[107]. Тот, кто с ее помощью действует и успокаивает современников, приобретает великие заслуги, славное имя и объединяет Поднебесную. В покое становятся мудрецом, в движении – царем. Того, кто не действует, почитают; с тем, кто безыскусственен и прост, не сможет состязаться в красоте никто в Поднебесной. Ведь того, кто постиг свойства неба и земли, называем великим основателем, великим родоначальником. Он един с природой, а поэтому приводит к гармонии Поднебесную, он един с людьми. Быть в единстве с людьми – это наслаждение человеческое, быть в единстве с природой – это наслаждение естественное.
Чжунцзы сказал:
– О мой учитель! О мой учитель! Крошишь всю тьму вещей, а не жесток; взращиваешь тьму поколений, а не милосерден. Ты старше самой отдаленной древности, а не стар. Покрывая и поддерживая и небо и землю, отливаешь и высекаешь тьму форм, а не тленен. Это и называется естественным наслаждением. Поэтому и говорится: «Для того, кто познал естественное наслаждение, жизнь – проявление природы, смерть – изменение вещи». В покое у него те же свойства, что у силы холода; в движении у него такие же волны, как у силы жара. Поэтому для того, кто познал естественное наслаждение, нет ни гнева небес, ни людского порицания, ни бремени вещей, ни кары душ предков. Поэтому и говорится: «В его движении – небо, в его покое – земля. Сердцем в едином утвердится и царствует в Поднебесной, души предков ему не вредят, его не утомляют». Сердцем в едином утвердится, и ему покорится вся тьма вещей. Если слова исходят из пустоты и покоя, достигают неба и земли, проникают во всю тьму вещей, это называется естественным наслаждением. Естественное наслаждение – это стремление мудрого, который пасет всех в Поднебесной.
Родоначальники свойств предков и древних царей – это небо и земля; хозяева их – свойства Пути, постоянное в них – недеяние. При недеянии брали у Поднебесной и оставался избыток, при деянии давали Поднебесной и все не хватало. Поэтому-то древние и ценили недеяние. Если высшие держались недеяния и низшие держались недеяния, то низшие приобретали те же свойства, что и высшие. Когда низшие приобретали те же свойства, что и высшие, не оставалось слуг. Если низшие держались деяния и высшие держались деяния, то высшие обретали тот же путь, что и низшие. Когда высшие обретали тот же путь, что и низшие, не оставалось хозяина. Высшим необходимо недеяние, и они берут у Поднебесной; низшим необходимо деяние, и они дают Поднебесной – таков неизменный Путь. Поэтому древние, царствуя в Поднебесной, не заботились ни о чем, хотя и охватывали своими знаниями небо и землю; не говорили, хотя своим красноречием могли вылепить всю тьму вещей; не действовали, хотя были способны совершить все среди морей. Небо не рождает, а вся тьма вещей сама развивается; земля не выращивает, а вся тьма вещей сама вскармливается. Предки и древние цари держались недеяния, а все в Поднебесной завершалось. Поэтому и говорится: «Нет ничего священнее неба, нет ничего богаче земли, нет ничего величественнее предков и древних царей». Поэтому и говорится: «Предки и древние цари в свойствах равны небу и земле». Таково учение о том, как оседлать небо и землю, как погонять всю тьму вещей и применять массу людей.
Корень в высшем, верхушка в низшем; основное за хозяином, подробности за слугой. В движении трех армий и воинов пяти родов оружия[108] – верхушка свойств. В наградах и карах, выгоде и ущербе, в приговоре к пяти наказаниям – верхушка обучения. В обрядах и законах, мерах и числах, телах и названиях, изучении и сравнении – верхушка управления. В звуках колокола и барабана, в красоте перьев и бычьих хвостов – верхушка радости. В плаче и причитаниях, траурных одеждах, пышных или скудных – верхушка горя. Таковы все пять верхушек, но чтобы за ними следовали, необходимо движение разума, необходимо движение сердца. Учение о верхушках было у древних, но его вовсе не ставили на первое место. Благородный муж начинает, слуга за ним следует; отец начинает, сын за ним следует; старший брат начинает, младший – следует; старшие начинают, а младшие – следуют; мужчины начинают, а женщины – следуют; муж начинает, а жена – следует. Ведь в том, что впереди шествуют более почитаемые, а за ними – менее почитаемые, – порядок неба и земли. Поэтому мудрые ему и подражали. Священное и мудрое в том, что небо наверху, а земля внизу; порядок четырех времен года в том, что весна и лето сначала, а за ними осень и зима; развитие в том, что вся тьма вещей изменяется, приобретает форму, зарождаясь и отделяясь, и умирает, отцветая и увядая. Если у самых священных – неба и земли – есть порядок высшего и низшего, первого и второго, то тем более он должен быть в Пути людском. Порядок Великого людского Пути таков: в родовом храме почитают предков, при дворе – высших, в общине – старейших, в делах – добродетельных. Говорить о Пути и отрицать его порядки означает отрицать сам Путь. Если отрицать Путь, как же можно им пользоваться? По этой причине в древности те, кто постиг Великий Путь, начинали постижение с природы неба, а затем переходили к природным свойствам; от природных свойств переходили к милосердию и справедливости; от милосердия и справедливости – к разделению по рангам и обязанностям; от разделения по рангам и обязанностям – к телам и названиям; от тел и названий – к назначению на должности по способностям; от назначения по способностям – к наблюдению и расследованию; от наблюдения и расследования – к одобрению и порицанию; от одобрения и порицания – к наградам и наказаниям; постигнув награды и наказания, отвели должное место умным и глупым, утвердили положение благородных и презренных. Милосердные, добродетельные и неумелые по своей сущности строго делились по способностям, строго отвечали названию. Так вот служили высшим, так вот пасли низших, так вот управляли вещами, так вот совершенствовали самих себя. Не прибегая ни к знаниям, ни к замыслам, непременно обращались к природе. Это и называлось поистине мирным правлением.
