. Ответы на такие вопросы должен знать любой человек и, если он его задаёт, значит у него проблемы с головой. Либо он не тот, за кого себя выдаёт.
– Гарн, это ты? – спрашивает Хоб.
– Да я это, – отвечаю. – Просто ответь, погиб ли кто из наших? Ты даже не представляешь каково это – идти домой и думать, кого из друзей ты не досчитаешься.
– Две сестры погибли. Из пустынных.
– Блядь, – вырывается.
Всегда считал себя культурным человеком, который любую мысль может выразить нормальным языком. Но иногда случаются ситуации, где мгновенные эмоции берут верх над самообладанием и наружу выходит нечто подобное.
– Кто именно? – спрашиваю.
– Рикке и Амауд.
Дважды гадство. Рикке недавно вышла замуж за Медрега и вот как сложилась их семейная жизнь. Ну а Амауд... она всегда была уверена, что её ждёт ужасная судьба. Дождалась... Я привёл всех их из башни и каждую воспринимаю как сестру, поэтому любая смерть сильно бьёт по моему сердцу.
Однако стоит быть благодарным, что другие уцелели. Без огромного численного перевеса, благодаря Фаргару, погибших могло быть в десятки раз больше. Даже бессмертная армия не смогла устоять, когда на одного бойца приходится три противника и один из них бронирован.
Чем дольше длится наш разговор, тем отчётливее я вижу в глазах Хоба подозрение. Его рука непроизвольно перехватывает копьё поудобнее. Он ещё не понимает в чём дело, но инстинктивно входит в защиту.
– Хоб, ты в последнее время не замечал за мной странностей?
Вместо ответа парень лишь прищуривается.
Это действительно странный вопрос от человека, который по ночам голышом расхаживает за частоколом. Если и есть во всём Дарграге человек, который заподозрит неладное, то это Хоб. Не потому, что он невероятный детектив и мастерски складывает детали происходящего, а потому, что во всём сразу видит плохое. Он и Зулла – вот два человека, которых обмануть труднее всего.
– Гарн, – говорит. – Так почему ты за частоколом посреди ночи?
– Я только что вернулся из-за хребта. Из Гуменда.
Парень в непонимании вскидывает брови.
– Хочешь знать, что делала бордовая жемчужина всё это время? – спрашиваю. – Недавно я это узнал. Оказалось, что кратковременные зависания моего разума – всего лишь неудобство по сравнению с тем, что она совершила далее.
Рассказываю парню всю историю сражения с Гумендом, как его воспринимал я. Что мой мозг отключался прямо посреди битвы, как я провалялся всю её на земле, а затем перемещался по Гуменду рывками, поскольку провалы в памяти становились всё чаще. На моменте, где я встретил своего двойника, Хоб взял копьё двумя руками.
– Ты мне не веришь? – спрашиваю.
– С чего ты взял?
– Ты стоишь с оружием так, будто собираешься спрыгнуть вниз и проткнуть меня.
Осознав себя в боевой стойке, Хоб отставил копьё в сторону. Всё равно оно бесполезно, пока ты стоишь в дозоре. Здесь нужно пользоваться луком или арбалетом.
Рассказываю парню, как двойник меня закопал и отправился в Дарграг притворяться мной, пока я возвращался в этот мир с того света. Умолчал лишь о том, что я пришелец из другого мира, занявший тело изначального Гарна. Этот секрет я никому не расскажу и он останется тайной навеки.
Подал историю так, будто изначально был один Гарн, а затем стало двое. И это, отчасти, правда.
– Вот я и спрашиваю, – повторяю. – Ты замечал за мной какие-либо странности. В движениях, разговоре, взглядах.
– Замечал, конечно. Ты ещё спросил, как нам удобнее всего будет сжечь Фаргар...
– И что ты ответил?
– Что это нужно было сделать, как только мы победили, а не сейчас, когда они снова способны драться... Погоди минуту, я всё ещё не могу понять. Ты хочешь сказать, что прямо сейчас в деревне спит ещё один Гарн? Вас двое таких? Два совершенно одинаковых человека?
– Только внешне одинаковых, – говорю. – Один из нас – тот человек, которого ты знал последние годы, а другой – тот, кто перерезал мне горло и закопал в землю. Поэтому тебе самому выбирать, как относиться к каждому из нас.
– Вдруг, всё не так, как ты говоришь, – отвечает Хоб. – Может, это настоящий Гарн спит в деревне, а ты – его завистливая копия.
– Вспомни, как я себя вёл и как говорил во время возвращения из Гуменда. Это было моё обычное поведение?
Парень продолжает смотреть на меня, но его зрачки бегают из стороны в сторону, словно он вспоминает события прошедших дней. Как бы ни был двойник похож на меня – невозможно скопировать личность другого индивидуума. Каждый человек отличается друг от друга: разная разговорчивость, разное чувство юмора, разный смех, разные интонации в голосе. Ты можешь оказаться в шкуре другого, но ты никогда не сможешь скопировать его поведение, как бы сильно ни старался.
– Да, пожалуй ты прав, – говорит Хоб, расслабляясь. – Если вас на самом деле двое, то ты – настоящий. Когда мы возвращались обратно тебя прямо трясло от радости. И это после битвы, где погибли наши.
