Дэниел выглядел так, будто в Студенческом союзе пили слишком много дешевого пива. Он был одет в жеваную футболку с названием университета, которая воняла потом. Купер провел его в комнату для допросов, где их уже ждал старший инспектор Тэйлби, и молодой человек заговорил еще до того, как они задали ему первый вопрос. Было видно, что ему необходимо выговориться, и они почти сразу же поняли, что его мучает.
— Меня совершенно потрясло то, — сказал через несколько минут Стюарт, — что вы появились здесь с таким желанием и сейчас рассказываете мне такие вещи о ваших родителях.
— Вы правы, — ответил Вернон. — Я мог бы забить на то, что они делают наедине друг с другом или со своими пошлыми приятелями. Но они оказались слишком слепы, чтобы заметить, как это все влияет на Лауру. И она начала считать, что во всем этом нет ничего такого. И решила попробовать сама. Она впервые попробовала секс в возрасте тринадцати лет. Сама мне об этом рассказала, хотя и не захотела прислушиваться к моим советам. Ма так ничего и не заподозрила, даже сейчас. А отец… — Юноша пожал плечами. — Кто знает…
— Но вы пытались ее как-то образумить? Так ведь, Дэниел? — спросил Пол.
— Пытался, но это оказалось бесполезной тратой времени.
— Знаете, мы нашли ваши письма…
— Знаю. Вы забрали то, которое я написал ей после того, как она рассказала мне о Симеоне Холмсе.
— Да, — повторил Тэйлби, — о Холмсе. Вы его знаете?
— Нет, но то, как она о нем говорила, заставило меня написать ей это письмо. На этот раз все выглядело более серьезно. Для нее это была уже не только игра. Больше всего я боялся того, что она залетит от какого-нибудь подобного типа. Я хотел быть уверенным, что она будет продолжать принимать таблетки, которые ей выписал врач. Она обещала. — Дэниел вопросительно посмотрел на старшего инспектора.
— Она не была беременна, — ответил тот на его невысказанный вопрос, хотя и не стал объяснять, откуда им это известно. Никто еще не отменял понятия «избыточная информация». — Но почему, Дэниел, вы решили рассказать нам все это сейчас?
— Не сомневаюсь в том, что мой отец много наговорил вам о Ли Шерратте и Лауре. И не хочу, чтобы вы всему этому поверили, — объяснил студент. — Лауре Шерратт был неинтересен, так же, как и она ему.
— Но ваша мать…
— Моя мать от него тащится. Ей нравятся мальчики. А он с удовольствием ей угождал. Естественно, что отец об этом знал. Знал о том, что между ними происходит. От него ничего не скроешь…
— Вы хотите сказать, что ваша мать состояла в любовной связи с вашим садовником?..
— Очень напоминает Д.Г. Лоренса[89], не так ли?
— Правда?
— Но Ли Шерратт — это просто молодой деревенский бычок, который ухватился за шанс переспать со зрелой женщиной. Он далеко не Мэллорс[90].
Тэйлби не был уверен, что понимает, о чем ведет речь Вернон.
— Ваш отец уверен, что Ли Шерратт убил вашу сестру, — вернулся он к главной теме разговора.
— Если это так… — произнес Дэниел. — Если это так — то в этом виноват мой отец.
— Ага. А это вы откуда взяли?
— Он позволял всему этому продолжаться, — пояснил юноша, — пока все не зашло слишком далеко. Он всем этим наслаждался.
— Что вы сказали?
— Ну конечно…
Молодой человек оттянул свою футболку, которая прилипла к его телу на боках и на спине. Он поерзал в кресле, и его джинсы заскрипели на коже сиденья, а потом посмотрел на Тэйлби и Купера, и глаза его при этом бегали, а их выражение постоянно менялось. Когда он заговорил вновь, его голос изменился. Он стал негромким, менее агрессивным, и в нем чувствовалась юношеская напряженность, причиной которой была внутренняя боль, которую он больше не скрывал.
— Однажды, — начал Дэниел свой рассказ, — я зашел в кабинет отца. Хотел поговорить с ним о чем-то, что мне было необходимо для университета — это было накануне моего отъезда. Я постучал, но он, по-видимому, меня не услышал. Оказалось, что он был занят совсем другим…
На губах у Дэниела появилась сардоническая улыбка. Стюарт предпочел не реагировать на нее. Его лицо ничего не выражало, и только одна бровь была слегка приподнята, что было признаком некоторой заинтересованности. Это подстегнуло Вернона больше, чем если б он услышал прямой наводящий вопрос.
— Он стоял у окна и наблюдал за чем-то в саду через бинокль. Сначала я подумал, что он смотрит на птиц. Я удивился, так как не знал, что у него появилось такое хобби. У него вообще их не было, за исключением гольфа, хотя гольф — это инструмент ведения бизнеса…
— Продолжайте, — поторопил юношу старший инспектор.
