ее отчитали.
Я молчу, но не делаю ни малейшего движения, чтобы уйти.
У него вырывается еще один вздох.
— Льюис, должно быть, ищет тебя.
Я усмехаюсь.
— Нет. У него длинные совещания, он, вероятно, не знает, который сейчас час.
— Все равно поезжай домой и приведи себя в порядок. Ты выглядишь так, словно побывал в бою.
Это правда.
Когда я все еще не двигаюсь, Кельвин делает движение ему за спину.
— Или зайди в палату.
— Я, вероятно, сделаю еще хуже, — признаюсь я, мой голос становится хриплым от эмоций.
— Пока это реально, не думаю, что ты сделаешь хуже. Кроме того, иногда все должно ухудшиться, прежде чем станет лучше.
Я некоторое время пристально смотрю на него, взвешивая его слова.
Я делаю движение к двери, но Кэлвин хватает меня за плечо, заставляя остановиться.
— Если ты станешь винить ее в этом, я изобью тебя сильнее, чем в тех боях, в которые ты ввязываешься.
Откуда, черт возьми, он знает об этом?
— Да, сэр, — говорю я, и в моем голосе на удивление нет сарказма, как в разговоре с отцом.
Может, это потому, что я уважаю Кэлвина и ту роль, которую он играет в жизни своей дочери.
— Пойду выпью кофе. — он отпускает меня и исчезает за углом.
Я продолжаю наблюдать за ним, убеждаясь, что он ушел, прежде чем войти в палату. Пахнет антисептиком, но от нее также исходит легкий запах лайма.
Ким наклоняется вбок, роясь в ящиках. Ее кожа не такая бледная, как той ночью. Ее волосы ниспадают по обе стороны плеч зеленым ореолом.
Она так красива, что физически больно.
И она жива, дышит, движется.
Она жива и прямо здесь.
Если я что-нибудь не сделаю, она может попробовать еще раз, и, может, в следующий раз нас с Кэлвином не будет рядом, и будет слишком поздно.
— Пап, ты не видел мою электронную книгу? Думаю, что положила ее сюда, но, может... — ее слова обрываются, когда глаза встречаются с моими.
Они расширяются до огромного зеленого цвета и немного сверкают, немного блестят, но также немного умирают.
Ой.
Я это заслужил.
— Что ты здесь делаешь? — шепчет она. — Убирайся.
Я тоже этого заслуживаю.
Но я не уйду, пока она все не узнает.
Это момент истины.
Глава 23
Кимберли
Сегодня психотерапевт попросил меня сказать то, что я ненавижу, что я должна выпустить это наружу.
Я сказала, что ненавижу, как мама обращалась со мной и как задиры в школе говорили обо мне. Я сказала, что ненавижу стыдиться лишнего веса и диет.
Но то, что я ненавидела больше всего, я сдержала при себе.
Не выношу, как сильно трепещет мое сердце, когда Ксандер находится в поле зрения, или как я забываю, что пыталась сделать в тот момент, когда он оказывается рядом.
Обе его руки засунуты в джинсы. Его нижняя губа разбита и в ране, а глаза цвета океана кажутся еще более бездонными, измученными, словно он не спал несколько дней.
Он выглядит немного сломленным, немного обеспокоенным, немного раненым.
Как я.
И я ненавижу это еще больше.
Я ненавижу, что он тот, кто нашел меня, и, что он увидел меня в таком состоянии.
Я ненавижу, что так благодарна ему, что не могу выразить словами.
Я ненавижу, что продолжала смотреть на дверь, ожидая, что он войдет в любую секунду, и как я ощущала себя опустошенной каждый раз, когда он не входил.
Я ненавижу то, что хотела увидеть его, хотя у меня не было и нет никакого интереса увидеть свою маму.
Но больше всего я ненавижу его.
Парня, человека, вычеркнувшего меня из своей жизни и оставившего на произвол судьбы.
Рыцаря, у которого я укрывалась, но он не предложил мне убежища.
Человека, с которым я делила свою жизнь, но он стер меня, будто меня никогда не было.
Я доверяла ему, а он предал меня.
Я могу простить все, что угодно, но не это.
— Убирайся, — повторяю я твердым голосом.
Теперь, когда я сыта им по горло — таким же растрепанным, как он, — я могу прожить, не задумываясь о нем еще один день.
Я рассказала Эльзе и папе обо всем, хотя мне пришлось бороться со слезами на глазах Эльзы и тем, как они оба винили себя за то, что не заметили признаков раньше.
Они не могли заметить, потому что я профессионал в сокрытии. Кроме того, им обоим предстояло многое пережить. У папы тяжелая работа, а у Эльзы сложная семейная ситуация и неустойчивые отношения с Эйденом.
Теперь, когда они предложили свою полную поддержку, мне больше не нужно, чтобы Ксандер видел меня.
Может, я и сломлена, но я возьму себя в руки. Я могу упасть, но я встану. Настанет день, когда я оглянусь назад и скажу, что выжила.
И я не буду нуждаться в нем рядом со мной.
Ксандер садится на стул, который обычно занимает папа, его внимание не отрывается от моего забинтованного запястья. Тихий голос внутри меня говорит скрыть это, но я подавляю этот голос.
