К дому Торната постепенно подтягиваются все: теперь его окружает плотное кольцо зевак. Некоторые из них зевают.
– Нет никакого повода для беспокойства, – говорит Аделари. – Я просто прогуляюсь и всё.
– Возвращаться собираешься? – спрашивает Шиба.
– Нет, не собираюсь. Но это в этом же нет ничего страшного – вас в деревне и так много, обойдётесь без меня.
Торнат, несмотря на суровый вид прикрывает лицо рукой и его плечи содрогаются от рыданий. Некоторые жители его поддерживают, соседка Аделари, бабка Идэн, начинает причитать, будто уже находится на похоронах. Старая карга.
– Может, её запереть? – тихо спрашиваю.
– Не поможет, – отвечает Брас. – Человек, который решил уйти в пустыню, может сидеть взаперти сколько угодно, но как только представится малейший шанс сбежать, тут же исчезнет.
– Что здесь происходит? – спрашивает подбегающая Зулла.
Брас пересказывает ей историю Аделари.
– В Фаргаре такого не было?
– Нет...
– До чего странная болезнь, – говорю.
– Знаете, что самое печальное? – продолжает Брас. – Несколько лет назад мама Аделари точно так же ушла. Представьте себя на месте Торната: у тебя дом, семья, всё хорошо. Затем жена берёт и уходит в пустыню посреди ночи, а следом за ней дочь. И ты сидишь в пустом доме, одинокий, забытый.
Для Браса, у которого десять братьев и сестёр, такой исход событий должен казаться самым печальным на свете. Смертельное одиночество.
– Как часто уходят вот так?
– Каждый год по человеку и все молодые, ни один из старшего поколения таким не болел.
Сонное безумие. Пустынное безумие. Слыхал про помутнение сознания от переохлаждения: человеку внезапно становится жарко и хочется раздеться. Но такое...
– Торнат, – говорит Шиба. – Веди её в дом и запри двери.
Девушку уводят, а мы с жителями в молчании смотрим, как Чеоган крепит на ставнях засовы, чтобы не дать Аделари сбежать.
– Если услышите странные звуки, – Шиба обращается к соседям. – Тут же подходите к окнам и проверяйте, что происходит. Не дайте ей уйти.
– Сколько они могут её так держать? – спрашивает Зулла.
– Один парень был, Вонч звали, тоже решил в пустыню уйти, так его в комнате восемь месяцев держали, а потом он надел халат матери, повязал платок на голову и всё. Нет больше парня – ушёл в пустыню и не вернулся.
– Какой ужас!
– Да, – подтверждает Брас.
Толпа медленно расходится.
– Гарн, – говорит Илея. – Идём домой.
– Сейчас, отвечаю.
Все идут спать. Прощаюсь в друзьями, остаюсь на улице один. Вокруг ночная прохлада пустыни, темнота и редкое шуршание живности. Всегда любил ночное одиночество, когда ты никому не нужен, полностью твоё время. Можешь заниматься чем угодно: смотреть дурацкие видео с тарелкой бутербродов, слушать музыку, смотреть фильмы, пока глаза не начнут слипаться. Или книжечку почитать.
Тихо, на цыпочках, крадусь мимо дома Торната, подхожу к окну девушки и тихо шепчу:
– Пс. Эй, Аделари!
Похоже, в этот момент она находилась по другую сторону окна, поскольку ответила мгновенно.
– Что?
– Это Гарн, решил проверить, как у тебя дела.
– Всё хорошо, – говорит. – А у тебя как?
Двое знакомых, внезапно решивших пообщаться ночью. У каждого всё хорошо, ничего странного не происходит.
– И у меня хорошо, – отвечаю. – Я тут подумал, может мне вместе с тобой в пустыню прогуляться?
– Если хочешь, давай.
– Как далеко пойдём? Хочу знать, чтобы с собой достаточно еды и воды взять.
– Очень далеко, – говорит. – Как можно дальше.
– Не, – говорю. – Я так далеко не хочу. Может, прогуляемся по округе?
– Нет. Всё вблизи я уже обходила.
Ладно, этот заход не получился. Попробуем другой.
Девушка, похоже, не понимает смертельной опасности такого похода. Она воспринимает его как лёгкую прогулку.
– Зачем идти именно в пустыню? – спрашиваю. – Скоро поднимется солнце, жара наступит. Лучше через горы и туда, к Фаргару, к дому Зуллы и ещё дальше.
– Я хочу в пустыню, – говорит Аделари, я чувствую лёгкое раздражение в её голосе.
– Почему именно в пустыню, а не в другое место?
– Просто хочу.
– Ты хочешь в пустыню или тебе надо в пустыню? – спрашиваю.
Повисло молчание. Я сижу снаружи от окна, жду ответа, Аделари сидит внутри, пытается понять, чего она хочет.
– Я хочу в пустыню, – говорит.
– Точно? – спрашиваю. – Уверена, что тебе не надо в пустыню?
– Уверена.
– Ты хочешь идти в конкретное место или просто куда глаза глядят?
Снова молчание. Аделари пытается разобраться в себе.
– Просто в пустыню, – говорит.
– Ты хочешь что-то увидеть или прогуляться?
– Как вы все не можете понять? – спрашивает. – Я – взрослый человек и могу сама принимать решения. Я уже всем объяснила, что хочу прогуляться, уйти так далеко в пустыню, насколько получится. Вот и всё, нет в этом ничего странного и необычного.
