ье разделить нашу трапезу?
Реагировала она с чуткостью поистине кошачьей и с такой же быстротой. Она мгновенно уловила мое «нет»: я совершенно незаметно повел бровью, а ведь она и не смотрела в мою сторону.
– Мне крайне жаль, профессор Визерспун. – Не так-то просто соорудить органичную комбинацию обворожительной улыбки и глубокого сожаления, но ей этот творческий подвиг удался. – Ваше приглашение столь для меня лестно и соблазнительно, но – увы! – я еще очень слаба. Если вы перенесете его на утро, то...
– Конечно, ну конечно же. Процесс выздоровления нельзя насильственно ускорять. – Он, кажется, вновь был на грани эмоционального всплеска, изготовившись схватить ее за руку, но все-таки сдержался. – Вам принесут поднос. И вас саму перенесут. Нет необходимости подниматься.
По его знаку фиджийские парни подхватили с разных концов кровать – не такой уж и подвиг, если учесть, что ложе сие весило от силы фунтов тридцать. Мальчишка-китаец подхватил все наши шмотки, профессор занял место направляющего, и мне осталось только одно: взять Мэри за руку и шепнуть ей на полпути из одного дома в другой:
– Попроси у него фонарик.
Как мотивировать эту просьбу, я ей не подсказал по той непреодолимой причине, что я сам не знал, но она со своей задачей справилась блистательно. Когда профессор отпустил лишних свидетелей и стал распространяться на тему, сколь ловко в доме для гостей использованы материалы исключительно двух пород дерева, пандуса и кокосовой пальмы, она робко прервала его вопросом:
– А ванная... она здесь имеется, профессор Визерспун?
– Конечно, конечно, моя дорогая. Какое упущение с моей стороны! Вниз по лесенке и налево, до первой хижины. Следующая хижина – кухня. По понятным причинам в домах вроде этого нельзя пользоваться огнем или водой.
– Ну, конечно. Но ночью ведь здесь, наверно, темно. Я хочу сказать...
– О Господи! Что вы обо мне подумаете?! Фонарик, естественно, у вас будет фонарик. Сразу после ужина вы его получите. – Он посмотрел на часы. – Ожидаю вас примерно через полчаса, Бентолл? – Еще несколько общих слов, еще несколько банальностей, парочка нахальных улыбочек в сторону Мэри – и он заторопился прочь.
Клонящееся к западу солнце уже скрылось за горой, но зной все еще висел в воздухе. И однако же Мэри зябко повела плечами и натянула на них одеяло.
– Не опустишь ли шторы? – попросила она. – Эти здешние ветры, вопреки всем и всяким шуточкам по их адресу, достаточно прохладны. Особенно когда стемнеет.
– Опустить шторы? Так ведь через пару минут к ним прижмется добрая дюжина любопытствующих ушей.
– Ты... ты в этом убежден? – проговорила она. – По-твоему, здесь что-то не так? Профессор Визерспун?
– Я слишком надолго застрял на стадии предчувствий. Чертовски хорошо знаю, что здесь все не так. Знаю с тех пор, как мы здесь очутились. – Я придвинул стул к кровати и взял ее за руку. – Сто против одного, что у нас имеется целый сонм заинтересованных, внимательных зрителей. Так стоит ли их разочаровывать?! А ты что скажешь? Опять дышишь на ладан? Или дала волю женской интуиции? Или, может, заполучила неопровержимые факты?
– Не вредничай! – спокойно заявила она. – Свое глупое поведение я публично осудила, понимаешь, температура... Шестое чувство подсказывает мне, что дело здесь нечисто. Идеальная картина, место, лучше которого не придумаешь. Улыбающиеся фиджийские парни, обворожительный слуга-китаец, сугубо голливудское представление об английском ученом-археологе, о его облике и повадках – все это чересчур идиллично, слишком близко к совершенству. Впечатление, как от тщательно продуманного фасада. Очень уж все похоже на сон. Понимаешь?
– По-твоему, лучше было б, кабы профессор рычал и бранился, бегая по острову? Или если бы какой-нибудь абориген, лежа под крыльцом, хлестал виски из горла?
– В общем, да. В этом роде.
– Мне доводилось о подобном слышать. Юг Тихого океана часто ошеломляет новичков. Чувством нереальности происходящего прежде всего. Не забывай, я несколько раз видел профессора на экране. Воплощенное совершенство. Неподдельное величие. Вступить с ним в конкуренцию способен разве что этот красавец Хьюэлл. Погоди, ты еще с ним повстречаешься.
– Что же в нем такого сенсационного?
– Мне его не нарисовать. Ты слишком молода, фильмы о Кинг Конге по возрасту прозевала. И все равно его узнаешь сразу. Кстати, пока будешь высматривать парня, подсчитывай, сколько народу входит в барак для рабочих и сколько выходит. По этой-то причине я и удерживал тебя от ужина.
– Не такое уж сложное задание.
– И не такое уж простое. Все они китайцы – по крайней мере, те, кого я видел. А китайцы для тебя небось все на одно лицо. Проследи за их занятиями, подметь, сколько народу остается в помещении, выносят ли выходящие что-нибудь с собой. И не дай им повода заподозрить, что за ними следят. Когда стемнеет, опусти шторы, и если тебе удастся найти щелочку в оконной драпировке...
– Может, ты свои инструкции изложишь в письменной форме? – предложила она приветливо.
– О'кей, признаю, что ты знакома с этой работой лучше меня. Перестраховываюсь. И буду перестраховываться. Ночью прогуляюсь по окрестностям, попробую подвести кое-какие итоги.
