Заплетающимся языком я похвалил профессорское остроумие. Трезвей, чем в этот момент, я в жизни не был.
Наверняка они рассчитали и отрепетировали весь спектакль до мелочей.
Визерспун, как истинный ученый, принялся брать со стеллажей, совать мне под нос всякие экспонаты, а потом через пару минут заявил вдруг:
– Воистину, Хьюэлл, мы наносим оскорбление нашему новому другу. Давай покажем ему наши настоящие сокровища.
Хьюэлл колебался. И Визерспун буквально затопал на него ногами.
– Я просто настаиваю. Черт побери, какой это может причинить вред?!
– Хорошо. – Хьюэлл подошел к большому сейфу по левую руку от меня и минуту спустя, после безрезультатной возни с замком, сообщил:
– Заедает, профессор. Комбинация не срабатывает.
– Попробуй набрать комбинацию с обратной стороны, – раздраженно проговорил Визерспун. Он стоял справа от меня, держа в руках обломок глиняной посуды. – Обратите особое внимание, мистер Бентолл, на такую деталь...
Но я уже не обращал внимания – ни особого, ни любого другого – на его слова. Более того, я не смотрел на черепок, а смотрел на оконное стекло у Визерспуна за спиной. Керосиновая лампа в комнате и абсолютная темень снаружи превратили стекло в превосходное зеркало. Я смотрел таким образом на Хьюэлла и на сейф, который тот оторвал от стены. Если сейф хоть что-нибудь весил, то это «что-нибудь» составляло не меньше трех центнеров. Я расположился в кресле: весьма уютно, перегнувшись вправо, закинув левую ногу на правую, причем правую ногу отставил в сторону, как раз туда, куда упал бы сейф, если бы он падал. А он и впрямь вот-вот должен был упасть. От стены он отклонился на добрый фут, и Хьюэлл в полном смысле слова примеривался взглядом к моей ноге, чтоб не промахнуться. Затем последовал толчок.
– О Боже! – закричал профессор Визерспун. – Берегитесь!
Вопль ужаса был столь же искусно отрежиссирован, сколь и тщательно, расчетливо попридержан во времени. Но профессору не стоило утруждаться.
Я сам заботился о себе. И был на полпути из кресла в свободном падении, когда сейф обрушился на мою ногу, распластав ее по полу. Подошва из твердой кожи в полдюйма толщиной – таков был мой единственный шанс. Не слишком верный, но больше рассчитывать было не на что.
Я закричал от боли, ничуть не притворяясь. Эта толстая кожаная подметка, казалось, переломилась пополам, травмируя мою ступню, сама по себе нога осталась в целости и сохранности.
Я лежал на полу, тяжело дыша. Лежал, придавленный сейфом, пока Хьюэлл не кинулся поднимать его, а Визерспун – меня. Я попытался встать на ноги, стряхнув с себя профессорскую руку, наступил на поврежденную конечность и тяжело рухнул на пол. Досталось несчастному полу в этот вечер: два таких удара, сперва сейф, потом я.
– Вы ранены? – тревожно допытывался профессор.
– Ранен? Да нет. Я не ранен. Просто я внезапно почувствовал усталость и прилег отдохнуть. – Я свирепо уставился на него, баюкая свою раненую ногу.
Глава 5СРЕДА 10 часов вечера –ЧЕТВЕРГ 5 часов утра
Лепет соболезнований и извинений, отпаивание пациента жалкими – буквально в несколько капель – остатками бренди, врачевание щиколотки, швы, бинты и прочее – все это заняло минут десять. После чего они помогли мне дойти – чуть ли не дотащили – до гостевой хибары. Профессор постучался. Дверь отворилась.
– Кто там? – Мэри набросила на плечи не то шаль, не то плед, керосиновая лампа эффектно подсвечивала ее сзади, наметив вокруг ее светлых волос сияющий ореол.
– Не волнуйтесь, миссис Бентолл, – произнес Визерспун успокоительно.
– С вашим мужем тут у нас приключилась маленькая неприятность. Боюсь, он повредил себе ногу.
– Маленькая неприятность! Ничего себе, маленькая неприятность! – заорал я. – Он повредил ногу! Да у меня перелом щиколотки! – Я отпихнул их руки, хотел протиснуться в дверь, споткнулся, закричал от боли и растянулся во весь рост на полу. Итак, у меня накапливался мало-помалу опыт в этом деле: измерять полы при помощи собственного тела. Кстати, куда быстрее, чем рулеткой.
Мэри у меня над головой что-то говорила пронзительным от беспокойства голосом, что именно – не знаю, мои стоны напрочь забили текст. Она опустилась рядом со мной на колени, но профессор галантно поднял ее, а Хьюэлл перенес меня с пола на раскладушку. Весу во мне под две сотни фунтов, ему же это хоть бы хны. Он затратил на меня не больше усилий, чем девчушка, перекладывающая куклу с места на место. Правда, проявил куда меньше нежности...
Раскладушка оказалась достаточно прочной, под моей тяжестью она не разорвалась, как можно было ожидать, так что на сей раз мерить своим корпусом пол не пришлось. Я еще немного постонал, а после подпер голову локтем и продемонстрировал им, как умеют страдать истинные англичане – с поджатыми губами и молча. Чтоб подчеркнуть драматизм сцены, я время от времени закрывал глаза.