— Я уже было спросил его, за какими именно птицами он наблюдает. Дело в том, что иногда к нам в сад залетают дятлы. Но в этот момент отец услышал, что я вошел, и когда он повернулся ко мне, я увидел… То есть я увидел его лицо. Он был испуган и разозлен из-за того, что его прервали. Но больше всего он выглядел виноватым. Отец спросил меня, что мне нужно. Я спросил, куда он смотрел, но он не захотел отвечать. Он начал нести какую-то ерунду о том, что решил проверить бинокль, прежде чем одолжить его какому-то знакомому. Но когда я выглянул из окна, то увидел свою мать.
Молодой человек замолчал, и Тэйлби даже показалось, что рассказ закончен. Он уже начал хмуриться, расстроенный очевидной никчемностью истории. И тут Дэниел заговорил снова:
— Она была с Ли Шерраттом. В беседке. Как это часто бывало, Ли был обнажен до пояса и скалился на мою мать. А на той была надета красная шелковая рубаха, концы которой завязывались небрежным узлом на поясе. Когда я ее увидел, она как раз надевала ее. Тогда я впервые увидел обнаженную грудь моей матери.
В комнате для допросов повисла тишина. Где-то в здании управления раздался свист, а потом зазвонил телефон, который сняли только после шестого звонка. Стюарт боялся пошевелиться, чтобы не испортить момент.
— Но не это было самым страшным, — продолжил Дэниел. — Хуже всего было поведение моего отца. Когда я вошел, он отвернулся от окна, и мне в глаза сразу же бросились две вещи: первая — бинокль, и вторая — его эрекция.
Молодой человек сидел, уставившись в стол, как будто его интересовали только шариковые ручки и скрепки для бумаг. Тэйлби вспомнил стол Грэма Вернона у него в кабинете. Там стояла прислоненная к лампе фотография новобрачных, сделанная, если судить по прическе невесты и лацканам пиджака жениха, в 80-е годы. Грэма было легко узнать по широкой улыбке профессионального продавца и чистому взгляду прямо в объектив камеры. Если закрыть глаза на изменения моды, то в молодости он был очень похож на молодого человека, который сейчас сидел перед полицейскими.
— Она была невероятных размеров и выпирала из его брюк, — добавил Дэниел. — Была совершенно нереальной. Сначала я подумал, что у него просто что-то лежит в кармане, хотя он никогда ничего не кладет в карманы брюк. Считает, что это портит их фасон. И только потом я понял, что это. Все дело в том, что мой отец ловил кайф, наблюдая, как моя мать трахается с садовником. И это был мой отец, старший инспектор, — его голос задрожал. — Это был негодяй, которого я называю своим отцом.
Тэйлби медленно кивнул. За долгие годы службы он перестал удивляться сексуальным предпочтениям других людей. Все это были просто факты, которые необходимо было зафиксировать, информация, которую следовало пока отложить, как один из возможных побудительных мотивов. Ее просто необходимо проанализировать с точки зрения соответствия другим фактам, которые сейчас широким потоком вливались в комнату для совещаний. Жизнь и смерть Лауры Вернон начинала обретать какую-то форму по мере того, как фрагменты этой головоломки вставали на свои места. Все, что проливало хоть какой-то свет на обстоятельства убийства, было важно. Но насколько можно верить тому, что говорит рассерженный и озлобленный молодой человек, который ненавидит отца и у которого только что убили сестру?
18
Синяя лента все еще свисала с деревьев, а констебль по-прежнему стоял на посту на тропинке, но сотрудники следственной группы и судмедэксперты исчезли. У них были другие дела: место подозрительного поджога в Мэтлоке, серьезное нападение в Глоссопе, серия краж с отягчающими обстоятельствами в Идендейле…
— Слишком жарко. Прямо мозги плавятся, — вздохнул Бен Купер. — Не могу сообразить здесь ничего путного.
Он вновь оказался на раскаленном склоне холма на месте преступления, рядом со старшим инспектором Тэйлби.
— Так чем же ее убили? — размышлял тот. — Веткой дерева или поленом? Но в ране нет никаких следов деревянных щепок. А миссис ван Дун говорит, что в этом случае они были бы. Кроме того, удары были нанесены чем-то твердым и гладким, а не корявым. Так чем же? Камнем? Вполне возможно. Но его нигде не видно. Ведь подобную вещь с собой не унесешь, а, Купер?
Бена не удивило, что начальник интересуется его мнением. Он достаточно долго работал под его руководством и хорошо знал разницу между старшим инспектором, общающимся с конкретным офицером — пусть даже со скромным констеблем, — и старшим инспектором, который с помпезной напыщенностью выступает перед публикой. Говоря с простыми безвинными жителями, он не мог изъясняться с ними простым, понятным языком: в тех случаях, когда ему приходилось общаться не с офицерами полиции и не с подозреваемыми, из его уст лились потоки полицейского жаргона. Создавалось впечатление, что он хотел держать их всех на расстоянии вытянутой руки, за барьером из малопонятных формулировок.
Несмотря на то что Тэйлби был опытным полицейским, карьера этого человека серьезно тормозилась его неумением общаться с публикой. Когда придет время, ему, скорее всего, подберут достойный административный пост, на котором он сможет составлять отчеты и писать служебные записки в том помпезном стиле, который он так любит. Купер считал, что это будет крупной потерей для системы. Тем более что свои неисправимые особенности есть у всех — иногда они просто менее заметны.