Старик с потемневшим, окаменелым лицом стоял на полотне и глядел на приближающийся состав. На что тут надеяться? Вагоны бесшумно, словно во сне, накатывались все ближе, ближе… Сами же они не остановятся, это только во сне случаются чудеса…
Совсем не по-стариковски отпрянул он от путей. Куда? — в дом!.. Чтобы не видеть, не слышать, раз уж нельзя помочь!..
…Трясущимися руками он выгребал их из-под кровати, всунувшись туда чуть не по плечи, и лихорадочно кидал в полушубок. Бегом на линию! Только б хватило сил!..
Он бесстрашно улегся у самых рельсов и хищно глядел вперед, на набегающую, уже совсем близкую к нему пустую площадку: тормозной, как видно, изверившись, спрыгнул наземь… Старик приготовился к встрече. Секунда — и полетели над ним вагоны. Грохот. Он ловко, не упустив момент, подбросил под колесо башмак. Под следующее. Еще. Еще. Шапку сдуло прямо под вагон, сверкала лысина. Вокруг — снежная пыль столбом, визжали колеса. Он методично делал свое дело. Он не мог видеть, как на одной из вагонных площадок, скорчившись, вобрав голову в плечи, вертел тормозную баранку Прохоров, с виду тщедушный, но жилистый, упорно надеясь, что может сработать хоть его ручной тормоз.
…Еще один башмак. И еще… Господи, кажись замедляет!.. Еще! Так. И еще башмачок подбросим…
Вагоны остановились.
С площадки соскочил Прохоров, бежит к старику. Тот совсем обессилел, сидит на земле, привалившись к застывшему подле него колесу. Лицо серое-серое… как песок между комьями развороченного его локтями и коленками снега. Глаза закрыты. Прохоров обнял его за плечи, другой рукой счищает с полушубка снег и землю; заботливо накрыл ему лысину своей шапкой.
— Это ты, Прохоров? — говорит тот, не открывая глаз, но уже улыбаясь: чувствует, что друг рядом.
— Я… я… ты сиди!
— Видишь, встретились… Ты чего меня обманул?.. Ну, с праздником, Прохорыч… с Новым годом!
— Покалечился? — испуганно говорит Прохоров, увидев, что руки старика в чем-то красном.
— Не, — отвечает тот и, подняв с земли железный башмак, показывает приятелю. — Десять лет не пользовался. Заржавели, стервецы, под койкой…
1937
ПУГОВИЦАРассказ
Немецкий социал-демократ приехал в 1920 году в Россию — взглянуть на все своими глазами и встретиться с Лениным. (Многие тогда приезжали за этим.) Еще не кончилась война с Врангелем и Пилсудским, — Россия была, как ему показалось, на крайней черте разрухи и голода. Да, конечно, каким-то чудом она продержалась все эти трудные годы, но сейчас, ему думалось, революционный энтузиазм неизбежно выдохся, люди безмерно устали.
Немец готовился задавать Ленину резкие, прямые вопросы, требующие столь же прямых ответов. Готовился быть беспристрастным судьей того, что происходит в России… Но вместо этого он стал торопливо отвечать на вопросы, которыми забрасывал его Ленин. Ленин расспрашивал, как получилось, что провозглашенная в одном из немецких княжеств советская республика, в правительстве которой независимый социал-демократ принимал близкое участие, продержалась всего три дня. Немец резонно объяснил, что правое крыло социал-демократической партии их предало, что народ оказался недостаточно сознательным, недостаточно подготовленным к социализму и не поддержал в нужную минуту свое рабочее правительство.
— А что вы сделали для народа, чтобы он вам поверил и поддержал вас? — придирчиво спросил Ленин.
— Он нам не мог не верить, — обиженно возразил независимец. — Мы плоть от плоти народа. Мы близки ему так… ну как эта пуговица к пальто, к которому она пришита.
Ленин усмехнулся.
— Гм, допустим. Ну, и что же вы сделали для родного народа?
— А что мы могли успеть за три дня сделать? — недоумевал немец.
— Назовите хотя бы один закон или декрет, который вы объявили и попытались провести в жизнь.
— До законов и декретов не дошла очередь. Наше правительство, повторяю, существовало только три дня.
Ленин был неумолим:
— Три дня! И вы этот срок никак не использовали. Еще бы вас поддержал пролетариат, когда вы даже не успели на фабриках ввести рабочее самоуправление. Вас не поддержали крестьяне, потому что вы и не заикнулись о том, чтобы отобрать и разделить помещичью землю. Что вообще вы успели? Застегнуть сюртуки на все пуговицы и чинно войти в кабинеты, оставленные бежавшими министрами? Этого мало. Этого непростительно мало. Вот почему вы не удержались больше трех дней. А мы, как видите, держимся больше трех лет и надеемся — на века!
Пораженный такой самоуверенностью, независимец вдруг утратил хладнокровие и воскликнул:
— На века? А пуговица?
— Что пуговица? — удивленно спросил Ленин.
— Если завтра у вас, у меня оторвется и потеряется пуговица — тогда что? Скажу откровенно: я, как бывший портной, нарочно осведомлялся…
— Ах, вы портной? — заинтересовался Ленин.