Профессор Визерспун запинаясь излагал, что произошло – по меньшей мере, свою версию того, что произошло. У него получалась довольно убедительная комбинация из несрабатывающих шифров, плохо сбалансированных сейфов и шатких полов, лишающих сейфы устойчивости.
Мэри внимала ему в предгрозовом молчании. Если она играла, то столь блистательно, что оставалось лишний раз констатировать: в ее лице сцена лишилась великой актрисы. Учащенное дыхание, сжатые губы, трепещущие ноздри, стиснутые кулаки – все это доступно моему пониманию. Но чтоб так побледнеть, надо было вложить в свою игру толику сердца. Когда профессор закончил, мне показалось, что она накинется на него, нисколько не страшась гигантской фигуры Хьюэлла. Но она сумела овладеть собой и лишь произнесла ледяным тоном:
– Очень благодарна вам обоим за то, что доставили мужа домой. Это свидетельствует о вашей доброте. Не сомневаюсь: произошел несчастный случай. Спокойной ночи.
Ее речь не оставляла лазеек для дальнейших словесных игр, так что им пришлось убраться, выкрикивая на ходу, что завтра – как они надеются – мне наверняка станет лучше. На что они надеялись в действительности, осталось тайной, во всяком случае, они забыли объяснить, каким образом мой перелом излечится за одну ночь. Еще целых десять секунд Мэри смотрела им вслед и лишь тогда прошептала:
– Он устрашает, ничего не скажешь. Выходец из первобытных эпох.
– Да уж, красотой он не блещет. Боишься?
– Еще бы, конечно.
Она постояла без движения еще пару секунд, вздохнула, развернулась и присела на краешек моей кровати. Долго она всматривалась в мое лицо, как бы преодолевая сомнения или решаясь на смелый шаг, потом прохладными ладонями коснулась моего лба, прошлась пальцами по волосам, опять глянула на меня сверху вниз, опираясь на руки; она улыбалась, но улыбалась безрадостно, и ее карие глаза потемнели от тревоги.
– Я виновата перед тобой, – прошептала она. – Плохо складывается дело, правда, Джонни? – Раньше так она ко мне не обращалась.
– Ужасно. – Я поднял руки, обнял ее за шею и пригнул к себе; она ткнулась лицом в подушку и не сопротивлялась. Она еще не очнулась от шока, какой, вообще говоря, неизбежен при первых контактах с Хьюэллом. А может, просто потворствовала больному сподвижнику... Щека ее была нежна, как лепесток цветка, и пахло от нее солнцем и морем. Я прижался губами к ее уху и прошептал:
– Проверь, они на самом деле ушли?
Она замерла, словно ударенная электричеством, потом рывком поднялась, подошла к двери, приникла к одной щелочке, к другой и полушепотом доложила:
– Оба они в профессорской комнате. В данный момент ставят сейф на место.
– Погаси свет.
Она прошла к столу, прикрутила фитиль, сложила руки над лампой этаким куполом с прорезью и дунула. Комната погрузилась в темноту. Я содрал с ноги те ярды медицинского пластыря, которым они облепили мою злополучную травму, да еще как плотно! Отдирать пришлось чуть ли не с кожей, чертыхаясь от боли. Теперь можно было встать на ноги, чтоб экспериментальным путем проверить правую ногу. Пара прыжков... Что ж, прыгаю я не хуже, чем обычно. На том же уровне. Лишь большой палец ныл.
На него-то как раз и пришелся главный удар, и ему больше всего досталось от этого дуэта: сейф плюс переломившаяся подметка. Я повторил свой эксперимент. По-прежнему о'кей. Я сел и принялся обуваться.
– Что ты делаешь? – в сердцах спросила Мэри. Мягкая сочувственная нота, как заметил я с печалью, начисто исчезла из ее голоса.
– Элементарную проверку, – ответил я беззлобно. – Надеюсь, ножка моя по старой дружбе мне еще послужит.
– Но кость... Я думала, у тебя перелом...
– Быстрое исцеление под воздействием природных факторов. – Я еще разок опробовал ногу, теперь в ботинке. Порядок! И тогда я поведал ей свою историю болезни.
Выслушав меня, она сказала:
– Охота тебе была меня дурачить?
Жизнь приучила меня к женской несправедливости, посему я пропустил этот выпад мимо ушей. У нее, конечно, хватит ума оценить собственную неправоту в обращении со мной на ранних этапах, от ее собственной хвори до моей. Но, разумеется, сейчас она видит, какие преимущества я получил, притворившись калекой. Она между тем вернулась к своему ложу, кинув мне мимоходом:
– Ты велел мне сосчитать китайцев – сколько их заходит в барак, сколько выходит.
– Ну и?..
– Их там восемнадцать.
– Восемнадцать! – А я-то насчитал – там, в пещере, – восемь.
– Восемнадцать.
– Не заметила, выносили они оттуда что-нибудь?
– При мне они не выходили. Во всяком случае, пока не стемнело.
– Ясно. Где фонарик?
– Под подушкой. Вот он.
Она повернулась к стенке, и скоро я услышал ровное спокойное дыхание.
Но я знал: она не спит... Разорвал, пластырь на лоскутки, обклеил ими стекло фонарика, оставив посередине маленькое отверстие в четверть дюйма диаметром. Затем обосновался у щели, позволявшей: наблюдать за профессорским домом. Вскоре после одиннадцати ушел Хьюэлл, отправился, видимо, к себе домой. Там зажегся огонь, но вскоре, минут через десять, погас.