Высочайший спросил у Никого не Стесняющего:
– Можно ли Беззубого облечь властью Равного Небу?[96] Я попрошу его через Наставника Юных.
– Как это опасно! Поднебесной будет грозить беда! – ответил Никого не Стесняющий. – Ведь Беззубый превосходит всех остальных. Он человек прозорливый, с острым зрением и тонким слухом, скорый на ответ. Но при этом хочет обрести природное (естественное) с помощью человеческого (искусственного); размышляет, как искоренить преступления, а не знает, отчего происходят преступления. Как такого облечь властью Равного Небу! Ведь он станет применять человеческое, а не природное. Притом он основывается на самом себе и отвергает других; притом чтит знания и применяет их быстро, как огонь; притом он раб мелочей; притом связывает себя вещами; притом, оглядываясь по сторонам, ожидает подтверждения от других; притом соглашается с требованием каждого из толпы; притом изменяется вместе с вещами и никогда не бывает постоянным. Разве достоин он власти Равного Небу? И все же ведь у него есть предки, есть род, его можно сделать отцом рода, но нельзя сделать отцом всех родов. Он возглавит смуту. Поставь его лицом к северу[97] – навлечет беду, лицом к югу – породит разбой.
Высочайший любовался царством Цветущим, и Страж Границы Цветущего сказал:
– Ах, мудрый человек! Разреши мне, мудрый человек, пожелать тебе долгой жизни!
– Отказываюсь! – ответил Высочайший.
– Пожелаю тебе, мудрому человеку, богатства!
– Отказываюсь!
– Пожелаю тебе, мудрому человеку, много сыновей!
– Отказываюсь!
– Долголетия, богатства, многих сыновей жаждет каждый. Почему же только ты один не жаждешь? – спросил Страж.
– Много сыновей – много тревог, – ответил Высочайший. – От богатства много хлопот, а от старости – поношение. С помощью этих трех благ не взрастить добродетели, поэтому и отказываюсь.
– Сначала я принял тебя за мудрого человека, – сказал Страж, – а теперь вижу, ты благородный муж. Природа породила тьму людей, им необходимо дать занятие. Если иметь много сыновей и каждому дать занятие, откуда возьмутся тревоги? Если имеешь богатство, пусть люди его поделят, какие же будут хлопоты? Ведь мудрый человек живет точно перепел, питается словно птенец, передвигается подобно птице, не оставляя следов. Когда в Поднебесной царит Путь, мудрый процветает вместе со всеми вещами; когда в Поднебесной нет Пути, мудрый в праздности укрепляет добродетель. Если за тысячу лет ему жить надоест, он улетает к бессмертным, оседлав белое облако. Туда, в обитель предков, нет доступа трем бедам. Но если телу ничто не причинит вреда, откуда же возьмется поношение? – И Страж пошел прочь.
– Дозвольте спросить… – начал, следуя за ним, Высочайший.
– Изыди! – ответил ему Страж.
Когда Высочайший правил Поднебесной, он поставил Высокосовершенного[98] правителем одного из царств.
Высочайший передал власть Ограждающему, Ограждающий передал Молодому Дракону, и тогда Высокосовершенный отказался быть правителем и стал пахать. Молодой Дракон отправился с ним повидаться и застал его на поле обрабатывающим землю. Подойдя, Молодой Дракон занял место пониже и спросил:
– Некогда Высочайший правил Поднебесной и поставил вас, мой учитель, правителем. Дозвольте спросить, по какой причине вы, мой учитель, отказались быть правителем и стали обрабатывать землю, когда Высочайший передал власть Ограждающему, а Ограждающий – мне?
– Некогда, правя Поднебесной, Высочайший не награждал, а в народе друг друга поощряли; не наказывал, а в народе остерегались. Ныне ты награждаешь и наказываешь, и народ утратил человечность. С той поры пришла в упадок добродетель, с той поры распространились наказания. С той поры пошла смута последующих поколений. Уходи! Не мешай мне работать! – Высокосовершенный принялся усиленно пахать и более не оглядывался.
В Первоначале было Небытие, не было бытия, не было и названий. При появлении одного у одного еще отсутствовала форма. Обретя одно, вещь рождается, и это называется свойством. Когда в еще неоформившемся появляется разделение, но без отделения, это называется жизнью. Начинается движение, и рождается вещь; когда вещь завершена, рождается и естественный ее закон, называется это формой. Форма – это тело, хранящее дыхание. У каждой вещи свой внешний вид, свое положение, и это называется природой. Природа, достигнув совершенства, возвращается к свойствам, свойства в высшем пределе становятся тождественными Первоначалу, тождественные Первоначалу становятся пустыми, а пустые – великими. Это как бы хор, поющий без слов, сомкнув губы. Объединяясь в таком хоре, сливаются с небом и землей. Их единение смутное, то ли глупое, то ли неосознанное, но это называется изначальным свойством, тождественным великому согласию с путем.
Конфуций спросил Лао-цзы[99]:
– Можно ли назвать мудрым человека, который овладевает Путем, будто подражая сильному: делая невозможное возможным, неистинное истинным; или софиста, который говорит, что отделить твердое и белое ему так же легко, как различить светила на небе?