В древних преданиях говорится: «есть тела, есть и названия»[109]. Тела и названия были еще у древних, но их не ставили на первое место. Когда древние рассуждали о Великом Пути, то могли упомянуть о телах и названиях в числе пяти изменений, могли упомянуть и о наградах и наказаниях в числе девяти изменений. На первое место ставит тела и названия тот, кто не знает их основы. На первое место ставит награды и наказания тот, кто не знает, где их начало. Рассуждают, извращая Путь, разглагольствуют, противореча Пути, – такие могут лишь управляться людьми, но разве способны управлять людьми? Те, кто на первое место ставит тела и названия, награды и наказания, познали орудия управления, но им неведом Путь управления. Они могут быть использованы Поднебесной, но недостойны использовать Поднебесную. Таких называют софистами и педантами. У древних были обычаи и законы, меры и числа, тела и названия, изучение и сравнение. С их помощью низшие служили высшим, но не высшие пасли низших.
В старину Ограждающий спросил Высочайшего:
– Какие старания прилагаешь ты, небесный государь?
– Я не кичусь перед беспомощными, не бросаю бедных, – ответил Высочайший. – Оплакиваю умерших, радуюсь новорожденным, жалею женщин. Вот так и стараюсь.
– Прекрасно-то прекрасно, – сказал Ограждающий. – Но не величественно.
– А как нужно? – спросил Высочайший.
– Как покой, который приносят небесные свойства. С таким же постоянством, с которым светят солнце и луна, сменяют друг друга времена года, день и ночь, с которым движение облаков дает дождь.
– Сколько беспокойства! Сколько тревоги! – воскликнул Высочайший. – Ты в единстве с Небом, я же в единстве с людьми.
Ведь древние почитали великими небо и землю, восхищались Желтым Предком, Высочайшим и Ограждающим. Но разве в древности царившие в Поднебесной действовали? Следовали за небом и землей, и только.
Конфуций отправился на запад, чтобы спрятать книги[110] в чжоуском хранилище, а Цзылу ему сказал:
– Я, Ю, слышал, среди летописцев в Чжоу был Лао-цзы, но он отказался от должности и вернулся к себе домой. Не отправиться ли к нему за помощью, если вы, учитель, хотите спрятать книги?
– Прекрасно, – сказал Конфуций и отправился к Лао-цзы, но тот отказался помочь, и Конфуций стал его убеждать, излагая все двенадцать основ[111].
– Слишком пространно, – прервал его Лао-цзы и сказал: – Хочу услышать самое важное.
– Самое важное – это милосердие и справедливость, – ответил Конфуций.
– Разрешите узнать, каков характер милосердного и справедливого? – спросил Лао-цзы.
– Хорошо, – ответил Конфуций. – Без милосердия нельзя стать благородным мужем; без справедливости нельзя даже родиться благородным мужем. Милосердие и справедливость – таков характер истинного человека. Как же может быть иначе?
– Разрешите спросить, – сказал Лао-цзы, – что вы называете милосердием и справедливостью?
– От души радоваться вместе со всеми вещами, любить всех без пристрастия. Таковы чувства милосердия и справедливости, – ответил Конфуций.
– О! Почти как в речах последышей. Любовь ко всем разве не нелепость? Беспристрастие – разве это не пристрастие? – сказал Лао-цзы. – Если вы, учитель, не хотите, чтобы Поднебесная лишилась своих пастырей, вы должны желать ей постоянства такого же, как у неба и земли. Ведь, конечно, будут светить солнце и луна, будет свой порядок у звезд и планет, будут стаи птиц и стада зверей, и деревья будут расти вверх. Если бы вы, учитель, действовали, подражая их свойствам, следовали их путем, то уже достигли бы истинного. К чему же столь рьяно вещать о милосердии и справедливости, точно с барабанным боем отыскивать потерянного сына? Ах, вы, учитель, вносите смуту в характер человека!