Повторяю речь, которую произносил в Фаргаре сразу после победы. Я чувствую каждый их взгляд ясно и отчётливо, точно знаю их количество в каждую отдельную секунду времени: пятьсот двенадцать, шестьсот восемнадцать, четыреста тридцать семь...
Некоторые из них любопытные, многие удивлённые, но в основном на меня выливается поток ненависти и презрения. Будь я чуть более эмоционально нестабильным, то меня бы снесло от подобной волны негативных чувств.
– Жители Орнаса! – кричу. – Вы все теперь рабы!
Забавно, что они так сильно ненавидят единственного на свете человека, который стремится сделать их жизнь лучше. В этой части мира нет никого, кто желал бы счастья и безопасности больше, чем я. Даже в их собственной деревне.
– Вы теперь – наша собственность! Все до единого! С этого дня вы должны выполнять всё, что я вам прикажу. Велю прыгать – вы будете прыгать. Велю передвигаться только спиной вперёд – вы так и сделаете.
Пока я говорю, Хуберт ходит между жителей и рассматривает людей вблизи.
– Так же вам запрещается снимать кожу с людей и делать из неё одежду.
– А из чего нам её делать? – выкрикивает кто-то.
– Из льна, как все остальные деревни, – говорю, затем добавляю чуть тише. – Чем, чёрт побери, занимается Хуберт.
– Сына своего ищет, – отвечает Дарлайн, мужчина из Дигора. – Исчез пару лет назад.
– Думаешь, он ещё жив?
Дарлайн искоса смотрит на меня, пытаясь понять, шучу я или нет.
Рыжая голова Хуберта мелькает в толпе время от времени. Неподходящий момент он выбрал для подобного занятия – жители ещё не успели остыть и могут разорвать его на куски, если произойдёт взрыв возмущения и недовольства.
– Сейчас вам кажется, что нет ничего хуже, чем попасть в рабство, но я вас уверяю, однажды вы возблагодарите небеса за сегодняшний день. Скоро вы станете жить лучше, чем когда бы то ни было...
Продолжаю тираду, заготовленную несколько дней назад. Хочу, чтобы они осознавали своё положение, но при этом не чувствовали себя угнетёнными. Наша зарождающаяся империя пока слишком слаба и не имеет достаточно сил, чтобы подавлять недовольные настроения. Члены нашего союза должны чувствовать себя частью общего.
Нужно как можно сильнее интегрировать жителей между деревнями.
Нужно, чтобы мужчины знакомились с женщинами и заводили семьи, переселялись из одной деревни в другую, перемешивались.
Нужно уничтожить понятие о «своих» и «чужих».
– Я не хочу, чтобы вы воспринимали этот день как проигрыш! Это ключевой момент в нашей истории – ещё одна деревня, присоединившаяся к нашему союзу. И, чтобы отметить это событие, я объявляю праздник: самый большой за последнюю тысячу лет. Он будет длиться несколько дней, море еды, выпивки, веселья. Но самое главное, во время этого праздника мы устроим различные соревнования, главным из которых будет чемпионат на самого умелого воина среди четырёх деревень. Спасибо Зитрусу за идею.
Кажется, у нас скоро состоятся первые Гарнские игры – праздник, который будет проводиться каждые четыре года, чтобы выявить лучших атлетов в своих дисциплинах. Следом мы подтянем Гарновидение для певцов, Гарнкон – где ребятня будет одеваться в героев мифов и легенд, Гарнфест – праздник алкогольных напитков, и конечно же бёрнинг Гарн – большой праздник в пустыне.
Шучу.
Никогда не страдал от излишней самооценки, но я далеко не нарцисс.
– Мы двигаемся в светлое будущее! – меня снова понесло.
Рассказываю о прелестях нашей зарождающейся цивилизации, обрисовываю сытый и безопасный мир, где каждый будет чувствовать себя спокойно и уверенно. Что в этой части мира ещё не происходило подобного, а затем снова перехожу к гуляниям.
Хотелось бы услышать в ответ на мои слова хотя бы чуточку одобрения, но его нет.
В Дарграге при слове «праздник» окружающих тут же наполняет волна вдохновения и радостного предвкушения. Здесь же мои слова улетают в пропасть. Никому нет дела до самых больших гуляний за всю историю деревень. Но это не удивительно – слишком много потрясений за последний день.
– Снимай, живо! – раздаётся крик в толпе.
Люди расступаются в стороны и мы видим Хуберта, угрожающего мечом какой-то женщине.
– Снимай, сука!
Испуганная и потерявшая дар речи, женщина смотрит на протянутое к ней оружие и не может пошевелиться. Не дожидаясь, пока она выполнит его приказ, Хуберт разрезает шнуровку у неё за спиной. Окружающие смотрят на это со всё возрастающим гневом: нельзя просто так, посреди вражеской деревни, раздеть одну из женщин. Его же сейчас растопчут и мы ничего не сможем сделать!
– Хуберт! – кричу. – Хватит!
Но мужчина меня не слышит.
Он всецело поглощён процессом: снимает с женщины тёмную накидку и с каждой секундой окружающая толпа подходит к нему всё ближе. Ещё какие-то несколько секунд и его схватят, повалят на землю и будут долго пинать, пока от него не останется пустая, безжизненная оболочка.
Настраиваюсь на голубую жемчужину, протягиваю руку вперёд, чтобы поднять Хуберта, ради его же безопасности.