– Я бы не обрадовался, даже если бы все мы уцелели, – отвечаю. – Меня заботят даже жизни врагов, как ты мог догадаться.
– Что будем делать?
– Для начала мне нужно пробраться в деревню, – говорю.
Хватаюсь за деревянное бревно частокола и карабкаюсь наверх. Только в этот момент Хоб замечает белую летучую мышь, висящую на внутренней стороне моего предплечья. Парень делает короткий взмах, собираясь убрать паразита, присосавшегося к моему телу, однако я уклоняюсь от его руки.
– Тише, – говорю. – Это Хума.
– Убирайся! – выкрикивает летучая мышь и переползает сначала на плечо, а затем в волосы на затылке.
– Хума? – спрашивает Хоб.
– Мой новый перепончатый друг.
Хоб чешет голову в замешательстве. Похоже, я первый человек на обоих сторонах хребта, что взял себе такого странного питомца. В деревне если животное не приносит пользу – его либо убивают, либо прогоняют. Дармоедов никто держать не собирается.
Прячусь за небольшой стеночкой дозорного поста, пока Хоб сидит на лавке и смотрит в поднимающуюся темноту. Ещё минут десять и вокруг ничего нельзя будет разобрать. Парню придётся сидеть всю ночь, вслушиваясь в окружающие звуки, поскольку глаза станут бесполезны. В этих условиях очень легко задремать: расслабишься на секунду и сам не заметишь, как провалишься в сон. Поэтому многие дозорные предпочитают стоять, а не сидеть. Так меньше шанс отключиться.
– Что ты собираешься делать? – спрашивает Хоб. – С другим Гарном.
– Прикончить урода. Я тщательно обдумал все варианты и пришёл к выводу, что этот ублюдок должен сдохнуть.
Хоб кивает в нерешительности.
– Ты его хочешь пощадить? – спрашиваю. – Эта мразота танцевала над моим телом, пока я умирал.
– Да, но...
– Но что? Ты проникся к нему сочувствием только потому, что он выглядит как я? Он от этого вдвойне опаснее.
– Наверное...
Не хочу говорить Хобу, что мой двойник – тоже его знакомый. Изначальный Гарн прожил в этом мире тринадцать лет и наверняка успел познакомиться со всеми жителями. Но кем бы ни был тот парнишка – теперь это совсем другой человек.
Пусть все окружающие воспринимают его всего лишь как моего злобного двойника. Это не вся правда, но всю её не надо знать никому.
– Я хочу, чтобы ты начал рассказывать эту историю, – говорю. – Но не всем, а лишь тем ребятам, что умеют держать язык за зубами и не выдадут, что мы знаем секрет двойника. Мы не можем допустить, чтобы он догадался, что я жив и вернулся в деревню.
– Можешь пока остановиться у меня, – отвечает Хоб.
– Нет, это не вариант. Ты живёшь с дедом, а он слишком болтлив.
– Тогда где?
– Я пока не решил, – говорю. – Сначала проберусь в деревню и буду импровизировать. Стой пока в дозоре, а утром начни распространять информацию среди наших. Но чтобы никто не подал вида. У этого выродка жёлтая жемчужина и он легко обезглавит любого.
Хоб энергично кивает.
Нам нужно собрать как можно больше людей, которые знают правду. Только так у нас будет шанс взять моего двойника и никого при этом не потерять.
Двигаюсь вдоль частокола, перебираясь с участка на участок. Перелажу ограждения между дворами. Никто не должен меня увидеть, иначе могут возникнуть вопросы и поползут слухи. Наш дом находится ближе к краю деревни, поэтому до него я добираюсь без происшествий.
Я у своего собственного дома, прячусь в ночи как грабитель.
И мне совсем не нравится это чувство.
– А как тебе Герет? – доносится голос Вардиса. – Уродливый, правда?
– Особенно грязная борода, – отвечает двойник.
Поверить не могу. Он не только отнял мою постель, но и мои ночные разговоры перед сном с близнецами. С каждой минутой я ненавижу этого типа всё больше.
Припадаю к земле и лежу под окном, вслушиваясь в слова.
– Герет уродливый, – продолжает Вардис. – Но не потому, что он старый, а потому что вечно грязный и воняет потом. Иногда уродство – это совокупность второстепенных характеристик.
– Герет, конечно страшный, – отвечает двойник. – Но самый страшный наш дед – Биттин. Во всех окружающих деревнях не сыщешь такого страхолюдину.
– Смеёшься? – возражает Вардис. – У него по крайней мере все зубы.
Они там обсуждают, кто в нашей деревне самый уродливый, а я сижу под окном со сжатыми кулаками и сдерживаюсь, чтобы не прокусить себе щёки от злости. Двойник забрал у меня все лучшие частички жизни, которыми я наслаждался. Присвоил себе и ничуть не жалеет.
Мы в этот момент могли бы лежать на соседних кроватях, как новоиспечённые братья-близнецы, но он выбрал тропу войны и всё забрал себе.
Очень аккуратно ползу прочь, чтобы никто меня не услышал. Крадусь прочь от дома, ищу место, где бы мне переночевать. Тьма почти полностью накрыла землю, можно различить лишь общие силуэты домов на фоне пока ещё светловатого неба.
Хума продолжает сидеть у меня на шее неподвижно и беззвучно.
Подхожу к дому наших соседей, заглядываю в окно соседки – тьма и ничего более.