Макс — он же Важный Птиц, он же Мужчина Мани — доводит мою племянницу до беседки и усаживает за стол, а сам окидывает меня с ног до головы пристальным взглядом, будто я под столом могу прятать пушку, чтобы пристрелить его ненаглядную.
— Что? — я развожу руками, а потом ставлю перед Маней бокал и наполняю его вином.
— Ничего, позвони, как закончишь, — говорит он Мане, кивает мне и отчаливает.
Я смотрю ему вслед и понимаю, что он как бы старше меня, а считается мужчиной Машки, моей маленькой девочки.
— Привет, — тихо здоровается она и поднимает на меня робкий взгляд. — Ты чего?
— Просто. Спросить, как ты, — говорю это и понимаю, какая косячница, и как, наверное, во мне Маня разочарована. Несколько дней назад я хотела разрушить её отношения с тем самым мужиком. Не из вредности, а потому что… испугалась. — Испугалась, — произношу вслух.
— Что?
— Я испугалась за тебя. Я испугалась, что ты маленькая и беззащитная, а он большой и страшный. Испугалась, что он поиграется и уедет в свою Америку. И что Марк ушёл — тоже испугалась, потому что тоже виновата. Прости, Мань.
— Неля, — шепчет Маня, глядя на меня во все глаза, а потом делает большой глоток вина. — Всё хорошо, — она кивает и вытирает набежавшие слёзы.
— Не реви, — вздыхаю я.
— Как Марк? — она меняет тему, но я вижу, как подрагивают её пальцы, и как она всё ещё часто дышит, чтобы не заплакать.
— Он не помнит. Последние десять лет. Вернее, он что-то помнит, что-то нет. Что мы решили разводиться — не помнит. Что мы женаты и у нас трое детей — тоже нет. Что я стерва — не помнит. Что я…
— Слушай, — Маша отвлекается от слёз и наваливается на стол. — Вопрос на миллион. А что изменилось?
— То есть? Всё.
— Нет же. Поговори со мной, как со взрослой!
И я охреневаю. Поговори со мной, как со взрослой… Это почти заклинание какое-то, которое вводит в ступор. Мне вдруг становится ясно, что не Соня мой ближайший уходящий поезд, а Маня. Первый ребёнок в моей жизни, которому уже лет столько, что даже папенька отпустил “взамуж”.
Я позвонила сегодня не маме, потому что не чувствовала никогда ее поддержки, и мне правда жаль, но это так. Я позвонила Маше, потому что она была первым младенцем появившемся в моей жизни. И ближайший человек, которого Маша бы назвала мамой — я, не Лара. Не моя мама. Я.
— М… о чём? — я понимаю, что не умею. Я откровенна, максимально. Но, как выяснилось, с Маней есть барьер.
Я рассказывала ей когда-то про месячные и секс. Это не было неловко, я была старой мудрой совой лет двадцати с хвостиком. Было по фану тренировать своё материнское слово, когда в кроватке крошка, а теперь взрослая версия дочки задаёт вопросы, и не о будущем, а о том, что актуально прямо сейчас. И вот снова. Сидит передо мной Маня и задаёт вопросы, которые далеко не теория — это раз. Про меня родимую — это два.
Ей не поучения интересны, не “не делай так”, а “я делала так”. Примеры. Горькая правда. И мне страшно, потому что кажется, что это мой главный экзамен.
— Что изменилось за десять лет. Просто статистику. Сухую и суровую, — Маша улыбается, и я вижу, какая она смелая сейчас. И завидую, потому что мне не у кого было спросить, так себе оправдание, из той же оперы, что “а мы в поле рожали”.
— Ладно, давай попробуем. — Я заинтригована. — Первое. Я стала намного сильнее. Я перестала просить о помощи, даже элементарной. Мне стало “проще самой сделать”.
— Это плохо?
— Сейчас понимаю, что да. Что это расслабляет. Представь, что кто-то станет всё за тебя делать. Станет сам уносить твои вещи в стирку, потому что ты “точно не то и не с тем постираешь”. Сам готовить и не просить помощи, потому что “проще самой”. Сам варить кофе утром, сам… — Маня морщится. Ясно, конфетно-букетный и кофейно-омлетный период в самом расцвете. — Так вот. Сам. Сам. Сам. Ну, точнее, сама… а потом смотрю такая и… ну он и не парится. А я всё сама, всё умею. Мне уже будто и не нужна помощь. Сначала я гордилась этим, а потом пробило на обиду, что я всё сама. А теперь понимаю, что он, наверное, не виноват. Я отказывалась долгие годы от помощи, а потом обиделась, что её нет. Как-то так.
— Понятно. Дальше?
— Мм… мы перестали сидеть и обниматься. Не во время фильма, а просто так. Во дворе, на балконе там.
— Почему?
Я пожимаю плечами и пытаюсь найти ответ, но не могу.
— Не знаю. Потому что. Перестали касаться друг друга. Я раньше могла часами гладить его шею или перебирать волосы. И мы могли просто целоваться, без намёка на продолжение. Ещё я перестала смотреть сериалы. Просто не до них, нет времени.
— Это не ок?
— Не ок. Нужно что-то любить, помимо детей, мужа и дома. Как хобби, только ещё более личное. Книжки и сериалы, которые смотришь лично ты — это как нижнее бельё. Интимно. Это время, которое только для тебя.
