Охотник поймал её, и капля тут же просочилась под кожу, протекла от ладони к плечу, затем по ключице — к шее, а потом уж — к лицу и вспыхнула в глазах. Он увидел.
— Это слепок с её вещей, он нечёток и обманчив, но лучшего нет. Ищи всеми возможными способами.
— Да, повелитель, благодарю.
Древний в теле Кирги продолжил:
— Если сумеешь привести беглеца живым, награда тебя поразит. Однако если не получится, убей его и верни перстень. В худшем случае — просто убей и возвращайся.
— Я понял, повелитель. Но… есть ещё кое-что.
— Говори.
— Сосуд, чьё тело ты занял, — охотник показал на Киргу. — Она что-то сделала. Теперь я могу чувствовать других, только когда она рядом.
— Откройся.
Охотник привычно открылся Древнему, чувствуя, как невидимая сила неспешно прощупывает его. Затем эта сила ушла, а Гронк ощутил, как беззвучно заорала и забилась Кирга. Ощутил даже сквозь Древнего, что заполнял её. После недолгого молчания Повелитель сказал:
— Вы оба слишком далеко. Я не смогу это исправить на таком расстоянии. Когда будешь возвращаться, привези и её — целую и невредимую. Потому что если она умрёт, то даже я не берусь предсказать, вернётся ли к тебе чутьё.
В ту же секунду равнодушный взгляд Кирги потускнел. Древний ушёл.
* * *
Во второй раз приход Повелителя был уже не так мерзок. А может, пообвыклась. Кирга внимательно слушала разговор, однако когда господин, закончив ощупывать узкоглазого, обратил своё внимание на неё, воровка едва не тронулась умом.
Всё склизкое и чужое внутри тела одновременно пришло в движение, прощупывая её от пяток до макушки. Это длилось очень долго. Чуть ли не тыщу лет вся та мерзость, что заполняла рабыню, двигалась и двигалась, сводя её с ума.
А потом мерзкие ощущения прекратились, и Кирга, изо всех сил пытающаяся не потерять сознание, услышала слова повелителя перед тем, как тот вышел из неё. После дикого перемешивания уход уже не показался таким отвратительным, как прежде.
— Вот, значит, как… — она едва держалась на ногах, но держалась! И сверлила саворрийца ненавидящим взглядом. — Первое, что ты сделаешь завтра — купишь мне нормальную одежду.
Узкоглазый усмехнулся, неспешно подошел к дивану, взял плеть. Но Кирга не отступила, не склонилась. Она с вызовом посмотрела хозяину в глаза и продолжила:
— А сейчас снимешь ошейник. И больше пальцем меня не тронешь!
— Разумеется, — он усмехнулся и щёлкнул об пол плетью.
— Или я убью себя! — взвизгнула воровка. — На ошейнике удушусь! Вены перегрызу! С лестницы вниз головой прыгну! Станешь бесполезен хозяевам!
Она увидела, как дрогнуло лицо узкоглазого, и захлебнулась торжеством:
— Быстро. Расстёгивай ошейник.
* * *
В этот раз головокружение оказалось очень сильным. Стиг покачнулся и привалился плечом к колонне, чтобы не упасть. Мир вокруг раскачивался, а пол уходил из-под ног. Мечник сделал несколько неуверенных шагов в сторону пустого кресла и буквально упал в него. Отвратительная тошнота поднялась к самому горлу.
— Пей, — Безликий мягко подвинул к мечнику чеканный стакан. — Полагаю, раз ты воззвал из такой дали, значит, были причины. Мне не терпится их узнать.
Взять стакан Стиг смог только с третьего раза — так у него двоилось в глазах. Сделал несколько глотков пряного вина и почувствовал, как отступает слабость. Терпкий напиток постепенно возвращал силы. Комната уже не кружилась перед глазами, мраморный пол не раскачивался, словно палуба в шторм, в голове прояснялось.
— Господин…
— Рассказывай, — нетерпеливо оборвал Истр.
Стиг передал всё, что узнал от вельдов про молодого вальтарийского вольноотпущенника Сингура и его немую сестру. Про то, что вальтариец умеет видеть дорогу, знает наперед об опасностях, подстерегающих на ней. Не забыл уточнить, что, по его мнению, Сингур всё-таки беглый и, возможно, колдун. В завершение сообщил: вельды возвращаются в сопровождении мечников, балагану обещана защита от Теней.
Безликий внимательно слушал, а потом произнёс:
— Сегодня пришел матрос, узнавший нашего беглеца. Он видел бой с Железным лбом и вспомнил, где видел Чужака прежде. Его действительно зовут Сингур, и восемь лет назад он бился на арене в Вирге. Был знаменит. Про него там знал каждый, кто любил бои. Начинал ещё на аренах Шиана.
— Восемь лет? Он выглядит младше меня. Сколько же ему тогда было?
— Полагаю, чуть меньше, чем тебе сейчас, — ответил Истр. — Внешность не всегда соответствует прожитым годам. Куда больше мне любопытно, как может боец с арены видеть Пути и путать след. А ещё — где он, убегая, мог украсть диковинный перстень, — Безликий не дал Стигу вставить слово и с нажимом повторил: — Украсть, украсть. И совершенно точно — диковинный. Если бы он знал о его истинной ценности, то не бегал бы по крышам и вряд ли бы дрался на кругах. И ещё. Этот Сингур, скорее всего, не колдун.
