Журнал «Вестник знания»: 1. Вопрос о любви и ревности — слишком обширная тема для короткого, но исчерпывающего ответа. 2. При нормальном пищеварении отрыжки быть не должно.
«Наука и техника»: 1. По вопросу о любви и ревности смотри книгу проф. Реванш «Биология, физиология, социология и психопатология любви», изд. «Красная газета». 2. При исправном пищеварении отрыжки обычно не бывает.
«Искра»: 1. Вопросу о любви и ревности в современном быту посвятим специальную статью в одном из ближайших номеров журнала. 2. Отрыжка бывает при некоторых неисправностях пищеварения.
«Гигиена и здоровье рабочей семьи»: 1. По вопросу о любви и ревности смотри статью проф. Залкинда «Социальные посылки любви» в № 23 нашего журнала за 1925 год. 2. Отрыжка свидетельствует о некоторых ненормальностях пищеварения.
«Хочу все знать»: 1. См. ответ № 13 подписчику № 1023 в № 21 нашего журнала за 1929 год. 2. См. ответ № 31 подписчику № 3201 в № 12 нашего журнала за 1929 год.
Местная газета. Консультационный отдел: 1. По вопросу о любви и ревности смотри… (стертая печать). 2. Отрыжка после еды бывает… (не допечатано).
Чтобы крысы в амбаре не поели картошку, ее обкладывают репейником, который они не любят — берегут свою шкурку.
Прямая кишка жизни.
Про иностранные книжки:
— Должно, вверх ногами написано.
Сидела недвижно, шевелились лишь губы. К груди был приколот коленкоровый букетик фиалок, под электричеством выглядевший железным.
«Как на памятнике!» — думал Ефрем.
И даже сравнение это, в другое время — смешное бы, — сейчас нелепостью своей пугало.
Редакционный работник говорит, разделяя свою речь знаками препинания: «Вы — запятая — товарищ — запятая — не следите за периодической комсомольской печатью — точка абзац тире — обратитесь — запятая — товарищ — запятая — туда-то — двоеточие…»
Получив очередной том «Литературной энциклопедии», читаю: «Мировая скорбь» — см. «Скорбь мировая».
Это значит — придется терпеть еще минимум два тома.
Известный востоковед Б. имел привычку спрашивать у студентов, что привело их на восточный факультет. Однажды к нему пришел студент, у которого вся голова была обмотана бинтом. Профессор обратился к нему с обычным своим вопросом: «А вас что привело на наш факультет?»
Уши у того были завязаны, и, не расслышав, он решил, что профессор спрашивает, что с его головой:
— Это меня ломовик оглоблей…
— А, тогда понятно.
Петергоф. Балтийская осень. Серое небо за черными деревьями.
Первые морозы, но на танкодроме — запах болота, развороченного танками.
Поет в вагоне женщина с ребенком, поет трогательную песню о Кате, ее любовнике, о ребенке, о том, как она поехала в город искать обманщика, скиталась год по панелям, научилась пить русскую горькую и, встретив однажды своего полюбовника, убила его.
Комроты Шипицын ищет эту певицу по всем вагонам, но она уже вышла из поезда.
Девушка в военной парикмахерской нежно и бережно обращается с головами и лицами молодых танкистов, у которых только еще начала расти борода.
Когда его брила девушка, он, разрезвившись, попробовал посвистать, но она легонько шлепнула его по губам.
Красный кирпичный поселок. Розовые облака на зимнем закате. Очень прозрачный воздух. Затем сумерки, как бы с мелким порошком в воздухе.
Поезд. За окном первый снежок выпал ночью. Сейчас чудесное утро. Кучи камней и кирпичного лома у железнодорожного полотна припорошены снегом — каждый камень отдельно сверху покрыт немножко.
Рыжая кошка в окне красного кирпичного дома.
Ржавые купола на кирпичной нештукатуренной церкви — в тон стенам.
Инвалида порывом ветра сдуло с перрона.
Две женщины, Варвара Николаевна и Марья Александровна, стареющие, некрасивые службистки. (В одном учреждении, но в разных комнатах.) Одна пришла к другой по делу и вдруг, как девочка, опустилась на колени. Та нежно ей говорит: «Дай погляжу в твои ясные глазки…» Хорошо, естественно, никаких сантиментов — просто они сердечно относятся друг к другу. И одиноки.
Воротник у младшего флотского командира застегивается сзади, а спереди ужасно давит кадык. Стоят двое на трамвайной площадке и совершенно одинаково вертят шеей.
Значок танкиста — броневой щит, рука (с копьем), перевитая молнией.