Больше прятаться не придется. Это я, единственная я.
— Ты не услышал, что я сказала? — я продолжаю своим уверенным тоном. — Я сказала тебе уйти. Я не хочу тебя видеть, точно так же, как ты не хочешь видеть меня.
— Я солгал об этом. — его голос спокоен, слишком спокоен.
От этого по коже бегут мурашки.
— Ты солгал?
— Я лгу о многих вещах. Я лжец.
Он все еще говорит тем же нейтральным тоном, словно любой другой диапазон разрушит его самообладание.
— О таких вещах, как?
— Например, как сильно я тебя ненавижу. Это неправда. Или насколько ты ничтожество. Ты не такая. Или как я могу жить без тебя. Я не могу.
Мое дыхание прерывается, и я впиваюсь ногтями в больничную простыню.
— Если ты говоришь это из-за того, что со мной случилось, или из жалости, клянусь...
— Я не жалею тебя. — он обрывает меня.
— Тогда почему ты говоришь все это сейчас? Почему думаешь, что можешь прийти сюда и говорить такое дерьмо после того, как ты сказал мне исчезнуть из твоей жизни?
— Я сказал тебе...
— Ты солгал, ты не имел это в виду. — я прерываю его, повторяя его предыдущие слова. — Это не значит, что я им не поверила. Это не значит, что ты не заставлял меня плакать каждый раз, когда притворялся, что я ничто. Зачем ты вообще делал это со мной? Эта детская шалость не заслуживает таких мучений. Это не гарантирует, что ты ведёшь себя со мной так, будто я невидимка. Я видна, я здесь, и всегда смотрю на тебя, так почему бы тебе не посмотреть на меня?
— Я не могу.
— Почему?
— Ты возненавидишь меня, если узнаешь.
— Скажи мне, и я сама решу. Я годами переживала эти мучения; я имею право знать.
Он поднимает глаза, и несчастье в них почти снова ломает меня.
— Правда не всегда хороша, Грин.
— Я хочу знать, почему. Скажи мне!
— Потому что ты моя сестра.
Глава 24
Ксандер
11 лет
— Луна! — я зову кошку, направляясь в лес. — Иди сюда, китти.
Она такая заноза в попе, как Грин иногда.
Я зову ее больше пяти минут, но ее нигде нет. Будем надеяться, что она не попала в охотничью ловушку.
На самом деле, если бы она попалась, она бы обрушила весь мир своим мяуканьем.
Я соскальзываю с небольшого обрыва на берег реки. Может, она ушла попить.
Ким, должно быть, волнуется. Она всегда ведет себя странно, когда Луна исчезает, говорит такие вещи, как, может быть, ее сбила машина и она умерла.
Луна даже не выходит на дорогу.
Она слишком ленива для этого. В Ким много странных вещей, таких как то, как она улыбается, как ест и как смеется.
Я говорю «странных вещей», но Коул настаивает, что это потому, что я хочу ее поцеловать. Он ошибается, я не хочу ее поцеловать.
Ладно, возможно, и хочу, но мне не хочется, чтобы она меня возненавидела, поэтому я поцеловал ее только один раз.
Она улыбнулась, хотя ее глаза сверкали, так что, может быть, она не ненавидит меня?
Коул говорит, что я должен сделать это еще несколько раз, чтобы узнать, и это я планирую.
Я ищу под кустами серебристо полосатую кошку, но Луны нигде нет. Становится темно, и это напоминает мне о том времени, когда Коула, Эйдена и меня забрали.
Было темно и холодно, и я продолжал слышать голоса, говорившие приглушенно, но никто не давал мне еды.
Я помню, как думал о папа, Эйдене и Коуле и о том, все ли с ними в порядке.
После того, как меня выбросили из фургона в такой же лес, как этот, я не плакал и не звал на помощь. Я не смог бы, даже если бы захотел. Возможно, это было потому, что папа говорил никогда не плакать и думать о решении вместо того, чтобы зацикливаться на проблеме.
Но я помнил, что у меня одна цель: я должен вернуться домой к Ким.
Она ненавидит проводить время со своей мамой, а я пообещал никогда не оставлять ее одну. Я планировал сдержать это обещание, точно так же, как она сдержала свое никогда не покидать меня.
И именно так я вернулся домой.
Я боролся с холодом и голодом и продолжал идти, пока не нашел полицейский участок.
С тех пор мы с Ким сблизились еще больше. Она единственная, кому я рассказал о похищении и о том, как было холодно. Она первый человек, который приходит мне на ум, когда я просыпаюсь утром, и последняя мысль в моей голове, когда я ложусь спать.
Эйден и Коул смеялись надо мной, говоря, что мной управляет девочка и что я должен носить ее юбку. Я ударил Эйдена и пнул этого придурка Коула в подбородок.
Он сказал, что она вырастет и ей станет все равно на меня, потому что именно так поступают девочки. Они меняют свое мнение.
Вот почему я держусь от нее на расстоянии не потому, что она мне больше безразлична, как она сказала, а потому, что я не хочу, чтобы она со временем возненавидела меня.
Не знаю, что бы я сделал, если бы она меня возненавидела. Это было бы хуже, чем потерять маму. По крайней мере, тогда она была со мной. Если я лишусь и ее, у меня никого не останется.