Чёрный, как тайна, синий, как смерть — страница 17 из 44

Саламанка закурил сигарету и, сбросив пепел на пол, молча показал жестом, чтобы игроки занимали свои места.

Ленуар принял вызов и сел напротив Яблонского. Игра началась. Как и предполагал сыщик, розыгрыш он с партнёром провёл без проблем. Однако торопиться не стоило. Зная количество карт в масти, считать одинокого короля у испанца и порушить его тузом не составляло труда. Сыщику хотелось показать себя в висте. Защита недаром считается радостью и болью бриджевой сдачи. Это как в футболе, когда все хотят быть нападающими, а хороших вратарей и защитников всегда не хватает.

То выигрывая взятки, то поддаваясь, Ленуар следил за реакцией Саламанки. По мере того как испанец терял контроль над игрой, он начинал терять контроль и над собой. Сигарету пришлось затушить. Губы Саламанки плотно сжимались.

Зрителей настолько захватило устроенное Ленуаром представление, что тот не отказал себе в удовольствии подать сигнал своему партнёру, чтобы тот пошёл в старшую из ещё не разыгранных мастей. Яблонский не подвёл, и Ленуар снова взял взятку.

В третьей партии Саламанка дал понять, что у него в руке есть пики. Браслет он не трогал, значит, маячит своему партнёру, что это блеф… Последняя попытка сохранить лицо. Нет, такие фокусы с Ленуаром не пройдут. По-хорошему, надо было дать Саламанке выиграть, как он это позволил Аоки в го, но Ленуар уже вошёл в раж. Его было не остановить. К тому же испанец не проявлял особого уважения к другим игрокам. А в игорном мире уважение и репутация были дороже денег…

Выигрыш Ленуара составил огромную сумму – полторы тысячи франков. Забирая деньги, Ленуар подкрутил усы и сказал:

– Саламанка, а вы знаете, что бридж придумали русские? Один англичанин познакомился с игрой во время своего пребывания в Константинополе. Там в семидесятые годы прошлого века было много русских… Они называли игру «бирич», то есть «глашатай»…

– И какое мне до этого дело? – наблюдая за уверенными движениями рук Ленуара, процедил Саламанка.

– Этого англичанина звали Джон Коллинсон. Меня прозвали так не случайно, улавливаете связь? Так что не стоило вам со мной жульничать, господин Саламанка… Я и без маяков умею играть в бридж.

Тут нервы у испанца не выдержали. Он вскочил из-за стола и быстрым движением руки вытащил из кармана складную бритву.

– Коллинсон ты или нет, а мои деньги ты мне вернёшь! Вы с поляком мошенники! – прошипел он.

Габриэль покосился в угол, где обычно стояла охрана. Сейчас там никого не было. Хорошо, надо держать себя в руках… Он ведь обещал Феликсу, что сегодня обойдётся без драки…

Ленуар сделал глубокий вздох и пошёл на Саламанку. Тот замахнулся, сыщик схватил его за запястье и сильно его сжал. Тот скорчился от боли и уронил оружие на пол. Ленуар поднял бритву, как в зале появился Феликс.

– Что здесь происходит? Опять ты, Коллинсон?.. – закричал подбегающий к ним охранник.

– Всё в порядке. Господин Саламанка случайно обронил свои деньги, а я только наклонился, чтобы ему помочь. – Ленуар вытащил из кармана пачку банкнот и засунул её в карман испанца.

– Я ещё с тобой поквитаюсь, Коллинсон, – прошептал Саламанка.

– Я к твоим услугам, Рубен. Спорим, что завтра ты по собственному желанию вернёшь мне весь мой выигрыш? – При этом сыщик похлопал испанца по карману с деньгами, усадил его на стул и, поклонившись Феликсу, пошёл из «Берлоги» прочь.

Выйдя на свежий воздух, Ленуар застегнулся и быстро стал спускаться в сторону Сены. Рубен Саламанка показался ему очень занятным типом. Сегодня по нему было сложно сказать, что это художник-кубист. Особенно когда он достал свою складную бритву. Подобные вещицы обычно любят преступники, а не представители мира искусства. Согласно выработанной сыщиком теории игр, сложно представить, чтобы такой медведь заказывал сентиментальную гравировку на часах для своей пассии. Вопрос вот в чём: смог бы он убить семнадцатилетнюю девушку?..

Спустившись до бульвара Капуцинок, Ленуар пошарил в карманах. Там, как всегда, гулял ветер… Денег на фиакр у него не было, а омнибусы уже не ходили. Похоже, придётся снова возвращаться домой пешком, а завтра идти на поклон к дяде…

Глава 20Сильные мира сего

21 мая 1912 г., вторник

– Габриэль, мой мальчик! Рад тебя видеть! Я всем рассказал, что мой племянник участвовал в захвате банды Бонно! – Леон Дюрок вышел из-за своего дубового стола и обнял племянника. – В банке уже обсуждают проект об усилении охраны наших инкассаторов.

– Это правильно! Одному инкассатору, даже вооружённому револьвером, не справиться с бандой налётчиков на автомобилях. – Ленуар тоже обнял дядю и сел напротив него на стул.

