увалдой, с бронзовой отделкой, чтобы не совсем стрёмно было.
— Принц, зачем? Ты же великолепно владеешь копьём.
— Владел, Берхан, владел. Сейчас я разве что помню, с какого конца за него браться. — Я несколько лукавил. На самом деле, когда я брал в руки оружие, то через некоторое время тело само вспоминало, как им пользоваться... Но случалось это не сразу, да и сражаться на одних рефлексах — чревато. — А вот с этой балдой много хитрости не надо. Махнул и снёс.
— Да уж, этим ты и льва укокошишь, если попадёшь, конечно. — Берхан покачал головой.
Я в ответ пожал плечами и отрезал себе ещё ломтик бегемотного сала.
— Вообще, сам понимаешь, я в рукопашную лезть не собираюсь. Но вдруг вы с Каасой в следующий раз до сортира добежать не успеете?
Берхан загоготал, а я отправил в рот сальцо и зажевал куском тэфовой лепёшки с лучком. Красота... Ещё бы горилочки для полного кайфа, но алкоголизм среди своих негров я внедрять не буду ни под каким соусом. Пусть арабы спиваются!
— Вкуснятина.
— Ага, — согласился со мной Берхан.
Всё же есть что-то общее у моих негров и хохлов, и это общее — любовь к салу. С той скоростью, с которой местное население пристрастилось к новой пище, скоро придётся заниматься разведением бегемотов, а то дикие вымрут.
— Принц, как ты вообще догадался, что солёный жир может быть таким вкусным?
— Я же вам рассказывал — Господь накидал мне полную башку знаний взамен утраченной памяти.
— Нет, ну с твоими заводами и фалангой всё понятно, дело государственное, полезное. Но сало?
— Эх, Берхан. А ты подумай, солдат будет сражаться лучше, если знает, что его накормят дерьмом или вкуснятиной, наподобие того же сала? — С этими словами я схарчил ещё один ломоть. Действительно, вкусно, почти как свиное сало. — Ладно, расскажи лучше, как идёт подготовка?
— Хорошо идёт. Плавать все научились, спасибо парням с берега Таны. Эти твои ласты... это что-то! Мы плаваем быстрее лодок. Особенно когда танцы догадались плавать, не сгибая коленей. Со скрытностью тоже неплохо — все из моих парней умели тихо ходить, сейчас охотники только подтягивают городских, вроде меня. С луками получается плохо — отлично стреляют только пятеро охотников, и они говорят, что здесь ничего не поделаешь — надо учиться с детства. Зато с метанием ножей полный порядок.
— Это радует. Организуй, пожалуй, группы вокруг лучников. Если придётся разделяться во вражеском городе — пригодится. Что там с Женом?
Берхан ухмыльнулся, запив кофем кусок лепёшки.
— Гоняем. Толковый парень. Постоять за себя уже может. Отдал бы ты его нам полностью, сделали бы из него бойца на славу — он мелкий, но жилистый и быстрый. Как змея. Жаль, поздно за него взялись.
— Тут уже ничего не поделаешь. Сам его нашёл совсем недавно. Да и забот у него гора вдобавок к тренировкам. Я вот думаю, не загоняю я его?
Берхан подумал.
— Нет. Он справляется. С нами он отдыхает головой, а без нас он отдыхает телом. Даже силы есть на дочку кузнеца облизываться.
— Там есть на что облизаться.
Мы заржали.
— Принц, а тебя твоя индианка не ревнует?
Боец гнусно улыбнулся мне.
— Тьфу на тебя. Абеба совсем ещё дитё, да и Жен по ней сохнет. И вообще, Симран меня вполне удовлетворяет.
— Как она, кстати? Арабский лекарь её завтра ведь кромсать будет.
— И не говори. Волнуется. Но глаз хочет сильно, пусть и незрячий... готова под нож этого коновала лечь. Эх, женщины.
— Принц, почему коновала? Даже я слышал, что арабские лекари — лучшие. А как толстый Жен его нахваливал…
— Я этому лучшему лекарю два часа в голову вдалбливал, как нужно обеззараживать инструменты и место, где он режет. Если эта скотина запорет операцию, я его на кол посажу. А потом в масле сварю.
Берхан чуть не поперхнулся салом.
— Ну ты и кровожаден, принц! Ты в неё случаем не влюбился? Такие кары за девку придумываешь.
— А ты в Каасу?
— Ну ты загнул. Каасу я полжизни знаю. Мы как братья — друг за друга на смерть готовы.
— Так я жизни той помню меньше чем полгода. Вот и думай, что Симран я знаю почти полжизни, а вас, раздолбаев, практически с самого младенчества. Ладно, мне пора.
— Мяу!
У моих ног возмутилась кошка — перед ней лежала ещё не доеденная миска с фаршем.
— Тебе тоже пора, доешь на слоне.
— Фырк!
Кошка махнула хвостом и отправилась к слону, оставив мне нести её миску.
— Принц, у меня такое чувство, что ты это мохнатую бестию понимаешь и она тебя тоже.
Берхан поднялся из-за стола.
— У меня тоже такое чувство, но не проверишь же. Артемида по-человечески говорить отказывается. Даже Хитрый Глаз отказывается, а он — точно по-оромски понимает.