– Это суетливый мелкий слуга, который трепещет в душе и напрасно утруждает тело. Ведь уменье собаки загнать яка, ловкость обезьяны исходят из гор и лесов, – ответил Лао-цзы. – Я скажу тебе, Цю, о том, чего нельзя услышать, о чем нельзя рассказать. У многих есть голова и ноги, но нет ни сердца, ни слуха; но нет таких, кто, имея тело, существовал бы вместе с не имеющим ни тела, ни формы. Причины движения и покоя, смерти и рождения, уничтожения и появления не в самих людях, но некоторые из причин управляются людьми. Того же, кто забывает обо всех вещах, забывает о природе, уподоблю забывшему самого себя. Только забывшего о самом себе и назову слившимся с природой.
Цзянлюй Уговаривающий увиделся с Цзи Уразумевшим и сказал:
– Луский правитель просил меня, Уговаривающего, разрешить ему воспринять от меня учение. Я отказывался, но безуспешно. Поведал ему, но не знаю, попал ли в цель. Разрешите попытаться представить вас царю. Я же сказал лускому царю: «Необходимо покорять почтительных и бережливых, выдвигать преданных общему и верных царю, не льстивых и не корыстных. И тогда никто в народе не посмеет нарушать согласие».
Цзи Уразумевший рассмеялся и ответил:
– Вам, учитель, речами о добродетелях предков и прежних царей не справиться с задачей так же, как кузнечику-богомолу, что в гневе топорщит крылья, преграждая дорогу повозке. Ведь таким образом царь сам только подвергся бы опасности: у него в башне много сокровищ; куда бы он ни отправился, по его следам бросается толпа.
Цзянлюй Уговаривающий задрожал от страха и сказал:
– Мне, Уговаривающему, неясны ваши слова, учитель. И все же хочу, чтобы вы, Преждерожденный, рассказали мне об этом главное.
Цзи Уразумевший ответил:
– Великий мудрец, правя Поднебесной, воодушевляет сердца людей, чтобы они завершали обучение, улучшали обычаи, отказывались от разбойничьих страстей. Он ведет всех своей единой волей, но происходит это подобно самодвижению природного характера каждого, и причину этого народ не сознает. Разве такой человек, беспредельный и необъятный, в обучении народа может считаться младшим братом Высочайшего и Ограждающего, а не старшим их братом? Он стремится к тождеству с изначальными свойствами и к покою сердца.
Странствуя, Цзыгун дошел на юге до царства Чу и возвращался в Цзинь. Проходя севернее реки Хань, заметил Огородника, который копал канавки для грядок и поливал их, лазая в колодец с большим глиняным кувшином. Хлопотал, расходуя много сил, а достигал малого. Цзыгун сказал:
– Ведь здесь есть машина, которая за один день поливает сотню грядок. Сил расходуется мало, а достигается многое. Не пожелает ли учитель ее испытать?
– Какая она? – подняв голову, спросил Огородник.
– Выдалбливают ее из деревянных досок, заднюю часть – потяжелее, переднюю – полегче. Она несет воду, точно накачивая, будто кипящий суп. Называется водочерпалкой.
Огородник от гнева изменился в лице и, усмехнувшись, ответил:
– Я не применяю ее не оттого, что не знаю, я стыжусь ее применять. От своего учителя я слышал: «У того, кто применяет машину, дела идут механически, у того, чьи дела идут механически, сердце становится механическим. Тот, у кого в груди механическое сердце, утрачивает целостность чистой простоты. Кто утратил целостность чистой простоты, тот не утвердится в жизни разума. Того, кто не утвердился в жизни разума, не станет поддерживать Путь».
Стыдясь и раскаиваясь, Цзыгун опустил голову и промолчал.
Через некоторое время Огородник спросил:
– Кто ты?
– Ученик Конфуция, – ответил Цзыгун.
– Не из тех ли многознающих, что подражают мудрым, чтобы в самодовольстве всех превзойти? Не из тех ли, что бренчат в одиночестве на струнах и печально поют, чтобы купить себе славу на всю Поднебесную? Если бы ты забыл о своей священной душе и отказался от своей плоти, быть может, приблизился бы к Пути. Но неспособный управлять собственным телом, как сумеешь ты навести порядок в Поднебесной? Уходи! Не мешай мне работать! – сказал Огородник.
Устыдившись, Цзыгун побледнел и, точно потерянный, не мог овладеть собой. Лишь пройдя тридцать ли, пришел в себя.
– Что это был за человек? – спросили его ученики. – Почему при встрече с ним вы, учитель, изменились в лице, побледнели и целый день не могли прийти в себя?
– Раньше я считал, что в Поднебесной есть лишь один человек – Конфуций. Не знал, что есть еще и другой, – ответил Цзыгун. – Я слышал от учителя о Пути мудрецов: это стремление осуществлять дела, приобретать заслуги, добиваться больших успехов малыми силами. У нынешнего же учителя иначе. У того, кто владеет Учением, целостные свойства. При целостных свойствах – целостное тело. При целостном теле – целостен разум. В целостном же разуме и заключается Путь мудрого. Вверяясь жизни, он действует вместе с народом, но куда идет – неведомо. Неизмерима и совершенна его простота! Учитель сердцем предал забвению заслуги и корысть, ловкость и хитрость. Такой человек не пойдет против своей воли, не пос