— Тогда мне уже не так стыдно, что мы дважды его упустили, — вздохнул Стиг.
— Да, — усмехнулся Безликий, — ловить видящего Пути… очень увлекательное, но совершенно бессмысленное занятие. Скажи, если вы встретитесь, и он не почувствует в тебе угрозы, то согласится поговорить? Как думаешь?
— Думаю, согласится, — после недолгих размышлений ответил мечник. — Он был зол на Энаю и её просьбу, а не на меня. Да, в общем, и не зол, просто плохо ему было.
— Тогда завтра с утра надо объявить, что Храм снимает награду за знания о Чужаке, но приглашает его встретиться, чтобы поговорить. Подумай, где удобнее беседовать с таким человеком.
— Хорошо, — Стиг поднялся, голова уже не кружилась. — Господин, позвольте мне уйти отсюда своими ногами.
Истр рассмеялся.
— «Позвольте!» — передразнил он Стига. — Новый перенос лишит тебя сил на несколько дней, не меньше. А твою юную невесту вряд ли это порадует.
* * *
Она открыла глаза и долго не могла понять, где находится. Стояла непроглядная тьма, было душно, хотелось раздеться, хотя из одежды была только нижняя рубаха.
Где она? Почему так темно? Мелко-мелко дрожали руки, и сосало под ложечкой. А ещё казалось, будто у неё забрали что-то очень важное, что-то ценное, без чего невозможна жизнь, вот только никак не получалось вспомнить — что именно.
Темнота оказалась очень тесной: от стены до стены не более трех шагов. Время шло, но никто не приходил. Девушка прикорнула на тонкой подстилке, на которой очнулась, и незаметно уснула.
Проснулась оттого, что в крошечной каморке загорелся свет. Трещала и чадила масляная лампа в руках человека в одеянии красно-оранжевого цвета. Лицо человека скрывал глубокий капюшон.
— Кто ты? — спросила девушка, чувствуя, как по рукам поднимается волна ледяных мурашек, странная в здешней духоте.
— Правильнее было бы спросить: кто ты? — негромко произнес человек.
Она испугалась. И правда: кто она? Где она? Что это за место?
— Я… не знаю…
— Всё уже закончилось, — успокоил ее человек. — А ты — это просто ты. Тебя зовут Тали.
Имя показалось чужим. Но человеку виднее. Тали — значит, Тали.
— А теперь поднимайся и следуй за мной.
Девушка встала. Стараясь держаться на безопасном отдалении, пошла за человеком, ступая босыми ногами по каменному полу. Снова сделалось душно.
Человек привёл её по длинным тёмным коридорам в просторную комнату с мягкими тюфяками на полу, озарённую золотистым сиянием масляной лампы. На одном из тюфяков спал мужчина. Услышав шаги, он открыл глаза и сел.
Тали настороженно посмотрела на незнакомца. Он был молод. Бледен. С сильно отросшими тёмными волосами, короткой чёрной бородой и неожиданно яркими синими глазами.
— Это кто? — спросил он хриплым со сна голосом.
— Людям нужны люди, — объяснил пугающий спутник Тали. — Мужчинам нужны женщины. Это женщина. Для тебя. Она молода, хорошо сложена, ты должен быть доволен.
У Тали каменный пол закачался под ногами. Она попятилась к выходу, но ледяная рука уперлась ей в лопатки:
— Ты теперь живёшь здесь. Слушайся.
И что-то было в этом голосе такое, отчего мятеж в груди погас, уступив место смирению.
— Ты хороший проводник, — сказал синеглазому мужчине человек в капюшоне. — За хорошую службу надо награждать.
Он толкнул Тали в спину:
— Иди.
Она сделала несколько коротких шагов и остановилась посреди комнаты.
Сзади прошуршала одежда — человек в длинном одеянии вышел.
Мужчина задумчиво посмотрел на девушку, спросил:
— Как тебя зовут?
— Не знаю. Он, — кивнула девушка в сторону ушедшего, — сказал, что Тали.
— Садись.
Тали послушно опустилась на тюфяк, который находился подальше.
— Ты голодная?
— Не знаю. Нет.
— На столе еда. Ешь, если хочешь.
Она посмотрела на низкий стол, на котором лежали лепёшки, масло в пузатой глиняной пиале и сыр. Послушно отломила кусочек хлеба, обмакнула в масло, пожевала. Вкусно.
— Откуда ты? Как сюда попала? — спросил мужчина.
— Не знаю, — снова ответила Тали. — Не помню.
— Почему ногти сломаны?
Девушка посмотрела на свои руки, с удивлением отмечая, что ногти и вправду у неё безобразные, а пальцы исцарапаны:
— Не помню…
— А что ты помнишь? — спросил он.
Лишь теперь Тали в ужасе поняла, что ни-че-го.
Так она и ответила:
— Ничего.
— Болит что-нибудь?
Девушка прислушалась к себе:
— Нет.
— Хорошо.
Он опрокинулся обратно на тюфяк и заснул.
Тали поела и тоже легла. Сытое успокоение утянуло её в сладкую дрёму.
Проснулась она в полном одиночестве. Снова перекусила. Лепёшки даже не зачерствели. Она съела одну и чуть-чуть сыра. Остальное оставила мужчине.
А ещё Тали не знала, можно ли ей выходить. Вроде бы никто не запрещал… Она осторожно выглянула из комнаты, отодвинув тростниковую занавеску, загораживающую проём. За занавеской оказался длинный коридор, уходящий в темноту.