Ночью телеграфная связь Вашингтона почему-то оказалась повреждённой. Патрули были посланы вдогонку преступнику с большим опозданием по всем дорогам, кроме той, по которой преступник бежал. Было строго приказано взять убийцу живым, но, когда его наконец обнаружили в сарае одной фермы, он был убит случайным выстрелом. Кто был истинным организатором заговора против Авраама Линкольна, не обнаружено и до сих пор, но с той минуты, когда он перестал дышать, даже самые ретивые его противники поняли, что Америка потеряла одного из самых честных людей в своей истории.
Утром шёл холодный дождь. По дороге к Белому дому Гарриет прошла мимо десятка караулов, и никто её не задержал.
Пушки возле военного министерства были задрапированы чёрным. На ступенях Капитолия сидели плачущие негритянки. Над городом плыл монотонный колокольный звон. Все церкви звонили одновременно.
Белый дом был оцеплен пехотой. На штыках уныло повисли мокрые чёрные ленты. К решётке никого не пускали. Толпы белых и негров стояли вдали с непокрытыми головами и смотрели на приспущенный флаг. Изредка слышались рыдания.
Гарриет глядела на молчаливое здание.
— Прости меня, Эйб Линкольн! — беззвучно шептала она. — Прости меня за то, что я не успела прийти к тебе с благодарностью! Прости меня, дядя Эйб, лесоруб из Иллинойса. Этот красивый дом оказался твоим последним домом.
Никто не слышал этой заупокойной молитвы. В тот же день Гарриет покинула Вашингтон.
В вагоне нью-йоркского поезда к ней подошёл проводник и схватил её за плечо.
— Это ещё что?! — закричал он. — Здесь чёрным ехать не полагается! Обнаглели!..
Гарриет сбросила его руку с плеча и вытащила бумагу, подписанную Монтгомери: «Пропустите предъявительницу сего, Гарриет Табмен, находящуюся на действительной службе в армии Соединённых Штатов, в любом избранном ею направлении».
— Что за чушь! — воскликнул проводник. — Цветная баба служит в армии Соединённых Штатов! Где ты купила эту бумажку?
— Потише, любезный, — сказала Гарриет своим хрипловатым голосом. — Я два года воевала на передовой позиции.
— «Воевала»! Разве негры воевали?
Гарриет не ответила. Проводник пытался схватить её за воротник, но получил удар в живот и распластался на полу вагона.
— Цветные нападают на белых! — орал он во всю мочь. — Эй, ребята, помогите мне высадить эту нахальную чёрную морду! Расплодились, как тараканы! Лезут в вагоны для честных людей!
Появились три кондуктора из соседних вагонов. С большим трудом они вчетвером вынесли Гарриет, бросили её в багажный вагон и заперли дверь.
Гарриет упала на кучу мусора в углу. Поезд деловито стучал по рельсам. Ей никак не удавалось разогнуть пальцы рук, стиснутые в кулаки. Зубы словно свело судорогой. Только через час-полтора она начала приходить в себя и тут, впервые в жизни, с изумлением заметила, что по щекам у неё градом катятся слёзы. Так она доехала до Нью-Йорка.
Ночные всадники
Док Томпсон совершил неслыханный в истории графства Дорчестер поступок: через несколько месяцев после окончания гражданской войны он допустил к себе в кабинет и усадил в кресла двух представителей «Бюро по делам освобождённых».
Оба представителя были чёрные. Один из них был Дэви Кимбс. Все соседи прекрасно знали, что этот Кимбс был когда-то рабом в усадьбе Данкена Стюарта. Но это ещё куда ни шло… Второй представитель, вернее, представительница была известная преступница Гарриет Табмен, беглая рабыня Бродасов, голова которой к концу гражданской войны стоила сорок тысяч долларов! И вместо того чтобы сжечь её на костре…
Извините, я забыл, что рабства уже не было. Должен сказать, что доктор Томпсон вёл себя как великий и тонкий дипломат. Он беседовал с представителями Бюро о найме негров на работу за деньги, словно они были белые. Один раз он метнул на Гарриет быстрый яростный взгляд — это когда Гарриет сказала, что бывшие участники мятежа должны ответить перед судом, и в первую очередь должны ответить Данкен Стюарт и Хопкинс.
— Ты должна понять, Табмен, что эти люди заблуждались, — с трудом выдавил из себя док. — Надо же дать им возможность раскаяться. Ты сама уроженка нашего прекрасного Мэриленда. Неужели тебе приятно было бы отдать своих земляков под суд?
Гарриет расхохоталась:
— Один из этих земляков пробил мне лоб гирей, а второй охотился за мной с собаками!
— О, ты хочешь мстить! — торжественно сказал Томпсон. — Это не по-христиански! Все мы заблуждались…
— Нет, док, я не заблуждалась и не хочу мстить, — отвечала Гарриет, — но пусть будет справедливость. В начале войны эти люди уехали в соседнюю Виргинию и добровольно вступили в ряды армии мятежников.
Томпсон нахмурился:
— Наше правительство не захочет отдать под суд гражданина Мэриленда. Об этом мы спросим в Вашингтоне. Я уверен…
— Извините, док, — вмешался Дэви, — но Бюро и состоит при правительстве. Мы приехали сюда прямо из Вашингтона.