– Эх, зря ты всё-таки решил уйти с банковской службы. Сейчас наверняка стал бы уважаемым инспектором или, на худой конец, служащим первого класса. Сам бы и разрабатывал новый проект по доставке денег в хранилище, – вздохнул Дюрок. – Да и личную жизнь давно бы устроил. Знаешь, у нас барышень сейчас набирают не только в полиграфию и сортировщицы, но и на учётные книги… Представляешь? Если бы не верность моей Жанет, то я бы точно за одной из них приударил.

Леон Дюрок только делал вид, что был охоч до женского пола. На самом деле этого шестидесятилетнего старика гораздо больше интересовали власть и деньги. Он ещё в молодости почувствовал их пленительный дурман, когда, будучи инспектором, писал отчёты об экономической ситуации в разных регионах страны и оценивал, как поставлена организация в провинциальных филиалах банка Франции. Тогда от одной его запятой могли лишиться своих мест даже служащие высшего класса. В молодые годы Дюрок ещё верил, что главное – это метод и умение анализировать полученные сведения. Однако после нескольких допущенных в отчётах ошибок он усвоил главный урок – всё решают связи. А связи строятся на доверительных отношениях. И когда их нет, то не помогут никакая высокая должность и никакие деньги. Обзаведясь приличными связями в промышленных и торговых кругах, Леон Дюрок заставил быстро забыть о своих ошибках и перешёл работать в самый перспективный акционерный банк Франции – Банк Парижа и Нидерландов. А вместе с новой работой пришла и высокая должность – назначение на пост одного из администраторов банка.

Единственным упущением в жизни всесильный Леон Дюрок считал свою бездетность и нежелание Габриэля Ленуара идти по стопам дяди. Дюрок так старался обучить его ремеслу, брал с собой в заграничные командировки, посылал рекомендательные письма нужным людям… Всё коту под хвост! Назло всем традициям и общепринятым нормам несносный мальчишка отработал в банке три года, а потом, после военной службы, решил пойти служить в парижскую префектуру полиции… Ясное дело, что после таких выкрутасов племянника они пару месяцев вообще не разговаривали. Но потом сердце Дюрока смягчилось, особенно когда ему сказали, что у Габриэля есть особый дар разгадывать тайны и что главным его начальником был сам Луи Лепин, префект полиции Парижа и могущественный серый кардинал Французской Республики.

Всё бы ничего, но, похоже, годы работы в банке так и не научили племянника аккуратно относиться к деньгам. Наоборот, племянник, похоже, испытывал странное равнодушие к этому объекту вожделения почти всех здравомыслящих людей и знакомых Дюрока. Габриэль не пил, не ухлёстывал за симпатичными барышнями, но он играл. А когда проигрывался, то приходил занимать деньги у дяди. Впрочем, долги он всегда отдавал, из чего дядя в конце концов сделал вывод, что подобные просьбы – это вполне достойный повод для того, чтобы дяде увидеться с племянником, к которому он втайне относился как к собственному сыну.

Заставив Габриэля рассказать все подробности облавы на налётчиков на банки из банды Бонно, Дюрок достал свой портмоне и спросил:

– Сколько на этот раз?

Ленуару сразу стало неудобно сидеть в кресле напротив дяди. Он встал и, подойдя к висевшей на стене картине, сказал:

– Дядя, ты ведь знаешь, что я отдам? Через две недели, не позже.

– Сколько, Габриэль?

– Тысяча пятьсот франков.

Дюрок присвистнул, закрыл свой портмоне, достал из кармана ключик, висевший у него на цепочке, и открыл один из ящичков секретера. Затем он отсчитал нужную сумму и протянул её племяннику.

– Спасибо, Леон, – сказал Габриэль. Он обращался к дяде по имени только в минуты, когда испытывал особый прилив благодарности. В свою очередь, Леон Дюрок старался убедить себя в том, что в сегодняшнем чувстве благодарности Габриэля была и капелька любви.

– Хм, Габриэль, ты единственный клиент, кому я предоставляю кредит, зная, что он всё равно потом всё спустит на игру. Ты мне напоминаешь одного чудака… Оттон или Отто, не помню… В общем, полгода назад он заявился ко мне просить деньги на разработку своей чудодейственной вакцины от туберкулёза, а когда предоставил первые протоколы исследований, выяснилось, что при испытаниях вакцины все его мышки, кролики и даже шимпанзе умирали. Как можно выделять кредит на будущее, в котором нет жизни? Или был ещё сапожник Фортюнэ, который пару месяцев назад смастерил специальную «воздушную» подошву из каучука для женских моделей обуви. Это при том, что бегом у нас занимаются только мужчины!

– Дядя, но ты ведь не будешь отрицать, что половина научных открытий как раз и делаются такими чудаками! – сказал Ленуар, рассматривая картины в кабинете Дюрока.

– Конечно! Но для получения кредита им нужны рекомендации или хотя бы положительные результаты их исследований! Вот у тебя есть хорошая кредитная история, иначе ты ничего бы от меня не получил, Габриэль!

– Понятно… А ты, я вижу, продолжаешь тратить деньги на малых голландцев? – показывая рукой на одну из картин Дюрока, спросил Ленуар. – Они тоже тебе рекомендательные письма предоставляли?

– Речь идёт не о трате денег, а об инвестициях, мой мальчик! – парировал Дюрок. Банкир открыл свою записную книжку личных доходов и расходов и записал в ней аккуратным почерком выданную сумму Габриэлю.