вас обнаружили. Любопытство, знаете ли, мой главный порок. Ну и поговорить люблю.
— А мне, напротив, всегда казалось, что молчание — золото.
— Полноте, — ухмыльнулся шеф и вдруг заливисто расхохотался. Отсмеявшись, пояснил: — Я, кажется, понял, в чем проблема. Вы думаете, что можете оказаться нежелательным свидетелем? Учитывая, что вы прекрасно осознаете, о каком таком господине шла речь чуть ранее. Смею вас заверить, я вас в этой роли не рассматриваю. Абсолютно.
А зря. Если мы его отпустим, он наверняка сумеет сложить два и два, как только доберется до ближайшего компьютерного терминала и посмотрит новости. И тогда все труды Джейми, а также чудовищная по своей сути зачистка поместья пойдут насмарку. Триаде, в отличие от суда, доказательная база не нужна, свидетеля более чем достаточно. Да что там свидетеля, даже малейшего подозрения с лихвой хватит, чтобы нас пустить в расход. Такие убийства не прощают. Тут одно из двух: Пьер или бессовестно врет, или имеет на Тарасова какие-то виды. Видимо, пленник пришел к аналогичным выводам, потому что немного нервно усмехнулся и выдал:
— Эх, лукавите, любезнейший Петр Михайлович!
Молодец мужик! Не знаю, специально его учили или неосознанно он действовал, но выход нашел верный — подстроился под манеру общения собеседника. Не показывает, что боится, но и не борзеет. Не жертва, но и не агрессор. Равный.
— Ваша взяла, Александр! — усмехнулся Пьер. — Каюсь, чуть приукрасил действительность. Но вы, гляжу, уже достаточно окрепли, так что с вами можно говорить начистоту. Скажем так. Вы в данный момент мой… э-э-э… пленник.
— То есть я должен рассматривать наше… э-э-э… общение как допрос?
Виньерон в ответ развел руками, мол, что делать, жизнь такая.
— И чем вы лучше тех азиатов?
Риторический вопрос. И где-то даже философский. Интересно, как Пьер выкрутится?
— Да хотя бы тем, что я не собираюсь причинять вам физического вреда. Об умерщвлении тем более речь не идет. Вам, Александр, всего лишь придется поступиться толикой свободы.
— Всего-то? — усмехнулся Тарасов. — Из одной клетки в другую. Веселенькая перспектива. У азиатов я хотя бы в отключке был и не видел их гнусных рож. У вас, я так понимаю, подобной привилегии я буду лишен?
— Ну если вы настаиваете… — задумчиво протянул Пьер. — Думаю, доктор Шульц сумеет вам устроить кому. Да что доктор, вон Паша уже давно порывается вам сотрясение мозга организовать. Но надо ли оно вам, вот в чем вопрос.
Вот тут шеф несправедлив. Видит бог, и в мыслях не было. Намеревался всего лишь парой сломанных ребер ограничиться.
— Так что, будем разговаривать? — вопросительно выгнул бровь Виньерон.
— Настроения что-то нет, — отрезал пленник.
Теперь уже точно пленник.
— Знаете, Александр, у меня уже появляются мысли насчет грузового шлюза в третьем трюме. У него частенько барахлит система управления, да и с регенерацией кислорода проблемы…
— А вот угрожать не надо. Погрознее видали, — буркнул Тарасов, отворачиваясь. — Нашелся пугатель, по собственному кораблю без охраны не ходит, а все туда же.
Ага, это он уже чисто из вредности. Почти сломался. Сейчас самое главное не останавливаться, давить и давить. Шеф, к моему удовлетворению, тоже это понял:
— Короче, так, господин Тарасов. Вы сейчас не в самом комфортном положении. Тезисно: вы на борту «Великолепного», полностью в моих руках. Сбежать нереально, сами понимаете: с гиперпространством не шутят. Отпустить я вас не могу. Поэтому придется вам пока что воспользоваться моим гостеприимством. Но я любопытен.
— Вы уже говорили, — подпустив в голос сарказма, хмыкнул пленник.
— Любопытен, да, — не дал сбить себя с толку шеф. — И мне жутко интересно, зачем вас выкрали азиаты. А то, что вы к ним попали не по своей воле, даже не обсуждается. Итого: у вас есть что-то интересное мне. Можем заключить сделку.
— Не думаю.
— А зря. Думать, хотя бы периодически, полезно. Но я не настаиваю на сиюминутном решении. Время у вас есть. Доктор сказал, что выпустит вас из палаты через два дня. Пока придите в себя, восстановите силы. Соберитесь с мыслями, в конце концов. А потом мы вернемся к нашему разговору.
— А вы меня в карцер разве не запрете? Для стимуляции мыслительной деятельности, так сказать? — съязвил Тарасов.
Вот ведь неугомонный! Неужели обязательно за собой последнее слово нужно оставить? С Пьером, кстати, такой трюк обычно не проходит.
— А зачем? — притворно удивился Виньерон. — Более того, после выписки я предоставлю в ваше распоряжение комфортабельную каюту на офицерской палубе. И свободу перемещений по кораблю, в разумных пределах конечно же, никто вам ограничивать не будет. Это чтобы вы поняли, чего лишитесь, если переговоры зайдут в тупик.
— Ну допустим, чисто гипотетически, что я вам все расскажу. Но-но, спокойнее! Я сказал — гипотетически. Честно признаться, я вообще ничего не помню…
— Так уж и ничего?..
— Увы…
— Ладно, замнем для ясности.
— Допустим, я удовлетворил ваше любопытство, любезнейший Петр Михайлович. А дальше что?
— Лично я вижу как минимум две возможности…
Чего-то это мне напоминает. А?
— Надеюсь, моя прогулка в шлюз без скафандра в их число не входит? — не изменил себе Тарасов.
— Однозначно нет, даже гипотетически, — усмехнулся Пьер. — Одно из двух: мы или сотрудничаем дальше, к взаимной, хочу заметить, выгоде, или расстаемся если не друзьями, то хотя бы не врагами. Правда, предварительно придется вас подвергнуть одной не очень приятной медицинской процедуре.
— В подпольный «мозговерт» не полезу! — отрезал пленник. — Организм не казенный.
— Ничего гарантировать не могу, медицинские услуги — качественные — нынче дороги. Но…
— Понял я, понял. Будем надеяться, что память ко мне вернется. Но… Сами понимаете, амнезия дело такое…
— Вот и славно! — заключил Пьер, поднимаясь со стула. — Кстати, нянчиться с вами у меня нет возможности, поэтому по любым вопросам обращайтесь к Павлу Алексеевичу. — Короткий кивок в мою сторону. — Он мой доверенный помощник, а вовсе не охранник, как вы изволили выразиться. Плюс координатор по работе с пассажирами, так что вы подпадаете под его юрисдикцию. Прошу любить и жаловать.