Она не прижала в волнении руку к губам, не подавилась воздухом и не попыталась отговорить меня от задуманного. Не поручусь даже, что ее рука на моей дрогнула. Она просто произнесла, словно нечто, само собой разумеющееся:
– Хочешь, чтоб я пошла с тобой?
– Нет. Ходить я умею, глаза у меня в порядке. Никаких происшествий я не жду, соответственно, не нуждаюсь в твоей помощи. Если же что непредвиденное случится, трудно сказать, как ты меня выручишь. Только не обижайся!
– Что ж, – молвила она с некоторым сомнением в голосе, – Флек отнял у меня пистолет, сколь я понимаю, звать на помощь бесполезно, и вряд ли я смогу справиться с теми, кто прыгнет на меня, но если прыгнут на тебя, то тогда я...
– Ты заблуждаешься, – терпеливо разъяснил я. – Ты не создана для высоких скоростей. В отличие меня. Никто быстрей Бентолла не драпает от любой схватки.
Я прошелся по скрипучей кокосовой циновке и перетащил поближе к ее ложу застланную раскладушку.
– Не возражаешь?
– Действуй по своему усмотрению, – сказала она вполне дружески.
Лениво оглядела меня из-под полуопущенных ресниц и весело улыбнулась.
Улыбка эта, хотя и веселая, разительно отличалась от улыбки, подаренной мне в конторе полковника Рейна. – Я буду держать тебя за руку. Сильно подозреваю, что ты просто-напросто овечка в волчьей шкуре.
– Ты только дождись, пока меня снимут с боевого дежурства, – пригрозил я. – Ты, да я, да огни Лондона. Я тебе тогда покажу.
– Пока я ничего не вижу.
– Что поделаешь. Не тот тебе партнер попался, не правильный. Хорошо хоть не слишком впечатлительный. Теперь по поводу раскладушки. Не поддавайся чувству горького разочарования. И все-таки прими к сведению; когда я нынче ночью отправлюсь на прогулку, хорошо было бы разместить на ней всякое тряпье, вроде бы там человек лежит. Вряд ли они будут изучать подлинность этого чучела бок о бок с твоей кроватью.
Послышались голоса. Я настороженно поднял голову. Из каменоломни в поле моего зрения вплыл Хьюэлл со своими китайцами. Хьюэлл устрашал своим разительным сходством с обезьяной: согбенный корпус, семенящая походка, приторможенный взмах руки, почти задевавшей в движении колено.
– Хочешь вскакивать по ночам с воплями после просмотра кошмарных сновидений? Обернись на минутку. Наш красавец прибыл, – сообщил я.
Ах, если в не рожа этого красавца, если в не бесконечный треп профессора, если в не бутылка вина, откупоренная им, как он выразился, в ознаменование случившегося, ужин вполне удался бы. Парнишка-китаец знал толк в кулинарии, и никакой ахинеи, наподобие птичьих гнезд или акульих плавников, нам не подавали. Но я не мог оторвать глаз от жуткой физиономии, торчавшей напротив меня. Безупречное белое одеяние, коим он, переодевшись, щеголял в данный момент, лишь подчеркивало неандертальскую омерзительность облика Хьюэлла. Мысленно заткнув уши, я заставил себя приналечь на вино. Австралийское бургундское вполне отвечало вкусу гурманов, предпочитающих прочим напиткам подслащенный уксус.
И все-таки, как ни странно, именно Хьюэлл сделал этот прием сносным.
Примитивное, грубое лицо скрывало живой ум. Во всяком случае, Хьюэлл проявил трезвую осмотрительность, предпочтя бургундскому гонконгское пиво, а его рассказы о трудовой карьере горного инженера, объездившего полсвета, были по-настоящему занимательны. Одна беда: повествуя, он неотрывно смотрел на меня немигающими глазами, западавшими с каждой минутой все глубже, отчего эта иллюзия – медведь щурится на тебя из пещеры – резко усиливалась. Он вовсю налегал на «Старого матроса», и я, пожалуй, засел бы там на целую ночь, но Визерспун вдруг отодвинул стул и, довольно потирая руки, спросил меня, понравился ли ужин.
– Отличный ужин, – ответствовал я. – Держитесь за этого повара. Большое вам спасибо. А теперь, с вашего позволения, я вернусь к жене.
– Ничего подобного! – Визерспун входил в роль оскорбленного хозяина. – Нас ждут еще кофе и бренди, мой мальчик. Свежий человек нам всегда в радость. Правда, Хьюэлл?
Хьюэлл не спорил с ним, но и согласия не изъявлял. Визерспуну же это было до лампочки. Он выволок на передний план легкое плетеное кресло, пригласил туда меня и суетился, как старая курица, пока не убедился, что я пребываю в полном комфорте. Тогда-то появился Томми с кофе и бренди.
Начиная с этой минуты вечер весело покатил по накатанной колее. После второго появления боя с напитками профессор велел ему принести сюда, к нам, бутылку. Уровень ее содержимого неуклонно снижался, словно в донышке открылась течь. Профессор пребывал в ужасном состоянии. Уровень жидкости все падал. Хьюэлл дважды улыбнулся. Предстояла великая ночь.
Теленка готовили к закланию. Не стали бы они тратить такое чудесное бренди впустую. Бутылка опустела, принесли другую. Профессор рассказал пару анекдотов средней фривольности и зашелся в приступе конвульсивного смеха. Хьюэлл улыбнулся вновь. Утирая слезы веселья, я перехватил быстрый, как вспышка, обмен взглядами. Надо мной занесли топор.