— Хватит! Мне стыдно!
— Мы видим, — Ника полна энтузиазма и готова грызть эту новость, как собака сладкую косточку. — Чего стыдно-то?
— Я нагрубила с утра и…
— И что? — ухмыляется Саша.
Сама она покорная жена, пока всё по её. Стоит мужу сделать шаг в сторону — и она закрывается в себе и сосёт энергию ото всех, как вампир. Саша не умеет производить положительные эмоции, она их только отчаянно потребляет и хочет с каждым разом всё больше, как наркоманка, потому рядом остались только те, кто может её удивить даже спустя годы.
— Я не знаю. Сейчас всё время вспоминаю этот его взгляд… Он такой был растерянный, что ли… Он не помнит… и…
— Нель, ну ты же от него ушла. Значит, был повод, — Саша улыбается.
Да. Она всё время это говорит. Повод.
Этим Саша может объяснить почти всё.
Измена — значит, был повод.
Развод — значит, был повод.
Ничего не бывает на пустом месте.
— Тебе плохо без него, только честно? — вопрос Ники не застаёт врасплох, я думаю об этом. — Вот сейчас ты в доме одна. Тебе плохо?
И как мне пояснить, что я НЕ одна. Что я почти никогда не остаюсь одна. Что со мной всё время, блин, КТО-ТО. Что я не успеваю подумать и всё разобрать… Ловлю себя на мысли, что эти пустые слова уже мне самой набили оскомину, и стараюсь от них избавиться, и так по кругу. А ещё я ощущаю дикую нехватку какой-то…
— Поддержки, — тихо говорю я. — Мне не хватает поддержки.
— А разве он тебя поддерживал раньше? — голос Ленки звучит, будто издалека, и я не сразу на него реагирую.
— Что?
— Ну он разве тебя поддерживал? Что изменилось теперь?
— Да… нет, ничего, — киваю я. — Ничего...
— Знаете что! Мы такие молодцы на самом деле! — Саша поднимает свою чашку кофе, и я знаю, что сейчас начнётся. Саша обожает перечислять наши успехи и заслуги. Она так мотивирует нас, чтобы обязательно после встречи оставить приятное победное послевкусие. И я тоже поднимаю свою чашку — проще сейчас выслушать речь, а потом забыть, чем спорить. — Все такие успешные! Самодостаточные! Такие молодцы!..
Она говорит ещё и ещё, я даже киваю. Ника и Ленка закатывают глаза, а потом начинают дразнить Сашу и тянутся для “обнимашек”, а мне всё так же неспокойно, будто вынесла из магазина дорогую сумочку и чую, что это спалили по камерам наблюдения и сейчас придут. Мне и правда дико страшно. Я перебираю всё, что было в жизни, чтобы сравнить ощущения. Так я волновалась, когда мама шла с собрания. Такое чувство у меня было, когда родилась Маня и все кругом это обсуждали. Так меня подкидывало, когда на тесте увидела две полоски…
— Знаете… мне домой… — шепчу, и перед глазами появляются мошки, а во рту напрочь пересыхает.
Хочется встать, но мир качается, и я только вижу лицо Ленки, которая тянется ко мне со своего места.
Глава 15. Верните мой 2008-й
— Знаете… мне домой… — прошептала и перед глазами появились мошки, а во рту напрочь пересохло.
Я попыталась встать, но мир покачнулся, и я только увидела лицо гинеколога, которая потянулась ко мне со своего места.
Я сделала это утром. Сбежала из дома до аптеки, выбрала ту, что подальше от дома и дрожащими руками протянула деньги за тест. На меня посмотрели с сочувствием… противно. Они всё поняли. И я не в силах ещё была смотреть смело и не обращать внимания на чужие “фи”. Пришла домой на дрожащих ногах и каждый шаг будто делала по углям, потому что внутри сердце словно опаляло. Будто каждым шагом выбивала искру из сломанной зажигалки, а огонь всё не зажигался.
Я знала, что там будет, я догадалась, я понимала. Не удивилась чёртовой второй полоске, и всё равно всё похолодело внутри, а по ногам будто пробежали муравьи. Мне и правда виделись мошки, и такая сухость в горле и тошнота — не токсикоз, нервная.
Дома никого… и хорошо. Хотелось помереть тут, в туалете, на холодном кафеле. Один раз, другой, третий вздохнуть и навсегда замолчать.
Боялась ли так же когда-то Катя, мама Мани?
Боялась ли так моя мама?
Всем ли так страшно и плохо?
И к кому бежать? К тебе? Наверное…
Если честно, я не сомневалась, что должна рассказать, и даже не думала о том, что нужно это бросить в лицо, мол, смотри, что натворил. Вовсе нет, я понимала, что это наша проблема. Я понимала, что необразованная дура. Понимала, что не должна была покорной овечкой кивать на слова гинеколога. Я всё-всё понимала… Но вот только от этого не становилось легче.
Я вышла из туалета и упала на свой диван, прислушиваясь к себе и своему организму. Он что-то понял? Ему так противно и неприятно от происходящего? Почему тогда мне так плохо физически…. почему я не счастлива?
Ты позвонил. Спасибо. Ты звонил строго трижды в день, как по будильнику, а я отключалась. Я привыкла к этим звонкам, и мой день стал им подчиняться. Один звонок перед завтраком — значит, пора встать. Второй в обед — нужно пойти и забрать из ателье папеньки Маню. Третий — на ночь, ещё одну серию и спать. И лежать с телефоном гипнотизировать сообщения, чтобы не решаться писать.