— Да, но что толку! У вас здесь в России не продают пуговиц. Можно совершать чудеса героизма и самоотверженности, победить всех врагов — и оказаться бессильным против маленького смешного случая: человек потерял пуговицу! У вас остановились фабрики, изготовляющие самые простые, обыкновенные вещи. Люди годами живут без реальной возможности приобрести себе то, что им нужно. Я говорю не о предметах роскоши, я говорю о пуговице!
Ленин рассмеялся:
— Вы хотите сказать, что если у кого-нибудь из нас отвалится от штанов пуговица, штаны не будут держаться на одном энтузиазме. Да, вы правы: по всем законам земного тяготения не должны держаться, — он доверительно наклонился к немцу. — А я вам по секрету скажу: будут. Еще туже подтянем веревочкой брюхо — и отлично станут держаться, пока не прогоним Врангеля. А потом у нас в стране будет много пуговиц и других полезных вещей. Мы станем их делать с не меньшим энтузиазмом, чем воевали. А пока, дорогой товарищ, может быть, вы оставите в покое мою пуговицу?
— Извините! — смущенно сказал немец, крутивший во время этого горячего спора пуговицу на пальто Ленина.
И они пошли дальше, направляясь в рабочий клуб, где Ленин должен был выступать на митинге.
Было лето, от ускоренной ходьбы Ленину стало жарко, он распахнулся… и от пальто отлетела эта злосчастная, открученная его собеседником пуговица. Отлетела и покатилась по тротуару. Ленин этого не заметил. А немец заметил, еще больше сконфузился, поднял ее и спрятал к себе в карман. На всякий случай: может, потом как-нибудь удастся поправить дело!
После митинга в клубе, где Ленин говорил об очередных задачах Советской власти, о военном и трудовом фронте, они снова вышли на улицу. И немец с изумлением увидел, что у Ленина на пальто все пуговицы в целости. Что за чудеса? Ведь Ленин всего на десять минут снял в зале пальто и положил его на стул позади себя. Кто успел пришить пуговицу? Откуда взял? Значит, за одеждой вождя постоянно следит специальный человек, иначе объяснить этот случай невозможно: отлетевшая пуговица благополучно покоится в кармане у немца…
Через несколько лет, когда Ленина уже не было в живых, независимый социал-демократ, который стал коммунистом, снова приехал в СССР. Он с радостью увидел, что страна ожила, в ней кипит созидательная работа, много всяких товаров, причем не только в Москве, но и в деревне, где он успел побывать.
В одной избе, куда он зашел, его заинтересовал портрет Ленина. Ленин на этом портрете, увеличенном с фотографии, — в пальто, в кепке, — именно так был он одет во время той хорошо памятной прогулки. Хозяйка избы, пожилая женщина, приметив, что иностранный гость пристально разглядывает портрет, вдруг с гордостью объявила:
— А пальтецо-то на Ильиче мне хорошо знакомо!
— Что это значит? — не понял немец.
Женщина рассказала, что лет пять назад, когда она работала в городе — в заводском клубе уборщицей, — приехал на митинг Ленин. Она, как водится, принесла оратору стакан чаю, быстро глянула сначала на самого Ленина, потом на его пальто, которое лежало на стуле. И обратила внимание, что на этом не новом, но еще хорошем пальто с черным бархатным воротником не хватает пуговицы. Она тихонько взяла пальто и унесла к себе в каморку под лестницу. А дальше что делать? Пуговицы у нее не припасено, да и не прежнее время — пошел да купил… Ну, авось пройдет номер: оторвала от своей жакетки пуговицу (не совсем, конечно, такая, как у Владимира Ильича, поменьше, другого фасона) и накрепко, самыми толстыми нитками, пришила к пальто.
И вот недавно приходит в сельпо и видит большой портрет Ленина. Вгляделась — матушки! — пуговица на пальто (вторая сверху с правой стороны) та самая, от ее жакетки…
Принесла этот портрет домой и повесила у зеркала.
Не однажды в день подойдет, полюбуется:
— Пуговка-то моя пришита!
Выслушав это, немец внимательно осмотрел портрет, молча кивнул головой: «Все правильно», — затем вынул из жилетного кармана аккуратно завернутую в бумажку (с указанием даты прогулки) ленинскую пуговицу, которую хранил столько лет, — и подарил женщине. От всего сердца!
Потому что он рассудил так: по всей мировой справедливости этот сувенир должен принадлежать ей, и никому другому. Он суть превосходное доказательство того, что русская советская власть — самая что ни на есть своя, народная, что всемирно известный политический вождь и уборщица — отнюдь не полюсы: эта деревенская женщина чувствует себя чем-то вроде его тетушки или нянюшки… Ну что ж, как говорится, дай бог, чтоб так и осталось на века!
1963
ВЕТОЧКА И СЕНАТОРРассказ
Задумываться Веточка начал довольно давно, с половины зимы. Сначала он посвящал мыслям лишь понедельник, затем прибавил к нему и вторник. Лежал на диване и думал, угревшись под ватным одеялом и наваленными поверх него двумя-тремя старыми, дореволюционными, точнее — еще довоенными — пальто. Он отдыхал от остальных дней недели, которые проводил на толкучке с рассвета дотемна, если не выгоняла раньше облава.