О, как трудно было Томпсону выслушивать такие наглые замечания! А тут ещё беглая Табмен объявила, что цветные батраки должны получать столько же, сколько белые рабочие, потому что «все люди созданы равными». Доктору сильно хотелось ударить её плёткой, но он спохватился, что за это, чего доброго, ещё отдадут под суд — ведь черномазая больше ему не принадлежит… Подумайте, доктору пришлось спорить с двумя неграми! Ну, Дэви Кимбс — тот вёл себя вежливо, а эта похитительница рабов сидела выпрямившись, словно принцесса. Уж вы бы, конечно, вытолкали эту нахалку за дверь!
Но Томпсон проявил величайшее терпение и доброту.
Доброта Томпсона в значительной мере объяснялась тем, что во время его разговора с Кимбсом на дворе гудела толпа негров.
— Десять акров земли и мула! — кричали оттуда.
— Детей в школу! Детей!..
— К чёрту Хопкинса! Еду! Одежду!
— Слушайте, чёрные и белые! — раздался вдруг пронзительный голос со стороны каштановой аллеи.
Это был Сэм Книжник. Он вернулся в Мэриленд после войны и поселился в полуразрушенной хибарке у дороги. Жил он по-прежнему подаянием, но проповедовать перестал.
— Не будьте глупцами! — вопил Книжник, потрясая своей седой бородой. — Это ваша земля! Я читал хорошие газеты все четыре года: сорок акров и мула — вот что требуют трудовые люди на Юге. У белых господ нет никакого права на землю — они на ней не работают. Сколько чёрных полегло на полях за эти четыре года? Тысячи и тысячи! Это наша кровь, мы её проливали за свободу и кусок земли. Хозяева хотят, чтобы всё было по-старому. Вот!
Сэм швырнул на траву охапку колышков с белыми, синими и красными значками.
— Ставьте эти колышки на полях! Где стоит колышек, там ваша земля. Пусть будет справедливость! Берите! Так хочет бог!
Толпа загудела сильнее.
— Видите, мой друг Кимбс, они сразу требуют невозможного, — сказал Томпсон, разводя руками. — Мы всегда хорошо относились к нашим неграм. Они хорошо знают вас. Объясните им, что они теперь могут купить себе землю…
— На какие деньги они её купят, сэр? — спросил Дэви.
— О, на честные заработки! Смотрите!..
Томпсон схватил карандаш и стал писать на клочке бумаги длинные столбцы цифр.
В это время в задней комнате усадьбы Джесси ходила из угла в угол, стиснув руки. Генерал Данкен Стюарт, рослый, седой красавец, стоял в углу, поглаживая ладонью чехол на бабушкиной арфе.
— На вашем месте я бы успокоился, миссис Баррингтон, — сказал он. — Они не посмеют войти в дом.
— Боже мой! Наши негры! Что сказал бы покойный отец!
— Ваши негры не лучше моих и всех других негров, Джесси.
Генерал Стюарт, как мятежник, после войны попал под арест. Но ввиду «плохого состояния здоровья» он был освобождён по особому распоряжению нового президента Эндрю Джонсона, который сочувствовал мятежникам.
— Мы безоружны и беспомощны, — вздыхала Джесси.
— Вы ошибаетесь, Джесси, — отвечал генерал. — Я ожидаю прибытия группы хорошо вооружённых и благовоспитанных джентльменов из соседней Виргинии.
— Вы имеете в виду…
— Я послал туда Хопкинса, и он скоро вернётся. Я прошу вас согласиться на это… гм… необходимое мероприятие.
Джесси посмотрела на него подозрительно.
— Надеюсь, что вы не сделаете ничего страшного, Данкен?
— Страшного ничего, — величественно отвечал Стюарт, — только необходимое.
Стёкла звякнули и посыпались на пол. Влетевший в комнату камень описал кривую и упал возле арфы. Струны длительно и томно зазвенели. Джесси закрыла лицо руками и опустилась в кресло.
— Вот вам и ответ, — сказал Стюарт.
Джесси встала и бросилась к старинному бюро со множеством ящичков. Она открывала то один, то другой ящик и, наконец, вытащила какую-то смятую бумажку.
— Я жду вашего решения, — сказал Стюарт.
— Подождите несколько минут, Данкен, — промолвила Джесси неожиданно окрепшим голосом.
Она подошла к зеркалу и осмотрела себя с головы до ног. Это была уже не та прекрасная девушка с пышными каштановыми волосами, которая когда-то скакала на вороном коне по перелескам Мэриленда. Это была величественная леди с высоко поднятой, слегка седеющей головой и с истинно королевской осанкой. А светло-серые глаза были всё такие же живые и насмешливые.
Данкен Стюарт смотрел на неё улыбаясь. Но улыбка постепенно исчезла с его лица, когда он увидел, что Джесси вышла из гостиной и направляется к кабинету доктора Томпсона.
— Джесси, — крикнул ей вдогонку Стюарт, — будьте осторожны!
Джесси не ответила.
Когда Джесси вошла в кабинет, Томпсон продолжал что-то доказывать Дэви Кимбсу, стуча карандашом по столу. Дэви безучастно кивал головой. Гарриет Табмен сидела на стуле со скучающим видом и глядела в окно.
Увидев Джесси, Томпсон уронил карандаш и встал. Дэви посмотрел на миссис Баррингтон с удивлением. Лицо Табмен словно окаменело.
Джесси подошла поближе, шурша платьем, и сказала, обращаясь к ней:
— Я тебя помню. Тебя звали Хэт. Говорили, что ты девушка с характером. Я люблю людей с характером.