— У нас есть заявление мистера Гэри Эдвардса, орнитолога-любителя, который видел человека, похожего на вас, проходившего по тропинке недалеко от того места, где было найдено тело Лауры Вернон. Этот человек шел в сопровождении собаки. Это были вы, мистер Дикинсон? — спросил Хитченс.
Диана Фрай с надеждой посмотрела на старика, который открыл рот, чтобы заговорить. Он выглядел расслабленным и успокоившимся и в то же время держался слегка отстраненно от всего, что происходило в комнате для допросов, которая вполне могла вызвать приступ клаустрофобии. По иронии судьбы на него, казалось, совсем не действовал стресс, в котором находились проводившие допросы офицеры. Они нервничали от того, что скоро им придется предоставить ему очередную возможность отдохнуть, так и не достигнув какого-то прорыва в своей деятельности.
— А этот любитель — наблюдательный парень, а? Он что, описал цвет моих глаз и все такое? — поинтересовался Дикинсон.
— Мистер Эдвардс видел старика…
— А вы считаете, что все старики похожи друг на друга? — уточнил арестованный с улыбочкой, которая была способна вывести из себя любого.
«Не относящиеся к делу и глупые замечания допрашиваемого не должны приниматься во внимание», — гласит учебник. Но полицейские с радостью хватались за любое высказывание Гарри Дикинсона, и не важно, относилось ли оно к делу или нет, и было ли оно глупым или умным. Ведь это была хоть какая-то реакция с его стороны, что-то большее, чем его каменный, высокомерный взгляд.
У Гарри же был вид человека, который с христианским смирением переносит глубочайшее неуважение к своей персоне. Он не давал своим противникам никаких эмоциональных зацепок, кроме мрачной и неизменной неприязни.
— Вы придерживались той же политики в отношении вашей жены, Гарри? — не сдавался, пытаясь разговорить его, Пол. — Меньше знаешь — крепче спишь? Все равно от женщин нельзя ждать ничего хорошего, что бы ты им ни говорил. Поэтому лучше им вообще ничего не рассказывать. Не так ли? Они счастливы с тем, что сами себе придумывают. Вы ведь именно так думаете, Гарри?
Дикинсону очень хотелось заполучить назад свою трубку, но он не мог доставить сотрудникам полиции удовольствие отказать ему. Старик смотрел то на Хитченса, то на Фрай с пустым, слегка озадаченным выражением лица, как будто не мог понять, что это они делают в его комнате?
— А может быть, Гвен все известно о ваших делишках, а, Гарри? Может быть, она согласится нам о них рассказать? Она ведь у нас здесь, Гарри. Ее как раз допрашивают в другой комнате. Как вам это нравится? — наступал инспектор.
— А кто будет кормить мою собаку? — поинтересовался арестованный.
Бен Купер сидел в комнате Отдела уголовных расследований и просматривал сводки о преступлениях, совершенных за последние сутки. Голова у него трещала так, словно в ней работал пневматический молоток. Он ощущал жуткий привкус в пересохшем рту, и все его тело ныло от боли. Сержанту Ронни Бен объяснил, что раны у него на голове — это результат несчастного случая, произошедшего на ферме, и ему пришлось в течение получаса выслушивать поток шуток, связанных в основном с поведением овец в брачный период. При этом желудок у Купера бурлил, и ему приходилось бороться с желчью, которая подступала к самому горлу.
Утром Бен проснулся, совершенно не понимая, где находится, — незнакомая кровать в незнакомой квартире и никаких мыслей о том, как он здесь оказался. Было только ощущение пульсирующей головной боли и малоподвижного из-за подсохших ран тела, что он понял сразу же, как только попытался встать. На тумбочке возле кровати полицейский обнаружил записку, нацарапанную на старом конверте: «Вызвали в офис. Советую сказаться больным. Что бы ты ни сделал, не хочу об этом знать». Его затуманенному сознанию потребовалось несколько минут, чтобы догадаться, кто такой этот ДФ, чья подпись стояла под запиской.
Потом в голове у Бена появились короткие обрывки каких-то серых воспоминаний. Он вспомнил о походе в додзё, о звонке Хелен Милнер и о том, как его подставила Диана Фрай — как она спланировала свои издевательства над ним. Теперь ему было абсолютно очевидно, что эта женщина намеренно разрушила его отношения с Хелен и задумала унизить его в присутствии его друзей по додзё. Она специально не сказала ему, что у нее четвертый дан черного пояса, когда он хвастался своими познаниями и пригласил ее на дружеский спарринг. Она ему солгала, и когда он узнал об этом, то скрылся в совершеннейшей ярости.
Потом Купер смутно припомнил паб возле автобусной остановки. Это был уже третий паб, в который он попал, и Бен вспомнил, что там что-то произошло. Но начиная с этого момента, его память как отшибло. Что там было связано с этими свиньями? Кажется, что-то было… Но это ни в коей мере не объясняло, как он оказался в кровати Дианы Фрай и откуда у него все эти раны. Она что, избила его? Это тоже выглядело не так уж неправдоподобно. Ведь она же в фигуральном смысле пыталась дать ему по зубам при любом удобном случае!