– А что, если я пойду вместо тебя? Ты останешься тут, а я уйду.
– Уходи, если хочешь, – отвечает. – Но это не повлияет на моё решение. Оно окончательное и никто меня не переубедит.
– Не боишься отца расстроить? Если ты уйдёшь, он будет грустить.
– Он смирится.
Разговор зашёл в тупик. Будь на моём месте опытный психотерапевт, он бы покопался у девушки в мозгах, отделил бы взрослое «я» от детского «я», выяснил все механизмы мотивации, компенсации, и понял, почему она действует так, как действует.
А я могу только треснуть куском железа по лбу.
Возвращаюсь домой, раздумываю, как бы ещё вытащить из девушки причину, почему она хочет уйти. И почему это случается со многими. Что за сочетание факторов заставляет людей сходить с ума и мчаться в пески.
Наутро я узнаю, что девушка смогла сбежать. Торнат просунул палку между ручкой и косяком, чтобы забаррикадировать дверь дома – межкомнатных дверей ни у кого нет. Но Аделари расшатала дверную петлю, вытащила штырь, сняла полотно и таким образом оказалась на свободе. Никто не услышал её тихую поступь.
Она спокойно покинула деревню и ушла умирать.
Глава 25
Снова люди собираются в поход, но на этот раз никто не плачет. Холган, Чемпин, Торнат и ещё несколько мужчин собирают еду, бурдюки с водой и идут в пустыню, чтобы привести назад Аделари.
Эта миссия не самоубийственная, как освобождение пленников в Гуменде, но всё равно опасная. Они пойдут не одним отрядом, а разбредутся парами в стороны, чтобы охватить как можно больший сектор.
Инструкции у них простые: идти по следам, пока это возможно. Преследовать ровно сутки, если к следующему рассвету, если девушка не будет найдена, разворачиваться.
Стоим с Бугом и Вардисом возле дома, смотрим, как мать собирает сумку отца.
– Я так понимаю, – говорит Вардис. – Мы тоже идём.
– Ещё как, – соглашается Буг. – Мы своих не бросаем.
– Нет, ребята, – говорю. – Никуда мы не идём. Доверьтесь Холгану и другим – они опытные, умелые. Если кто и догонит Аделари, то это они.
Внутри сидит нехорошее ощущение: что-то из вчерашнего разговора, отложившееся на границе подсознания. Почему-то я уверен, кто пойдёт за Аделари – умрёт, как и она.
Холган, Чемпин, Торнат и ещё трое, Галтер, Линнет, Стеки, уходят в пустыню, в тюрбанах, накидках на всё тело и с припасами в рюкзаках.
Через двое суток они возвращаются ни с чем: след Аделари потерян.
– Бедная девочка, – говорит Брас. – Бедный Торнат. Теперь у него больше никого нет.
Весь день я хожу хмурый, отстранённо смотрю, как Бегтед с Арназом осваивают наши тренировки на плато. А вечером, когда все идут спать. Беру накидку отца, наматываю на голову тюрбан и отправляюсь в пустыню с припасами на несколько дней.
Глава 26
Бреду с факелом в руках, смотрю под ноги, чтобы не наступить на змею. Кроме гигантских скорпионов здесь есть крохотные, и, что-то мне подсказывает, их яд как раз убивает, а не парализует.
След нескольких взрослых мужчин очень легко читается на твёрдом песке. Они шли туда и обратно одним путём, поэтому невозможно уйти в сторону от маршрута.
Почему же я иду в пустыню, когда остальные отказались?
Предчувствие.
Этим всё объясняется.
Что-то было в словах Аделари: это не кривая логика шизофреника, а взвешенный и обдуманный поступок, который она по какой-то причине совершила.
Думаю, она до сих пор жива. И ещё есть время её вернуть.
Чем дальше в пустыню, тем холоднее становится. Удивительно, как сильно может меняться температура в таких местах. Днём потеешь и пыхтишь от жары, а ночью холод проникает до самых костей.
– Должно быть, деревенские решат, что я ушёл в пустыню так же, как Аделари, – говорю сам себе.
Трудно находиться в постоянной тишине.
– Ещё одного человека забрала сонная болезнь.
Топаю по песку, гляжу под ноги.
– Вот будет умора, если глубже в пустыне найду райский оазис с зефирными деревьями и карамельными фонтанами. И там все ушедшие из Дарграга жители: живут счастливо, и никто не хочет возвращаться.
Солнце медленно выходит из-за горизонта. Оно никогда не поднимается полностью вверх. Должно быть, здесь ещё не так жарко, углубись в пески и увидишь настоящее пекло. А сама пустыня должна тянуться на тысячи километров вдаль.
Иду до тех пор, пока не становится слишком жарко. Тут и там возвышаются огромные валуны, прячусь в тени одного из них и сижу неподвижно, чтобы не перегреться.
Целый день наедине с собой, со своими мыслями. Изредка пью воду, экономлю, закусываю мясом скорпиона.
Вспоминаю прежнюю жизнь. И ничуть не скучаю. Там я был никем: я мог целый день не выйти из дома. А если и выходил, мог за целый день не встретить ни одного знакомого. Жил в большом городе, в окружении миллионов людей, но чувствовал себя очень одиноким.
А здесь я уже кто-то. Пусть пока я не добился всех поставленных целей, но мне уже нравится здесь. Мне нравится, что со мной здороваются. Нравится знать по именам всех соседей. Нравится каждый вечер ходить на плато и проводить время с друзьями.