Мы бы поели все вместе и остались всем довольны.
– Пойдём, Хума.
Подношу мышке руку и она повисает на ладони.
– Тише, – отвечает.
– Правильно. Никому не нравится, когда рядом слишком много болтают.
Хоть кто-то из нас двоих наелся.
Так мы и идём через горы. Урчу желудком и надеюсь, что с Дарграгом всё в порядке. Пусть мой двойник и не собирался уничтожать нашу деревню, но какая-то частичка моей души всё равно боится увидеть пылающий дом. Однажды я уже вернулся из пустыни, чтобы увидеть огонь над родным селением. Больше не хочется.
Чем ближе я к своей цели, тем меньше я понимаю, как стоит действовать.
Никакого плана вообще.
Как мне нейтрализовать человека с жёлтой жемчужиной? Единственный способ, который у меня есть – спрятаться за углом, подождать, пока двойник пройдёт мимо, а затем обрушить кувалду ему на голову. Ничего лучшего в голову так и не пришло. Подкрасться ночью? Проснётся. Поставить ловушку? Выберется. Секунда промедления и я снова покойник. Тут нужно действовать наверняка.
Было бы забавно натравить на него моего нового питомца. Жаль, что в этом нет никакого смысла: двойник – не ящерка, которую можно оглушить и сожрать. Рассчитывать придётся только на себя. Импровизировать прямо на ходу.
Как-нибудь справлюсь.
– Жарко? – спрашиваю у мыши.
– Жарко? – отвечает Хума.
По всей видимости, это его способ охотиться: издаёт звуки в зависимости от цели, которую видит. Имитирует пение птицы, ждёт пока дичь подлетит поближе, а затем оглушает.
Идём через горы. Путь выбираю самый прямой и ровный, но чем дальше мы продвигаемся на восток, тем меньше становится растительности и больше острых камней. Приходится с удвоенным вниманием смотреть под ноги, чтобы не раскроить себе ступни. Пусть я и живу в диком мире, где многие ходят босиком, но конкретно в нашей деревне существуют неплохие кожаные сандалии, из-за чего у местных жителей ноги довольно нежные.
Чем дальше мы продвигаемся, тем жарче становится под ногами. Иду походкой человека, ступающего по деталям лего.
Первоначально я планировал быть дома уже к обеду – именно столько занимал путь через горы даже с тяжёлым снаряжением. Шесть часов в быстром темпе, восемь в нормальном. Однако сейчас я сомневаюсь, что вовсе успею хотя бы к вечеру.
– Эй, птиц, – говорю. – Может, поможешь? Помашель крыльями, чтобы мне легче было идти?
Летучая мышь сидит на плече и смотрит на меня с заинтересованностью. Она ни слова не понимает из того, что я говорю, но глаза при этом довольно умные. Да и в целом она не такая уродливая, как летучие мыши у нас. В этом мире они посимпатичнее. Мордашку Хума так и хочется потрепать за щёчки.
Делать ещё один привал в горах – не вариант. Здесь совсем нет воды, поэтому к следующему дню я буду сильно обезвожен. Того и гляди, потеряю сознание не добравшись до цели. Придётся идти дальше и превозмогать себя.
Много часов пути.
Ноги изнывают от боли, но крови пока нет. Глаза так упорно всматривались в землю, выискивая безопасные участки земли, что песок с камнями будет сниться мне всю следующую неделю. Если выживу, конечно.
И к вечеру, когда небо начинает темнеть, мы с Хума оказываемся в нужном месте: бесконечная пустыня, тянущаяся к горизонту и далеко за его пределы. А внизу располагается мой дом, моя родная деревня, Дарграг.
Готовящийся ко сну и ничего не подозревающий.
Глава 7
Я увидел его сразу же, как вышел на ровную местность и передо мной раскинулась деревня.
– Ах ты, паскуда, – вырвалось.
Мой двойник.
Широкие плечи, роскошная шевелюра.
Смотрю за тем, как он притворяется мной, и аж зубы сводит. Хочется крикнуть окружающим: да посмотрите же на него, в нём нет и капли моего шарма. За этой внешностью ничего не скрывается, только обида на весь мир.
Я прячусь за крохотным, сухим кустом и слежу издалека за передвижением своего убийцы. Он не может меня видеть, а я его – превосходно. Ходит за частоколом и осматривает дозорные посты с видом армейского инспектора. Брас идёт сбоку от него и, кажется, совсем не замечает подмены.
– Ах ты, паскуда, – повторяет Хума.
– Всё правильно.
Неужели Брас не видит изменившейся походки? Я не хожу вот так, болтая руками из стороны в сторону, не сутулюсь, не заламываю руки. Ладно повадки, друзья могут считать, что я получил лёгкие ранения во время битвы. Но наверняка двойник даже говорит иначе, подбирает другие слова. Неужели ни у кого не возникло и толики подозрения?
Хотя... Не уверен, что они возникли бы у меня, если бы кто-то из друзей внезапно стал вести себя по-другому.
Смотрю на передвижение человека, в точности похожего на меня, и чувствую себя обворованным. Всё равно, что смотреть на собственную машину, уносящуюся прочь по автостраде, только в сотню раз хуже. У меня украли жизнь, которую я так старательно выстраивал.
