Хелен заколебалась, неуверенная, что хочет заговорить с ними, и не зная, захочет ли Бен признать ее в присутствии своей коллеги.
— Я просто не могу поверить, — говорила в это время Фрай, — в то, как некоторые из жителей деревни с вами разговаривают, Бен. За кого они вас принимают? За Иисуса Христа?
Купер пожал плечами. Он вспомнил, как впервые ощутил на себе гостеприимность Мюрея вчера днем, когда мужчина с газонокосилкой следил за ним с большим подозрением, а женщина, поливавшая клумбы, вообще отказалась с ним разговаривать. Конечно, они не знали, кто он такой. Не знали даже, что он офицер полиции. Для них Бен был обыкновенным незнакомцем в пропитанной потом одежде, бегущим по жаре как ненормальный. Естественно, его поведение выглядело странным, а намерения — подозрительными. Но он совсем не хотел, чтобы полный чужак, каковым была Диана Фрай, узнал именно такую деревню. В действительности жители местечек, подобных Мюрею, глубоко в душе были совершенно другими.
— Просто некоторые из них меня знают, — объяснил детектив. — Или, по крайней мере, слышали обо мне. И в этом вся разница. Все дело в том, что жители здесь не очень жалуют чужаков.
— Думаю, если б я ходила здесь одна, то они отказались бы сказать мне, который сейчас час.
— Да нет, скорее всего, сказали бы, — ответил Купер. — Но это было бы время в Папуа — Новая Гвинея.
— Ха-ха.
— Это просто шутка.
— Я так и поняла. Вы похожи на человека, который пересказывает заранее выученную роль. Но больше всего меня поражает, что они постоянно повторяют имя вашего отца, как будто произносят мантру[60]. Сержант Купер то, сержант Купер се… Если вы для них Иисус, то тогда кто же он?
— Просто старомодный полицейский.
— Можно подумать, что он был членом их семьи… А на вас они смотрят как на давно потерявшегося родственника.
Фрай первая увидела Хелен Милнер. Их взгляды встретились, и Хелен отвернулась, как будто решила не заговаривать с ними.
— А вот и еще одна, — негромко произнесла Диана.
Тогда и Купер заметил свою бывшую одноклассницу. Его напарница сердито нахмурилась, увидев, что он улыбнулся этой девушке.
— Ты что, не хочешь с нами разговаривать, Хелен? — спросил Бен.
— Да нет, всё в порядке… — замялась та. — Ну, может быть, только поздороваться… Как ваши дела? Подобрались уже к поимке человека, который вам нужен?
— Мы же простые исполнители, сама понимаешь. И общую картину расследования узнаём только тогда, когда большие начальники решают представить ее нам.
— Ах, вот как… — Милнер выглядела слегка разочарованной.
— Правда, судя по тому, как развивается это дело, — заметила Фрай, — на этот раз все будет наоборот. Мы все будем сидеть, как доктора Ватсоны, и ждать, пока Бен снизойдет до нас и даст ответы на все вопросы.
Хелен нахмурилась, озадаченная тоном этого замечания.
— Я, пожалуй, не буду вас больше задерживать, — пробормотала она. — Вижу, что вы заняты.
— Нет, подожди, — остановил ее Купер. — Как мистер Дикинсон?
Сегодня он выглядит совсем по-другому, подумала Милнер. Кажется менее официальным и более расслабленным, после того как они возобновили свое знакомство. Ведь вчера она была для него незнакомкой, к которой надо относиться как к одной из жительниц деревни. Хотя, может быть, «расслабленный» — это не то слово. Просто теперь он выглядел менее сосредоточенным и не таким смущенным. Его волосы были такими же взъерошенными, как и у того мальчишки Бена, которого Хелен хорошо помнила со школьных времен. И Гвен права — глаза у него такого глубокого карего цвета…
— С ним всё в порядке, — ответила она. — Правда, дедушка немного…
— Слушаю тебя. Он что, расстроен? — уточнил Купер. — Но это вполне понятно.
— Я хотела сказать, что он немного притих…
— А как бабушка?
— Для нее все это чересчур.
— Думаю, что на нее это произвело большее впечатление, чем на дедушку. Люди их поколения…
— Не дай бог, дед услышит, как ты это говоришь!..
— Мисс Милнер, а вы знали Лауру Вернон? — вмешалась в разговор Диана.
— Ну, я встречалась с ней однажды, — кивнула девушка.
— И когда это было?
— Пару месяцев назад. Верноны устраивали прием. Они называют это событие «Прием на переломе лета». Да, это было в июне…
— И что вы о ней знаете?
— Абсолютно ничего. Я и родителей-то ее едва знаю.
— А как же вас пригласили на прием?
— Мой отец работает на Грэма Вернона. Так что это был скорее жест вежливости.
— Понятно. Но Лауру вы на этом приеме видели? — продолжала настойчиво расспрашивать Диана.
— Конечно.
— И как вам она?
— Лаура? Она была очень хорошенькой. Большие темные глаза. И физически очень развита для своего возраста…
— И?.. — произнесла Фрай после короткого молчания.
— Я просто не знаю, что еще сказать, — пожала плечами Хелен.