— Дальше.
— Музыка. Я перестала слушать свою музыку. В машине у нас “За окном опять сугробы” и ещё что-то в этом духе. В доме нет-нет, а попсятина.
— А она ему не идёт совсем, — начинает петь Маня, щёлкая пальцами и пританцовывая, и я смеюсь.
— Вот-вот… Я пыталась слушать музыку в наушниках, пока убираюсь, но меня затыркали “Ма-ам, ма-ам, ма-ам!” Я стала забывать, что я слушаю. У меня нет плейлиста. Помнишь, у меня вся жизнь была в плейлистах?
— Да-а, — Маша кивает и складывает руки в молительном жесте. — Это было прекрасно. Возьми сегодня вечером и ходи, слушай музыку. Как раньше.
— Пойду, — киваю я. — И даже попытаюсь найти старый плеер. Пф… что ещё… Ну секс, конечно!
— Он кончился из-за детей?
— Нет. Знаешь, мне кажется, что в какой-то момент мы стали понимать, что будем рядом и сегодня, и завтра, и послезавтра. И что если сегодня настроя нет — завтра нагоним. Но долги росли и стали невыполнимы. Потом я стала, наверное, забывать, что хочу секса. Ну не буквально так, но в общих чертах. Стало не то чтобы лень… Блин, не знаю, как объяснить. Стал ценнее сон. А сутки стали почему-то короче. Это наша ошибка. Моя ошибка. Его ошибка. Он стал обижаться, когда я отказываю, а я стала обижаться, что он обижается на меня, когда я херачу на дом и детей. И мы перестали об этом говорить. Стали расти бесконечные обиды. Секс превратился в должностную обязанность, за которую на тебя обидятся, мы перестали расслабляться. Ты входишь в спальню и понимаешь, что тебя нервно трясёт, потому что у вас явно что-то не то. И он же классный, крутой, красивый. Ты знаешь, что будет хорошо! Но вчера он обиделся, когда ты отказала из-за усталости или месячных, и ты помнишь, как тебя это задело. И сдаться сегодня — это… дичь какая-то. Когда произносишь вслух эта такая грёбаная дичь…
— Капец.
— Полный, — киваю я. — Я стала… плакать в душе, когда расстроюсь, а не выговариваться ему. Мы стали как будто… соревноваться в усталости. Он мне про работу, я ему про дом. Он мне про зал, а я ему про йогу. Он мне… я ему… Будто это соревнование кому хуже. И кто кого пожалеет… Я перестала радоваться, что он у меня есть, а до него вообще почти никого и не было. Он был первым, кто меня любит. Сразу за маму и за папу. А теперь... появился супернежный ребёнок Максим, который готов обнимать меня по двенадцать часов в сутки. Есть Егор, который заставляет меня хохотать. Есть Соня, которая такая душевная, нежная и чуткая. С ней можно говорить о высоком. Она может проявлять участие. Ещё… Он перестал со мной спорить и специально меня доводить, бесить. На это нужно много энергии, быть сразу злым и добрым. Соблазнять и отталкивать. Все эти игры закончились. А я же это чертовски обожала, на этом держался мой азарт. Но у меня стало не хватать времени, чтобы беситься. Марк стал пресным, спокойным, обычным.
— А ты?
— А я стала жалеющей о старой себе клушей.
— Слушай, а если ты сейчас придёшь к нему? Он дома?
— Скоро будет дома.
— А если прийти и поговорить с ним сейчас. Со старым, ну как будто старым.
— Я вчера хотела, но поняла, что ужасно боюсь его обмануть. Я боюсь, что… Мне же нужно сесть и сказать: «Эй, парень! Скоро ты поймёшь, что я уже не та. И всё закончится. Я — твой курортный роман, и не более того». Он вспомнит всё и поймёт, что я просто воспользовалась им, как это бывает в глупых романах, понимаешь?
— Сложно… и что делать?
— Не знаю. Задача от свекрови: помочь ему вспомнить. И что дальше? Как в романтических фильмах таскать по старым местам и включать любимые треки?
— Глупо?
— Наверное.
— А ты помнишь, как любила его?
— Помню.
— Может, заново влюбиться, и всё само пойдёт?
— Легко тебе, дурочка моя, говорить…
Глава 7. Райт нау в 2019-м
I could stay awake just to hear you breathing
Я могу не спать ночь напролёт, чтобы слушать твоё дыхание,
Watch you smile while you are sleeping
Смотреть, как ты улыбаешься во сне,
While you're far away dreaming
Блуждая по царству грёз.
I could spend my life in this sweet surrender
Я мог бы всю жизнь провести в этом сладком плену,
I could stay lost in this moment forever
Я мог бы остановить это мгновение,
Where every moment spent with you is a moment I treasure
И навсегда остаться с тобой, ценя этот миг, как сокровище.
Don't want to close my eyes
Я не хочу закрывать глаза,
I don't want to fall asleep
Потому что боюсь уснуть,
Cause I'd miss you baby
Ведь даже во сне я буду скучать по тебе.
And I don't want to miss a thing
Я не хочу пропустить ни мгновения,
'Cause even when I dream of you
Потому что, даже если ты мне приснишься,
The sweetest dream will never do
Мне будет не достаточно этого сладкого сна,
I'd still miss you baby
Я всё равно буду скучать по тебе,
And I don't want to miss a thing