– Она умеет думать?
– Нет, конечно. Это же башня, у неё нет мозгов, как у человека. Но она каким-то образом чувствует. Чувствует и помогает.
– Давно вы её построили?
– Построил? – старик смеётся. – Она была древней, когда я сюда пришёл и останется древней, если я уйду. Она много веков стояла пустая до моего прибытия. Похоже, ей было одиноко, поэтому она пустила меня и заботится о моей семье.
Смотрю на еду, обливаюсь слюной. Живот отчаянно требует заполнить пустоту внутри.
– За ужин в компании, – старик приподнимает свой напиток.
– За ужин с семьёй, – поднимаю свой.
Выпиваем напитки, и я набрасываюсь на пищу, поглощая всё, что помещается в желудке. Пихаю в себя еду до тех пор, пока она не грозит полезть обратно. Старик обедает культурнее: он аккуратно разрезает ножом каждый кусочек, смакует, держит вино в руке и подолгу смотрит на горизонт через дыру в стене.
Заканчиваю есть намного раньше старика.
Действительно великолепный обед. Скорее всего, я не отведаю такого ещё очень много лет. Как здесь позвать официанта и попросить упаковать остатки с собой?
– Спасибо, что отобедал со мной, – говорит.
– Ничего, – отвечаю. – Я могу приходить хоть каждую неделю.
– О, это было бы замечательно.
Встаём, подходим к дыре и смотрим вдаль, два человека с набитыми животами, момент чистейшей философии, время поразмыслить о смысле бытия и нашей роли в этом мире.
– Так, зачем ты пришёл? – спрашивает. – У тебя какая-то цель или ты случайно на меня наткнулся?
– А, мелочь, – говорю. – Девушка из моей деревни ушла куда-то сюда, и я решил её вернуть.
– Она здесь, в моей башне?
– Скорее всего. Хельдис говорит, что это вы ей приказали, и собираетесь съесть, но это же явная глупость. Вы не из тех людей, что причиняют другим вред.
– Конечно нет, – фыркает. – Может, это твоя подруга там, на столе?
Смеюсь.
– Может, поищем ногти и человеческие кости в супе?
– Ерунда какая, – говорю. – Эти девушки вечно что-то придумывают и верят в это всей душой.
– Если твоя подруга где-то в башне, – добавляет старик. – То удачи в её поисках. К сожалению, я не смогу тебе в этом помочь, мне даже спуск на один этаж доставляет большие трудности. Оставайся сколько угодно, приходи на ужин.
– Спасибо за гостеприимство, – говорю.
– Только у меня одна просьба. Поищи моих дочерей и приведи ко мне, я хочу развеять их бредни обо мне. Хочу снова жить как одна большая семья, а не вот это вот всё.
– Это может быть проблематично: они сильно запуганы и наверняка не захотят подниматься сюда.
– В таком случае приведи их силой. Пусть увидят, что я – не чудовище, которым они меня воображают. Я совершенно обыкновенный старик и я нуждаюсь в любви моих дочерей.
– Договорились, – говорю.
На этот раз мы не жмём руки, а крепко обнимаемся. Как Хельдис могла вообразить, что отец собирается её «выпить», что бы это ни значило. Это же добрейший на свете человек. Приведу кого-нибудь из сестёр, пусть сами убедятся в чистоте его намерений.
Глава 30
Спускаюсь на этаж ниже.
– Эй! – кричу. – Есть кто-нибудь?
Конечно же никто не отвечает. Если одна из сестёр прячется за дверью, то она не может разобрать моих слов из-за затычек в ушах. Запуганы до смерти человеком, которого вовсе не стоит бояться.
Открываю те двери, что открываются, а к запертым прикладываю ухо и вслушиваюсь, пытаюсь различить хоть малейший шорох. Сто двадцать одна сестра. По крайней мере одну я найти должен.
Иду по этажам, освещаю лестницу факелом, спускаюсь всё ниже.
Подумать только, выпивает собственных дочерей! Кто мог придумать такую глупость? Так и вижу, как Вулвехаф подходит к дочери со штопором, откидывает волосы на макушке в бок, а там под ними деревянная пробка. Вытаскивает пробку, наклоняет голову и оттуда льётся чистейшее красное вино.
Выпивает дочь... нелепость.
Спускаюсь всё ниже.
– Эй, – кричу. – Вам больше не надо прятаться, можете выходить. Отец о вас позаботится. Ужинайте с ним за одним столом – это всё, чего он хочет.
Проверяю каждую комнату, дёргаю ручки дверей. Большинство закрыты: открывается едва ли каждая десятая и там обнаруживается либо барахло, либо давно покинутые апартаменты.
Похоже, девочки научились очень хорошо прятаться – они занимаются этим годами.
Спускаюсь ещё на несколько этажей, снимаю обувь: сандалии из кожи марли на шнурке, изготовлением которых занимается Гервес. Они достаточно мягкие, чтобы ступать тихо, но, чтобы передвигаться бесшумно, лучше совсем снять.
«Выходите девочки, – шепчу. – Вы сами не знаете, от чего отказываетесь».
Гашу факел, спускаюсь наощупь вниз. Это гораздо медленнее, есть шанс полететь вниз и переломать все кости, зато моё приближение никто не увидит.
Дестью этажами ниже я слышу подозрительный шорох. Следом за ним ещё один.
Спускаюсь дальше. Скрип двери.
– Стой, – говорю. – Подожди.
Зажигаю факел, спускаюсь ещё ниже и вижу дверь, закрывающуюся прямо передо мной. Стою перед дверью с горящим факелом.