Вечер я провёл с Симран. Девушку колбасило от смеси страха и предвкушения — видеть своё отражение с повязкой на глазу ей было почти физически больно. Каждый такой взгляд возвращал её на рабский корабль и никак не давал забыть перенесённые боль и унижения... Её метания меня, если честно, несколько задрали. Раз уж приняла решение, зачем трахать себе и окружающим мозги? Хотя, с другой стороны, я её понимал: операция в средние века — это страшно. Да и оставлять её одну было стрёмно — кроме меня у индианки не было никого. Совсем. Да, лекаря я действительно посажу на кол, если он мне убьёт секретаршу.
Утром была операция. Я ни черта не выспался — полночи «успокаивал» девушку... Она на меня набросилась, как будто в последний раз. Не то чтобы я возражал, но недосып утром мне хорошего настроения не добавил... Сама операция — жуть. Лекарь напоил девушку какой-то хренью, и она вскоре вырубилась. Потом коновал разложил свои инструменты, и я понял, что если я останусь, то меня или стошнит, или я проломлю голову арабу своей новой кувалдой. Так что я оставил секретаршу на попечение докторов, а сам сделал ноги, приказав известить меня, как только ужас закончится.
— Думаешь, он в неё втрескался?
— Скорее всего. Ему ведь и восемнадцати лет нет.
Воины сидели на каменном выступе, поодаль от лагеря. Уже стемнело, и войска отправились на боковую. Новобранцы были вымотаны тренировками, а спецназовцы мудро отсыпались, пока была возможность. Только часовые обходили затихший лагерь, да и тех было немного — полк встал в самом сердце дружественных земель. Воздух понемногу холодал, но камень всё ещё хранил в себе дневное тепло, и друзья не преминули этим воспользоваться.
— Ни черта себе, какие ты числа выучил! Раньше бы на пальцах показал.
— Да пошёл ты…
— Шучу. Но знаешь, иногда он мне кажется старше... то ли наш ровесник, то ли даже постарше.
— Не знаю. Ты с ним больше общаешься. Хотя что-то в этом есть. Никак не забуду, как он меня скрутил... Не мог Ягба знать эту борьбу. Никак не мог. Я во время похода порасспрашивал мужиков, что его знали до случая с лошадью. Принц учился драться на совесть, но вот учить его борьбе было некому. А придумать самому — нет, слишком зелен он. Да ты и сам видишь, Ягба только основы восточной борьбы знает.
— Да, это ты у нас мастером заделался. А как насчёт знаний свыше? Он говорит, что Бог ему даже про сало рассказал.
Кааса посмотрел по сторонам и тихо шепнул другу:
— Не вздумай никому говорить, но... врёт он всё.
— Чего?!
Такой реплики от друга Берхан не ожидал.
— Ты знаешь, брат, я вижу, когда кто-то брешет. У всех по-разному: у кого-то лицо меняется, у кого-то осанка, но я вижу.
— Да, знаю.
— Так вот, принц с нами честен практически всегда. В отличие от многих других командиров. Но вот как заходит речь про его знания — врёт.
— Ни хрена себе. Но если это всё не от Бога, то откуда? Может, на самом деле он память не терял?
— Да нет... про то, что он ни хрена не помнит, он правду говорил.
— Думаешь, от... — Амхарский мечник многозначительно указал себе под ноги.
Кааса поморщился:
— Да ну... Он же с самим Йесусом-Моа постоянно вместе был. А акабэ сэат натуральный святой! Неужели он бы нечистого не распознал? Знаешь, брат, нечего этим голову забивать. Что бы у него в голове ни творилось, он наш принц.
— Да уж. Помнишь, как он поначалу всего дичился? Умора была, когда он проблевался, увидев, как аполуказу готовят.
Кааса тихо заржал.
— И не говори! Как увидел червей, то схватился за рот и в кусты! Весь вечер его потом отпаивали!
— Вот-вот. А в походе голыми руками троих укокошил. Причём как! Двоим головы разбил, как дыни, а одному глаза вырвал. Я потом ходил смотреть на его подвиги... Жуть, а сам принц хоть бы хны — на слона и в бой.
— Ну не хоть бы хны. Блевал он, как новобранец.
— То-то и оно, как новобранец после первого боя. Но не более. А в бою — убивал без сомнений.
— Да, этот от битвы прятаться не будет. Разве что враги догадаются на него червяков с гусеницами послать!
Затряслись от смеха уже оба воина.
— Так он для этого огненные горшки и сделал! Чтобы от страшных жуков отбиваться! — Берхан перевёл дыхание. — Нет, серьёзно, думаешь, запал принц на восточную девку?
— Думаю, да. Он себе места не находил, пока толстый лекарь не сказал, что резать её перестали и она спит. Да и сейчас приказов нараздавал и сидит с ней. Он никогда так не делает — всегда сам куда-нибудь влезет.
— Вот задница будет, если негус узнает...
— Да что будет? Негус сам десять баб с собой возит. Почему сыну нельзя?
— Эх ты, оромская башка. У негуса — два сына, да и девки ему так, вещи. А принц молодой и запал по-крупному, похоже. А девка у него мало того, что без роду-племени, чёрт знает откуда, так ещё и калеченая!
— Вот, твой зайчик написал...
— Чего?
— Ну это, принц так по-оромски говорит частенько, your bunny wrote. Вроде ругается.
— А-а, понятно. Представь теперь, что Симран залетит.
— Берхан, ну что ты сам как пацан? Прикажет негус плод вытравить... или вообще, кончить девку. Принцу, может, по ушам даст, самое большое. Дело-то молодое.