Но прежде, чем я успеваю, тот срывает накидку с женщины, отчего та закрывает голую грудь руками. А Хуберт бежит в нашу сторону, держа эту накидку прижатой к животу. Он пробегает мимо нас, весь в слезах, и теряется где-то за спинами. Даже не думал, что он умеет плакать.
– Кажется, Хуберт только что нашёл своего сына, – мрачно замечает Дарлайн.
Некоторое время я продолжаю стоять прямо, пытаюсь вспомнить, на чём остановился. А затем до меня доходит смысл сказанных Дарлайном слов.
Конечно же Хуберт искал в толпе своего сына. Но не его самого, а то, что от него осталось. Представить не могу, как бы я вот так разыскивал Буга, или Вардиса, или Цилию, высматривая в накидках из человеческой кожи знакомые родимые пятна. Какой ужас.
– О чём это я? – спрашиваю, глядя на толпу. Мысли вращаются в голове, но ни одна не хочет остановиться и позволить её обдумать. – Мой первый приказ. Сегодня же вы выделите несколько человек, которые будут собирать в округе камни и сносить их в кучу, а другие займутся мощением дороги к Фаргару. Фаргар, в свою очередь, займётся этим же в вашем направлении, а мы начнём вести её из Дарграга через хребет. Она должна быть достаточно широкая, чтобы по ней проехала телега.
Некоторое время я описываю механизмы, как мы наладим торговые пути между деревнями. Как по ним будут путешествовать люди, перевозя товары и торгуя полезными вещами. Дороги, построенные в древнем Риме, две тысячи лет спустя определили карту основных европейских дорог.
Собираемся в обратный путь.
Орнас теперь наш.
Ровно через десять дней они, а так же Фаргар и Дигор, пересекут хребет, чтобы устроить самый большой праздник в истории. Явка на него – обязательна. Если кто-то не захочет или не сможет прийти – будет объясняться по причинам своего отсутствия. И уже я решу, насколько эти причины уважительны.
Никто не должен пропустить мероприятие по сплочению. Сейчас это самое важное, что нам необходимо сделать.
Мои соплеменники очень довольны тем, что не пришлось сражаться. Жители Фаргара, наоборот, очень этим расстроены. Они ведут себя так, будто они пришли на свидание, поужинали, прогулялись, а когда дело подходило к сути – чмокнули в щёку и оставили стоять у подъезда. Что поделать, не всегда твои собственные интересы совпадают с интересами окружающих.
Подхожу к рыжему бородачу, по-прежнему сжимающему в руках накидку из кожи его собственного сына.
– Эй, Хуберт, – говорю.
Мы приближаемся к месту, где жители Дигора свернут на дорогу к себе домой, а мы пойдём прямо, поэтому сейчас – последняя возможность поговорить.
– Не сейчас, – отвечает Хуберт безжизненным голосом. – Мне нужно побыть одному.
– Ладно, – говорю. – Но знай, что я с ребятами всегда рядом.
Кладу руку ему на плечо в поддерживающем жесте.
Дигор уходит к себе, Фаргар к себе. Остаёмся лишь мы, идущие через хребет к Дарграгу. Возвращаемся из сражения, которое не состоялось. Самый лучший вид сражения, на мой взгляд.
Но прежде, чем мы вернёмся домой, есть ещё одно важное дело.
И я подозреваю, что оно не пройдёт легко.
Глава 30
Середина чёрного хребта.
Позади долгий путь к Фаргару, затем к Орнасу, затем обратно домой. Еле передвигаем ноги от тяжести снаряжения. Приду домой – упаду на кровать и просплю трое суток. Меч болтается на поясе, щит натирает левое предплечье, использую копьё как трость. А у некоторых ещё и арбалеты есть.
Теперь я понимаю, почему древние воины предпочитали лёгкую защиту: щит, шлем, наголенники, нагрудник. У гоплитов в македонской фаланге были открытые бёдра и плечи, что позволяло намного свободнее двигаться.
Какой смысл от армии, если она не сможет дойти до места схватки. По крайней мере нам не приходится путешествовать на сотни километров и вес снаряжения не имеет решающей роли. Мы можем позволить себе чуть больше защиты в обмен на одышку. Стоит лишь следить, чтобы на нас не напали во время перехода.
– Ой не нравится мне всё это, – бормочет Зулла. – Ой не нравится.
– Что именно? – спрашиваю.
– Орнас, Фаргар, мы собираем вокруг себя слишком много врагов.
– Расслабься. Мне иногда кажется, что ты даже в солнце, встающем из-за горизонта, подозреваешь предательство.
– Она права, – сбоку подходит Хоб. – Нам нужно было взять человек десять из Орнаса и поселить у нас как пленников. Чтобы они даже не думали на нас напасть в неподходящий момент.
– Да что с вами не так? – спрашиваю. – Почему вы вдвоём вечно ходите вокруг и пытаетесь во всём увидеть негатив? У нас же получается! Мы добились свободы и безопасности для нашей деревни и скоро отправимся в поход на запад, объединяя всё больше поселений в наш союз. Чёрт, да мы изменим мир! По крайней мере, эту его часть.
– Ты слишком добр, Гарн, – произносит Зулла и Хоб согласно кивает. – Ты видишь в людях только хорошее и отказываешься замечать их тёмную сторону.