– Эй, – говорю. – Меня зовут Гарн.
Тишина в ответ.
– Меня послал твой отец, чтобы я убедил тебя вернуться к нему.
Скорее всего, девушка с другой стороны меня даже не понимает: заткнула уши платком, поверх закрыла ладонями и сидит в углу, надеясь, что я пройду мимо.
– Открой, пожалуйста, – говорю. – Давай поговорим.
Стою, прислонившись к двери, ощущение, будто разговариваю сам с собой.
– Я знаю, что ты там. Я видел закрывающуюся дверь.
Молчание. Отчаянная надежда, чтобы её оставили в покое.
– Я не хочу тебе навредить, честно, – говорю. – Могу поклясться чем угодно. Я просто хочу, чтобы отец и его дочери воссоединились и снова жили как нормальная семья. Ты даже не представляешь, насколько ему одиноко. Сидеть там, наверху, за большим столом. Кушать в окружении пустых стульев...
Никакого ответа.
– Ладно, – говорю. – Сейчас я постараюсь выбить дверь, но ты не бойся. Я честно не хочу тебе навредить.
Кладу факел на пол, отхожу подальше, а затем влетаю в дверь с ноги. Она оказалась достаточно прочной, чтобы остаться на месте и лишь издать громкий хлопок.
– Не бойся, – повторяю. – Ничего страшного не происходит.
Бью ногой в дверь ещё раз, ничего не меняется. Беру метательный нож из-за пояса и ковыряю коробку двери в районе ручки. Древесина старая и сухая, из-за этого лезвие может подковырнуть лишь отдельные волокна. Если посидеть достаточно долго, то можно полностью выковырять замочную скважину.
– Будет намного проще, – говорю. – Если ты сама откроешь.
Ковыряю дерево ножом, снимаю слой за слоем, пока не остаётся ничего, за что мог бы зацепиться засов.
Вхожу в комнату: внутри никого. Стул, стол, кровать, ваза без растения, все стены исписаны цветными мелками. Заглядываю под кровать и вижу девочку лет шести, она испуганно смотрит на меня и закрывает уши руками.
– Можешь, пожалуйста, послушать меня? – спрашиваю.
Продолжает смотреть, не двигается.
Вздыхаю.
– Извини...
Тяну её за руку и вытаскиваю из-под кровати. В этот момент у неё начинают литься слёзы, бесконечным потоком.
– Пойдём, – говорю. – Я отведу тебя к отцу.
Ревёт ещё сильнее.
– Почему ты плачешь? Ничего плохого не случится, обещаю тебе.
Девочка такая же длинноволосая, как и Хельдис, в такой же ночной сорочке. Причём это не льняная мешковина, как в Дарграге, а хорошая, качественная ткань. Босые ноги, руки все в синяках.
– Пойдём, – говорю. – Отец тебя ждёт.
Достаю у неё из ушей платочные затычки, встаю на одно колено, чтобы моё лицо оказалось на одном уровне с ней.
– Имберт, правильно? Тебя так зовут?
На стенах это имя встречается чаще всего, иногда оно написано в кружке, иногда в сердечке, иногда подчёркнуто. Мелками разного цвета.
– Не надо плакать, Имберт, сейчас я отведу тебя наверх, и ты встретишь своего отца. Ты ещё этого не знаешь, но это будет самый счастливый день в твоей жизни.
– Не надо, – говорит, голос у неё совсем тихий.
Я веду её по лестнице наверх, а она не замолкает, ревёт и хнычет всю дорогу. Держу её за руку, приходится тянуть, поскольку идти добровольно она отказывается.
Поднимаемся в зал со столами, все подносы с едой снова накрыты, тарелки чисты, приборы на своих местах.
– Вулвехаф! – кричу. – Я пришёл с твоей дочерью.
Из неприметной двери в дальнем конце зала появляется старик, у него на лбу – повязка для сна.
– Ого, так быстро, – говорит. – А я только прилёг.
Отец подходит к дочери, очень медленно приседает, держась за спину и крепко прижимает к груди. Я стою и улыбаюсь. До чего милая сцена воссоединения семьи!
– Имберт, моя дорогая, – говорит старик. – Ты стала такой большой! Когда я видел тебя в последний раз, ты была совсем малюткой.
Девочка больше не плачет, теперь слёзы льются из её глаз беззвучно.
– Гарн, – говорит. – Спасибо, ты даже не представляешь, как сильно мне помог.
Жмёт мне руку. Теперь и Вулвехаф плачет.
– Я твой вечный должник, можешь просить что угодно, всё выполню.
– Мне ничего не надо, – отвечаю. – Я просто рад, что дочь наконец-то вернулась к отцу.
– Ты – очень хороший молодой человек, твоим родителям очень с тобой повезло.
– Что есть то есть.
Улыбаюсь.
– Пойдём, Имберт, – продолжает старик. – Уложу тебя в постель, ты, должно быть, сильно устала. А потом мы с тобой очень хорошо покушаем, наедимся до отвала. Гарн не даст соврать: на этом столе столько еды, что не сможешь проглотить и части.
Уходят в комнату Вулвехафа, а я подхожу к сломанной стене с чувством выполненного долга. Приятно совершить хороший поступок, особенно когда он не потребовал от тебя много усилий.
Вскоре из комнаты выходит Вулвехаф, будто бы помолодевший: осанка выпрямилась, походка стала увереннее, даже некоторые стариковские пятна исчезли.