— Да? — прошептала я.
— Ты взяла трубку. Что случилось?
— Марк, — я всхлипнула и разрыдалась.
Мне показалось, что я одним только словом “Да”, сказанным просто для связки, скинула на тебя большую часть огромного не по моим плечам груза. Я почему-то вдохнула глубже, глубже, ещё, а потом сорвалась с места и стала жадно пить из стоящей у дивана бутылки минералки. И кашлять, потому что подавилась.
Ты приехал через сорок минут и тут же оказался в моей комнате, а Маню забирать через два часа, и страшно жутко, что тебя тут найдут, но я всё равно и забралась на твои руки и свернулась ручной змейкой, ты гладил по голове, и я то плакала, то успокаивалась, а ты целовал мою макушку и боялся за нас двоих. Со слезами выходила моя жуткая ноша, но страх никуда не девался, ужас теперь был обнажённым, чистым.
— Нель?..
— Я не хочу, — мои губы дрожали, потому голос был особенно жалким и ужасно хриплым, — не хочу, Марк…
— Почему?
— Мне в...восемнадцать… Я вообще не хотела никогда… Я… боюсь.
Ты целовал теперь мои щеки без похоти, просто потому что это успокаивало, и говорил, как всё наладится, придёт в норму.
— Как? Какая вообще норма? Это… человек…
— Мы… сглазили, выходит. — Твой смех что-то во мне изменил. Я распахнула глаза и уставилась на тебя, смеющегося и пока ещё чужого мне человека. Я долго к тебе привыкала. Очень-очень долго. Потому что из разряда смешного знакомого ты перешёл в разряд… будущий отец моей дочери. — Не бойся. Пошли. К врачу.
— Папенька… Маня…
— Сначала найдём врача, который всё объяснит. Потом я верну тебя домой, мы уложимся часа в два-три. Мы вместе решим, как всё рассказать твоему отцу, ладно?
— Ладно. А твои?
— Они поймут, — твоя кривоватая ухмылка меня поразила.
— Ты серьёзно?
— Да. Идём, расскажу как-нибудь.
И мы поехали к врачу. И он всё повторил. И впервые я узнала, что такое гипергликемия.
Ты читал рекомендации врача, я читала на твоём лице беспокойство и заинтересованность. И не понимала, почему тебя это волнует больше, чем меня. Почему у меня внутри так пусто и так всё дрожит и замирает. Почему ты смотришь на меня с какой-то тайной во взгляде, как-то по-особенному, а я не могу врубиться, что, блин, происходит.
— Я не могу сама это решать. Мы должны поговорить с папенькой…
— Неля. Это твоя жизнь, и прежде чем с ним говорить, ты должна сама решить, чего ты хочешь.
— Хочу… не знаю. Я не знаю, как я могу знать?
— Ты знала, что у тебя проблемы с сахаром?
— Нет. Иногда мне было плохо. Врач объяснил, что это был сахар. Но… это давно. После смерти Серёжи…
Я замолчала пережёвывая имя брата, понимая… что сказала его чуть ли не впервые просто в разговоре. Имя выскользнуло и зависло в воздухе, парализовав меня. Оно, будто живое, дышало и подрагивало, спрашивая: что дальше? Что дальше? Теперь я буду легко его произносить? Почему? Потому что когда-то так же страшно было моему брату. Моему пятнадцатилетнему старшему брату было страшно, а мне восемнадцать. Я старше, умнее и нет…
— …Я даже не знаю, кто я, — шепот был пугающе жалким, опять. Всё это делало меня жалкой, а я хотела прекратить всё. — И кто ты… Кто ты? Ты работаешь, да? Ты… ты п**дец какой взрослый! Тебе блин… на семь лет больше.
— Тише. Тише!
— Нет!
Мы сидели в машине на парковке, и мне вдруг показалось, что я тут не к месту. Я не должна сидеть справа, рядом с почти-мужчиной, я не должна быть ему под стать, не должна быть тут на правах чьей-то женщины и чьей-то матери. И этот липкий ужас от моей неуместности покрывал всё тело, и снова по ногам бежали мурашки-муравьи, только теперь мне пояснили, что этого нужно опасаться. Объяснили, что нужно следить за всем, за моим вмиг оказавшимся бракованным организмом, нужно пить какие-то таблетки, нужно идти к эндокринологу. Нужно брать какие-то талоны.
В пять в среду врач.
К восьми утра анализы.
Кровь, моча.
Перед этим не есть, не пить.
Тут прийти, забрать талон в регистратуре, а за этим заехать завтра к шести.
— А-а-а-а! — Мой вопль должны были услышать все вокруг, я не верила в то, что происходит, и ты устало потёр лоб, потом всё лицо ладонями и кивнул.
— Прости.
— Ничего, — шепнула я, успокаиваясь. — Не буду тебя винить… Я не умнее. Может, маме моей… только не папенька.
— Почему мама?
— Потому что, видимо, девочки в беде идут к мамам… Отвези меня, пожалуйста, к ней.
— Хочешь, сам Маню заберу?
— Хочу.
Глава 16. Верните мой 2008-й
Мы с твоим отцом поговорили.
Всё хорошо. Он ничего не знает.
Он нормальный, не торопись домой