– Рубен Саламанка? Агент бригады краж и убийств Габриэль Ленуар, – при этом сыщик коснулся перчаткой своей шляпы и, когда хозяин посторонился, шагнул в мастерскую. – Пришёл поговорить с вами о смерти Софии фон Шён. Надеюсь, я вам не помешал?
Если бы в этот момент в мастерской Саламанки никого не было, то, очень вероятно, художник бы честно сказал, что Ленуар не то чтобы ему помешал, но выход из мастерской находился там же, где и вход. Но сыщик видел, что в мастерскую незадолго до него вошёл элегантно одетый господин средних лет. И теперь испанец вынужден был соблюдать этикет.
– Я… Я сейчас занят… – выдавил из себя Саламанка.
– Вы из полиции? – громким голосом с сильным английским акцентом обратился к Ленуару элегантный гость мастерской. – Позвольте представиться, меня зовут Роберт Майерз. Мой визит не займёт много времени. Мы с Рубеном скоро закончим…
– Роберт Майерз? У вас, кажется, своя художественная галерея? Мне о ней рассказывал мой дядя, Леон Дюрок…
– Вы племянник Леона? Тот самый знаменитый сыщик и герой французской полиции? – оживился Майерз. – Вот видите, ваш дядя и мне о вас успел рассказать… У Леона очень хороший вкус. Жаль только, что он смотрит исключительно в сторону своих малых голландцев. Если бы он начал вкладывать капитал в современных нидерландских художников, я уверен, что через несколько лет эти вложения окупились бы быстрее, чем всякое старьё…
Рубен Саламанка явно был не в своей тарелке. Он прошёлся по мастерской, делая вид, что убирает кисти в тумбочку стола, а потом снова подошёл к Майерзу и собирался что-то ему сказать, но галерист продолжал беседовать с Ленуаром:
– Это правда, что вы расследуете дело об убийстве Софии фон Шён? Я не ослышался?
– Факт её убийства ещё не доказан…
– Но вы же работаете в бригаде краж и убийств, значит, речь всё-таки идет об убийстве? – Майерз посмотрел на Ленуара сверху вниз, а потом уселся в единственное в мастерской кресло. – Ах, прошу меня извинить. Вам, наверное, показался странным мой вопрос, но, видите ли, сэр, я торгую произведениями искусства, и портрет убитой девушки всегда ценится гораздо выше, чем портрет просто мёртвой девушки…
– А вы собираетесь приобрести портрет Софии фон Шён? – спросил Ленуар, вместо того чтобы вдаваться в подробности своего расследования.
– Да, если у Рубена, конечно, ещё кое-что для меня осталось…
– Господин Майерз, вы оказываете мне честь и… – вмешался в разговор Саламанка, становясь за своим мольбертом, скрытым за куском простыни.
– Рубен, это вы оказываете мне честь, позволяя приобретать у вас новые картины, – протяжно сказал Майерз. – Что ж, давайте посмотрим на этот шедевр.
Саламанка повернул мольберт в сторону Майерза, всем своим естеством пытаясь показать, что их разговор о картине носит частный характер и не касается Ленуара. Затем он одним движением сдернул наволочку и сказал:
– Картина называется «Юная девушка в синих тонах».
По замыслу, на холсте была изображена София фон Шён, но об этом смог бы догадаться только заранее посвящённый в эту тайну. Портрет девушки был словно разрезан на несколько больших и маленьких треугольников, а затем склеен в абстрактном порядке в виде коллажа. При этом с одной стороны был изображён её нос в профиль, а с другой – глаза, но уже в три четверти, и крупным планом губы… Ключом к картине служили часы с надписью «SOÑA»: они тоже были написаны с разных сторон и, видимо, символизировали проходящий характер молодости. Несмотря на архитектурную сторону портрета, в нём считывались объемы и глубина, что порядком удивило Ленуара. Он не ожидал увидеть в творчестве Саламанки такого динамичного сочетания форм. В этой картине, конечно, чувствовалось влияние Пикассо и Брака, но при взгляде на холст зритель об этом забывал, что было несомненным достижением испанского художника.
– Какая замечательная фрагментарность и деформация, Рубен! – задумчиво произнёс свой вердикт Майерз. – Вы настоящий архитектор живописи. А ещё говорят, что кубизм ценят только немцы! Мне ваша картина больше напоминает угловатость и квадраты испанской архитектуры. Вы только полюбуйтесь на это, Ленуар!
Не желая вступать в долгие искусствоведческие беседы, сыщик тем не менее решил уколоть Саламанку:
– Я в этом не очень разбираюсь, господин Майерз, но у Рубена точно вместо кисти линейка.
Майерз расхохотался, а Саламанка сказал:
– Каждый должен заниматься своим делом, и дело полицейского – расследовать преступления, а не судить об искусстве, которого он не понимает.
– Да, вы правы, – кивнул Ленуар, – так же, как дело художника – прокладывать новые пути на картах искусства, а не обчищать в карточной игре невинных людей.
Если бы взгляд мог убивать, то испанец точно проткнул бы сейчас Ленуару хотя бы один глаз. Однако сыщик уже смотрел на Майерза, который продолжал созерцать портрет и рассуждать вслух.
– Рубен, удивительно, но, играя с композицией и пространством, у вас получилось перевести мёртвое снаружи во внутренне живое изображение… Недаром сейчас говорят, что в искусстве будущего должна лежать не имитация действительности, а её новая концепция… У вас не найдётся воды?