Двойник носит мою ежедневную льняную рубаху с заплаткой на плече. Мою, сука, рубаху. И штаны на нём тоже мои. Все до единого вещи принадлежат мне, особенно меч, который он так гордо держит на поясе. Наш деревенский кузнец занимается сталью и куёт оружие для деревенских, но свою собственную амуницию я всегда создавал сам. И смотреть на меч, болтающийся на чужом бедре – обидно вдвойне.
– Вот это выродок, правда? – спрашиваю. – Отнял всё, что у меня есть.
Хума сидит на плече и понятия не имеет, что за проблема меня гложет. Она даже не видит сходства с человеком внизу: я ведь голый, а тот в одежде.
– Представь, – говорю. – Что ты оглушила жука и хотела съесть, но внезапно приползла змея и забрала твою добычу.
Хума не поняла моего сравнения, но тон ей не понравился, поэтому она издала яростный шип.
Убил, закопал в землю, украл мою жизнь и постарался уничтожить все свидетельства моего существования. Даже не знаю, что ещё он мог сделать, чтобы показать себя ещё большим подонком. Но всё ещё впереди: дай ему возможность, уверен, он легко переплюнет свершённые поступки.
Если бы у меня чудесным образом оказалась кнопка, выключающая жизни других людей, я бы её тут же нажал. Жажда убить другого человека не делает меня хладнокровным психопатом, я склонен считать это естественной необходимостью. Как люди обыкновенно поступают со змеёй, что забралась в дом и злобно шипит?
– Убивают, – говорю.
– Убивают, – подтверждает Хума.
Их не выносят прочь, если есть хоть малейший шанс получить ядовитый укус. В этом случае выход один – взять клинок и разрубить её надвое.
Никогда бы не подумал, что мне предстоит красться в собственную деревню как какому-то шпиону.
Жду, пока стемнеет достаточно, чтобы моё приближение осталось незамеченным. Дозорные не должны поднять тревогу: если они издадут хотя бы звук, это может привлечь всеобщее внимание и тогда все узнают, что за частоколом по какой-то причине стоит Гарн с набедренной повязкой из травы. И уж эта новость точно не пройдёт мимо двойника.
Я должен пробраться скрытно, чтобы ни одна травинка не шелохнулась. Тень в форме человека, пустынный ниндзя. Ассасин и по совместительству бесплотный дух.
– Тише, – шепчу.
– Тише, – отвечает мышь.
Пусть она и не понимает смысла слов, но, кажется, отлично улавливает интонации. Прижимается к шее и замирает без движения. Перебегаем от камня к камню, переползаем в тех местах, где дозорные могут увидеть. Чем темнее становится, тем сильнее облегчается наша задача.
Подбираемся к частоколу между дозорными постами.
Только собираюсь перемахнуть через частокол, как вижу на дальнем дозорном посту знакомую физиономию – Хоб. Аккуратно приближаюсь вдоль ограды, чтобы оказаться точно под парнем.
– Эй, Хоб! – шепчу.
Не слышит.
– Хоб! – повторяю громче.
– Кто здесь? – восклицает парень, всматриваясь в темноту.
– Да не ори ты так! Это я, Гарн.
Удивлённое лицо друга выглядывает из-за частокола и с подозрением смотрит на меня. В этот сумеречный час он никого не ожидал увидеть за частоколом и уж тем более своего друга, который совсем недавно находился внутри деревни, а теперь, по какой-то причине, стоит в одной набедренной повязке из травы.
– Не смотри на меня, – говорю. – Меня здесь нет.
Парень в недоумении выполняет мою просьбу, но при этом выглядит странным и напряжённым.
– Никто не должен знать, что ты меня заметил, – говорю. – Расслабься и сядь нормально. Сейчас ты сидишь так, будто тебе черенок от лопаты в задницу вставили.
Трудно заставить человека вести себя естественно против воли. Хоб откидывается на спинку крохотной лавочки и с невероятным интересом рассматривает собственные пальцы, будто на каждой из них выросло по дополнительной фаланге. Невозможно выглядеть ещё более неестественно.
– Если ты думаешь, что так себя ведёт любой нормальный человек, то ты ошибаешься.
– Я веду себя как обычно.
– Нифига не как обычно. У тебя вид человека, который испортил воздух в комнате с десятком других людей и который всеми силами делает вид, что это не он.
– Это я выгляжу странно? – спрашивает Хоб. – А себя-то видел?
– У меня особая ситуация, – говорю. – Положи руки на колени и просто смотри вдаль. Представь, что это самый скучный вечер в твоей жизни. Примерно как любой из предыдущих дозоров.
Хоб откидывается на спинку и с наигранно скучающим видом смотрит на горизонт. Выглядит как человек, всеми силами пытающийся показать свою скуку. Ещё немного подобной актёрской игры и я понижу его в наших театральных спектаклях
– Что ты там делаешь? – спрашивает. – Я думал, ты уже пошёл спать.
– Перво-наперво, я задам тебе вопрос, который волнует меня сейчас больше всего, а ты мне ответь. Кто-нибудь из наших погиб у Гуменда?
С ещё большим удивлением Хоб наклоняется и смотрит на меня, словно хочет убедиться, что я – это действительно я. Есть такие вопросы, которые обязательно озадачат человека. Вроде «Какой сейчас год?» или «Напомни, как меня зовут»