Муж вернулся с курорта. В воинской части он очень занят, почти не бывает дома. Жена скучает и злится. Вдруг приходит письмо на его имя. Не показывая письмо мужу, жена распечатывает его и читает. Письмо от женщины, с которой он познакомился на курорте. Из содержания письма еще нельзя заключить об измене, но все равно оно возбуждает у жены ревность и желание скандала. Но настоящего материала для большого скандала еще маловато. Поэтому, отчасти же от скуки, жена отправляет незнакомке письмо от имени своего мужа. Затевается переписка, постоянно усиливающаяся в выражении чувств. Дело доходит до того, что незнакомка, бросив мужа, приезжает в военный городок вместе с ребенком. Только тут жена испугалась — что она наделала! — она хотела скандала, но теперь может потерять мужа… Он, бедняга, и знать ничего не знает. Жена пытается все свалить на него, пользуясь тем, что прибывшая дама забыла дома злополучные письма и невозможно точно установить, кто же их написал. Но рушится и последняя возможность свалить с себя ответственность: супруг незнакомки оказался настолько предупредительным, что присылает эти письма… И все выходит наружу.
Кончается более или менее благополучно. Муж и жена помирились, а незнакомка, приняв много сраму, уехала восвояси.
Набросок начала этого рассказа:
Она долго вертела письмо в руках. Ничто в его внешнем виде не помогало догадаться о содержании. Обыкновенный конверт, из тех, что продаются на почте, с напечатанными вопросами — куда, кому. Незнакомый почерк, похожий на женский. (Но и мужчины иногда пишут круглыми, без нажима, буквами.) Она попробовала поместить конверт против света. Конверт был плотный и ничуть не просвечивал. Адреса отправителя на конверте нет, штемпель размазан.
— Здорово затемнено! — сказала она с досадой и бросила письмо на стол. Оно слетело на пол. Она подняла его и аккуратно приставила к чернильнице.
— Ладно, — сказала она, — так и быть. Пусть он сначала прочтет.
Расчет был правильный. Он не откажется удовлетворить ее любопытство. Так бы и было, если бы он пришел сейчас, сию минуту. Но он, как всегда, запаздывал, ей, как всегда, было скучно его дожидаться, и она решила его наказать.
Концертмейстер Мариинского театра виолончелист Вольф-Израэль очень любил дирижировать. На гастролях оркестра в Кисловодске он должен был дирижировать в очередь с другим дирижером. Его очередь была в четверг. Но в четверг пошел дождь, эстрада была открытая — концерт отменили. В следующий четверг — опять дождь. Вольф-Израэль взмолился к другому дирижеру:
— Давайте переменимся: ваша очередь будет в четверг, а моя в среду.
Тот согласился. Но на этот раз дождь пошел в среду. С тех пор Вольф-Израэля прозвали «дождливым дирижером».
— Я люблю этого дирижера. Когда он захочет, он очень хорошо дирижирует. — И, помолчав, добавил с кроткой улыбкой: — К сожалению, он почти никогда не хочет.
В 1941 году Зандерлинг был приглашен в Ленинград на радио дирижировать одной новой симфонией. В воскресенье 22 июня начались репетиции с оркестром. Утром успели сколько-то поработать, а в перерыве по радио выступил Молотов: война. Но приказа об отмене репетиций начальство Радиокомитета еще не отдавало, и Зандерлинг счел своим долгом после перерыва продолжать работу. Лишь поиграв еще некоторое время, прервали репетицию. Прощаясь с музыкантами, Зандерлинг сказал:
— Товарищи! Мы непременно с вами еще вернемся к начатой работе. Я уверен, что симфония у нас получится.
Билеты на поезд достать было трудно, — лишь через три дня Зандерлингу удалось уехать в Москву, к семье.
Молодая пара слушает «Пиковую даму». Скучает. Вдруг оживилась: на сцене поют «Мой миленький дружок, Прелестный пастушок».
Парень поднял вверх большой палец:
— О, что-то знакомое. Откуда это?
Слушает оперу «Евгений Онегин». Иногда завязывает узелок на носовом платке.
— Для чего это вы?
— Понравился мотив. Хочу запомнить.
Из балетного либретто:
Раннее утро. Ветхий домик. Покосившееся крылечко. Евгений выносит Парашу.
Два композитора вспоминают город, откуда они родом и где учились в музыкальном училище:
— Помнишь Епифанова?
— Нет, не помню.
— Ну как же, гобоист. Василий Андреевич. Умер. Два года назад. А Сивцова помнишь? Ивана Сысоевича?
— Так он же еще во время войны погиб.
— Нет, после. Году в 1948-м. От инсульта. Хороший был дирижер. А вот духовик, тромбонист Павлов, тот совсем недавно скончался. Прошлой весной. Кстати, помнишь жену Павла Дмитриевича, баритона? Красивая такая женщина.
— Это сопрано, что ли?
— Меццо-сопрано. Рак. Обе груди вырезали.
— Это, говорят, еще ничего. Не влияет.
— Померла. Метастазы туда, сюда. И привет.
— М-да. Ну, а этот… как его?.. (Жест.)
— Клементьев, что ли? Он давно помер.
— Да нет… Украинская такая фамилия…