Рубен с готовностью налил из стеклянного кувшина воды Майерзу и себе, нарочито игнорируя присутствие Ленуара.
– Мне однажды довелось лично встретиться с ней в доме её отца. И она произвела на меня именно такое впечатление, которое производит ваш портрет: юная, полная надежд и внутреннего огня…
– Вы были знакомы с Софией фон Шён? – спросил сыщик.
– Меня приглашали на несколько приёмов в посольство Германии, где я встречался с мисс. От таких приглашений не отказываются. В моей работе главное – это знакомства с нужными людьми. Мы беседовали, танцевали, играли с послом в сальто… Мне очень жаль её отца. Несмотря на настрой французского общественного мнения, он так много работал для сохранения мира, а тут такой удар. Смерть дочери, да ещё в таком неприятном контексте…
– По-вашему, посол Германской империи стремится сохранить мир?
– Во всяком случае, он правильно делает, что пытается сдержать немецких адмиралов. Эти сухопутные вепри решили, что раз у них появился флот на севере Германии, то теперь им можно бросать вызов и французам, и англичанам… Но у них это не получится. И Вильгельм фон Шён хотя бы осознаёт, что на стороне Англии опыт и смекалка, а у его соплеменников слишком квадратное мышление, чтобы предсказывать направление морского ветра… Впрочем, к его мнению всё равно никто не прислушивается. К счастью или к сожалению, но, чтобы противостоять кайзеру, фон Шёну не хватает харизмы.
Изолированный разговором о международной политике Саламанка допил свой стакан воды, откинулся к стенке и теперь нервно поигрывал своим серебряным браслетом.
– А почему вы хотите приобрести именно портрет Софии фон Шён? У вас есть на него покупатель? – спросил Ленуар.
– Главное – чувствовать направление ветра, господин Ленуар. А я носом чую, что на фоне разгоревшегося скандала и интереса к кубизму этот портрет точно принесёт мне выгоду. Моё дело маленькое, я всего лишь посредник… Рубен, сколько вы хотите за свою картину?
Саламанка серой тенью отделился от стены и озвучил цену:
– Две тысячи франков.
– Рубен, я вас очень ценю, но с такой ценой я не смогу выгодно продать ваш шедевр. Могу предложить только полторы тысячи франков, не больше. – При этом Майерз встал и начал отсчитывать деньги. – Берёте или будете продолжать торговаться? Мы ведь не на восточном базаре!
При виде банкнот глаза Саламанки сверкнули, и он ответил:
– Спасибо, господин Майерз, когда вам доставить эту картину в галерею? Могу привезти завтра утром.
Майерз сложил банкноты и вручил их испанцу.
– Да, завтра утром я буду у себя. Привозите.
На этом галерист кивнул Ленуару и был таков.
Саламанка, ощетинившись, повернулся к сыщику:
– Кто вы?..
– Я могу задать вам тот же самый вопрос, господин Саламанка. Вы художник или карточный шулер?
Испанец закрыл входную дверь и зашторил окна.
– Мне перед вами отчитываться не в чем, – прохрипел он.
– Очень даже наоборот. Я официальный представитель французской полиции и в любой момент могу арестовать вас за шулерство и обман честных граждан.
Саламанка недоверчиво посмотрел на Ленуара, но тот и бровью не повёл.
– Какие отношения вас связывали с Софией фон Шён?
Художник сел на табуретку перед своим мольбертом и ответил:
– Я её рисовал. Она работала натурщицей для нашего клуба.
– Да, и я уже встречался со всеми членами Клуба кобальта. Они говорят, что вас связывали с Софией особые отношения, – сымпровизировал Ленуар. В конце концов, похоже, что Соню связывали особые отношения со всеми художниками.
Саламанка выругался по-испански и спросил:
– Наплели уже, да?
– Да, похоже, ваши карты раскрыты…
– Когда я писал с Сони этот портрет… Было уже очень поздно, поэтому я просто предложил ей провести ночь у меня. За ширмой стоит отдельный диван для натурщиц… Кто же мог предположить, что, как только я выключу свет, девчонка набросится на меня с поцелуями? Разве я мог устоять перед её напором?! Вы бы устояли?!
Саламанка явно снова пытался блефовать. Но его слова подтверждали свидетельство Анаис Марино о том, что один из художников соблазнил Софию… Значит, это был Саламанка…
– Когда вы видели Софию в последний раз?
– Как раз в ту ночь и видел. После этого я приглашал её к себе ещё, но она, видимо, наигралась со мной и больше не приходила…
– Когда это было?
– Примерно две недели назад. Я после этого в Клубе кобальта не появлялся. Виделся только с Барди… Он-то мне и рассказал о гибели Сони…
– У вас остались эскизы с её изображением?
– Нет, я всё продал. На кубические мотивы сейчас большой спрос. Да и Соню всё равно на них не узнать. Осталась только эта картина…
– М-да, я ведь тоже рисовал эту девушку. – Габриэль снова рассказал свою историю о том, как делал свой набросок с Софии фон Шён и что завтра после обеда, пожалуй, тоже отнесет его к Майерзу на экспертизу. Затем, задав Саламанке ещё несколько вопросов, он повернулся к выходу. Саламанка уже было подошёл, чтобы открыть ему дверь, но Ленуар не двигался.