— То, как она выглядела, мало что говорит нам о ее личности, мисс Милнер.
— Но я уже сказала, что совсем ее не знаю.
— А я уверена, что вы наблюдательный человек. Кстати, чем вы занимаетесь в жизни?
— Я учительница.
— Ну вот видите! Значит, умеете разбираться в детях. Так что же вы думаете о Лауре Вернон?
Хелен опустила глаза, чтобы избежать прямого взгляда сотрудницы полиции.
— Тогда она показалась мне не по годам развитой. Немного дерзкой, немного развязной. Даже, я бы сказала, заносчивой.
— Заносчивой?
— Понимаете, она произвела на меня впечатление ребенка, которому так часто говорили, что он самый лучший и самый умный, что он начал в это искренне верить и теперь ждет, что все вокруг него будут вести себя соответствующим образом. Такие дети иногда встречаются в школах. Они могут быть очень пробивными.
— Спасибо. Вы мне здорово помогли, — кивнула Диана.
Пока Хелен отвечала на ее вопросы, Купер следил за ней, склонив голову набок. Его бывшая однокашница подумала, что он наверняка заметил, насколько она обескуражена этим бесцеремонным допросом.
— Вы закончили? — спросил он у своей коллеги.
— Мы можем двигаться дальше, — заверила его та.
— Если хочешь, я могу иногда заглядывать к твоим, проверять, как у них дела, — предложил Бен мисс Милнер на прощание.
— Бабушка будет очень рада, — ответила Хелен. — Мне кажется, ты ей понравился и ее это подбодрит. Представляешь, она тебя все еще помнит!
— У нас еще остались необойденные места, — сказала начавшая терять терпение Диана. — Нам пора, Бен.
— Конечно.
— А твоя семья, Бен? — спросила Хелен, когда полицейский уже повернулся, чтобы уйти вместе со своей напарницей. — Как у них дела?
Ей показалось, что Купер не услышал этого вопроса, потому что прямиком направился к машине. Он не повернул голову, а только сделал какой-то неопределенный жест рукой, какой-то извиняющийся взмах. Вместо него обернулась Диана Фрай, которая шла вслед за ним.
Джулиана ван Дун, отвечая на вопрос, покачала головой, не отрывая глаз от лежащего перед нею на столе обнаженного тела.
— Она не подвергалась насилию. Половые органы не повреждены, и нет никаких следов семенной или каких-то других физиологических жидкостей. Так что — прошу прощения, старший инспектор.
— То есть никаких половых сношений, ни насильственных, ни добровольных? — уточнил Тэйлби. Он знал, что вопрос прозвучал так, будто он этим огорчен, но его мало интересовало, что о нем может подумать патологоанатом. Эта специалистка была достаточно опытной, чтобы понимать, что такие следы могут сильно облегчить его работу. После того как труп раздели, его сфотографировали со всех сторон и тщательно описали все внешние повреждения. Одежда Лауры лежала в стороне и ждала своего эксперта. Сейчас миссис ван Дун была готова приступить непосредственно к аутопсии — постепенному расчленению тела в поисках малейших улик и крупиц информации.
За все годы на службе Стюарт Тэйлби присутствовал на множестве вскрытий. Первые десять или двенадцать из них были источником настоящего унижения, потому что его желудок восставал против запаха вскрытого кишечника и влажных чавкающих звуков, которые издавали извлекаемые наружу органы. Его попытки потерять сознание или выйти из прозекторской, чтобы расстаться с завтраком, были источником бесконечных шуток в его самом первом Отделе уголовных расследований. И хотя он, как и все остальные, со временем научился скрывать свои ощущения и держать в узде желудок, в душе Стюарт так и не смог смириться с абсолютной необходимостью столь презрительного отношения к жертве и со всеми теми ужасами, которым она подвергалась уже после смерти. И то, что все эти деяния совершались во имя судебной медицины и, более того, во имя, как он предполагал, правосудия, было ему совершенно безразлично.
Появляясь в прозекторской, некоторые офицеры начинали безудержно и мрачно шутить, но Тэйлби был не таков. Вместо этого он прятался за барьером молчания и отстраненности, завернутых в тончайший флер профессионального жаргона и пустых, ничего не значащих фраз. Можно было сказать, что, физически присутствуя на вскрытии, он морально полностью отключался от этого процесса. Тэйлби знал, что среди коллег и младших офицеров он пользуется репутацией холодного и сурового человека, а некоторые говорили даже, что он надут и самовлюблен. Но это была невысокая цена за возможность держаться на расстоянии от тех событий реальностей жизни, которые слишком задевали его за душу.
— Но это не значит, что жертва не жила половой жизнью, — добавила миссис ван Дун. — Совсем, совсем не значит.
— Не значит? — переспросил Стюарт.
— Я бы сказала, что молодая леди была далеко не девочка, старший инспектор. Вы говорите, ей было пятнадцать? Некоторые молодые люди в наше время весьма неразборчивы в связях…
— Но ведь боязнь заразиться СПИДом должна была бы сдерживать их, как вы полагаете?
— Данный экземпляр это совсем не волновало.