Даже теперь, находясь в офисе и заставляя себя работать, Бен Купер понимал, что вспомнил далеко не все. А думать он мог только о больших черных псах — в его понимании это были те самые несчастья, которые выбили у него из-под ног почву, наступая одно за другим.
Потом Бен вспомнил о матери в больнице и застонал. Как только он мог забыть о ней и совершить подобную глупость?! Затем в его памяти всплыла и беседа с суперинтендантом Джепсоном, и он грязно выругался. Наверняка все это тоже происки Дианы Фрай — она снюхалась с инспектором Хитченсом и слегка надавила на него. И произошло это, без сомнения, в тот раз, когда они вместе провели ночь в Йоркшире… Очень мило. С этим действительно не поборешься.
Следующим появилось воспоминание о том, как он солгал матери, и Купер содрогнулся от стыда. А то, что Хелен Милнер отказала ему, и вовсе наполнило его отчаянием. Он вообще никому не нужен. И вот теперь он показал себя полным идиотом, напившись прошлым вечером до чертиков и натворив бог знает что еще… Лучше всего отправиться на ферму и утопиться в выгребной яме. В голове у Бена не было ничего, кроме рычащих и огрызающихся черных псов. Черных псов и свиней.
В сводку происшествий вошел отчет о трех молодых людях, получивших повреждения в ночной стычке в Идендейле. Сообщалось, что это была разборка между пьянчугами. Сами молодчики молчали как убитые, и их отправили домой. У полиции были дела поважнее — кражи со взломом и кражи из машин, а также нападение на офис Ассоциации строителей с целью ограбления.
Кроме того, сержант Ронни рассказал Бену, что поступило заявление об изнасиловании в Мюрее, за которое в качестве подозреваемого задержали Гарри Дикинсона. Купер покачал головой и перерыл все ящики своего стола в поисках обезболивающих, но так ничего и не нашел. Сегодня утром у него все шло наперекосяк. Абсолютно все.
Немного позже в отделе появилась Диана Фрай. Бен не смел поднять на нее глаза, не зная, что ей сказать. Да и что вообще надо говорить женщине, в постели которой ты проснулся, не соображая, что между вами произошло за последние несколько часов? Единственным выходом было позволить ей заговорить первой, если она, конечно, захочет.
Но Фрай заставила его мучиться еще несколько минут, разбирая бумаги на собственном столе, делая какие-то заметки и отвечая на телефонный звонок. Постепенно она приблизилась к тому месту, где сидел Бен. Он ощущал ее присутствие, но не поднимал глаз, давая ей возможность первой начать беседу.
— Выглядишь просто кошмарно, — заговорила она наконец.
— Спасибо, — выдавил из себя ее избитый коллега. — Я и чувствую себя так же.
Диана прошла мимо его стола. Купер посидел в оцепенении еще несколько минут, пока она не вернулась с кучей отчетов в руках.
— Хочешь парацетамол или что-то в этом роде? — предложила констебль.
— Спасибо, переживу.
— Только не наблюй на собственный стол. Я ненавижу запах блевотины.
— Да со мной всё в порядке. Правда.
— Тогда хорошо.
Даже в этом своем одурманенном состоянии Бен ощущал, как Фрай колеблется, возвышаясь у него за спиной, как зловещая матрона. В ней не чувствовалось вины — было только некоторое подобие возмущения, вкупе с небольшим беспокойством. Купер еще раз стал обдумывать варианты сценариев того, что произошло накануне. В его воспоминаниях все еще имелись громадные черные пятна — в частности, он никак не мог придумать, куда отнести историю со свиньями. Но неожиданно он понял, что сделал что-то ужасное и совершенно глупое. Так что же от него ожидают услышать? Может быть, извинения? Но как можно извиняться за то, чего ты совершенно не помнишь?
— В любом случае — спасибо, — произнес он чуть слышно. — Спасибо, Диана, за… за все.
Она тяжело вздохнула, положила бумаги на свой стол и подошла к нему. Купер вздрогнул от этого движения и от того, что она оказалась в такой близости от него.
— Не знаю, можно ли с тобой об этом говорить… Ты знаешь, что мы задержали Гарри Дикинсона? — спросила она.
— Я слышал об этом, — ответил Купер и взглянул на девушку. Она смотрела на него со смесью жалости и печали. Вот это уже получше!
— И что он показывает? — спросил Бен.
— Черт побери, его гораздо больше волнует его окаянная собака! — фыркнула Фрай.
— А где эта девочка, которая обвиняет его в нападении?
— В изнасиловании. С ней сейчас работают.
— И что же, мистер Тэйлби и мистер Хитченс считают, что смогут расколоть Гарри и заставить его признаться?
На лице Дианы появилось задумчивое выражение, и она придвинула стул к столу своего коллеги, после чего безразличным жестом отодвинула в сторону несколько папок и освободила себе место, на которое смогла опереться.
— Все это выглядит довольно смешно, — сказала она. — Ребята рассказывают, что когда пришли его брать, он вел себя так, словно давно их ждет. Сказал что-то вроде: «Быстро вы, ничего не скажешь…» И всё. Но сейчас у меня такое ощущение, что он озадачен нашими вопросами. Как будто мы все время задаем ему неправильные вопросы, а он не может понять, почему.