итать убийством. Разделили на роды людей и Поднебесную для каждого из них свою. Поэтому Поднебесную объял великий ужас. Поднялись конфуцианцы и моисты. От них пошли правила отношений между людьми, а ныне еще и отношений с женами. О чем еще говорить! Я поведаю тебе, как Три Владыки и Пять Предков наводили порядок в Поднебесной. Называется – навели порядок, а худшего беспорядка еще не бывало. Своими знаниями Трое Владык наверху нарушили свет солнца и луны, внизу – расстроили сущность гор и рек, в середине – уменьшили блага четырех времен года. Их знания были более ядовиты, чем хвост скорпиона, чем зверь сяньгуй[129]. Разве не должны они стыдиться? Ведь не сумев обрести покой в собственной природе, они сами еще считали себя мудрецами. Они – бесстыжие!
Цзыгун в замешательстве и смущении остался стоять на месте.
Конфуций сказал Лао-цзы:
– Я, Цю, считаю, что давно привел в порядок шесть основ: песни, предания, обряды, музыку, гадания, хронику «Весна и осень». Достаточно хорошо понял их причины, чтобы обвинить семьдесят двух царей, истолковать путь ранних государей, выяснить следы деяний Чжоугуна и Шаогуна. Но ни один царь ничего этого не применил. Как тяжело! Как мне, учителю, трудно убеждать, как трудно разъяснять учение!
– К счастью, ты не встретился с царем, который управляет современным миром, – сказал Лао-цзы. – В шести основах – следы деяний ранних государей. Но разве в них говорится о том, как следы проложены? Слова, сказанные тобою ныне, – также следы. Ведь следы остаются и от башмаков, но разве следы – это сами башмаки?
Ведь белые цапли зачинают, когда смотрят друг на друга, и зрачки у них неподвижны; насекомые зачинают, когда самец застрекочет сверху, а самка откликнется снизу; лэй[130], будучи и самцом и самкой, сам от себя зачинает. Природные свойства не изменить, жизнь не переменить, время не остановить, путь не преградить. Постигнешь законы пути, и все станет возможным, утратишь – ничего не добьешься.
Конфуций не показывался три луны, затем, снова увидевшись с Лао-цзы, сказал:
– Я, Цю, это давно постиг! Ворона и сорока высиживают яйца; рыбы зачинают, смазываясь слюной; оса перевоплощается в другое насекомое[131], когда родится младший брат, старший брат заплачет[132]. Ведь я, Цю, не превращался вместе с Путем в человека. А если не превращался в человека вместе с Путем, как же могу поучать других?
– Хорошо! Ты, Цю, это постиг! – ответил Лао-цзы.
Глава 15Полные суровых дум
Полные суровых дум и возвышенных дел покидают мир, отвергают все пошлое; рассуждая о высоком, возмущаются и порицают других – надменные, и только. Так любят поступать мужи, скрывающиеся в горах и долинах, презирающие современников, высыхающие, словно дерево, или уходящие в пучину.
Произносят речи о милосердии и справедливости, о преданности и доверии, почитательности и скромности, о том, как отказываться от власти и передавать престол, – совершенствуются сами, и только. Это любят мужи, успокаивающие мир, – те, кто обучает и поучает, странствующие ученики.
Произносят речи о великих подвигах, громкой славе, о церемониях между государем и советником, об исправлении отношений между высшими и низшими – стараются ради управления, и только. Это любят мужи придворные, что благоговеют перед государем, укрепляют свое царство, захватывают чужие царства и добиваются признания заслуг.
Находя пристанище на болотах и озерах, поселяясь в безлюдных местах, удят рыбу, наслаждаются праздностью, предаются недеянию, и только. Это любят мужи на реках и морях, удалившиеся от мира, те, кто предается праздности.
Вдыхая прохладу, выдыхая тепло, упражняют дыхание, освобождаясь от старого, воспринимая новое, висят на деревьях, точно в спячке медведи, вытягиваются, точно птицы, – ради долгих лет жизни, и только. Это любят мужи, проводящие в себе Путь, питающие свое тело, добиваясь долголетия Пэн Цзу.
Но все самое прекрасное последует за тем, кто способен стать возвышенным без суровых дум, совершенствоваться без милосердия и справедливости, править, не добиваясь заслуг и славы, пребывать в праздности, не удаляясь к рекам и морям, живя долго, не проводя в себе Пути, забывать обо всем и всем обладать, становиться безмятежным без предела. Таков Путь неба и земли, таковы и свойства мудрого. Поэтому и говорится: «Безмятежность и безразличие, покой и уединение, пустота и недеяние – таково равновесие неба и земли, такова сущность природных свойств».
Поэтому и говорится: «Мудрый в покое». В покое, поэтому ровен и свободен. Ровный и свободный становится безмятежным и безразличным. К ровному, свободному, безмятежному и безразличному не вторгнутся ни горе, ни беда, его не захватят врасплох вредные пары. Поэтому свойства его целостны, а разум не страдает. Вот и говорится: «Жизнь мудрого человека – движение природы, смерть его – изменение вещи». В покое свойства его такие же, как у силы холода; в движении у него такие же волны, как у силы жара. Он не опередит другого ни ради счастья, ни из-за беды. Лишь восприняв, откликнется; лишь вынужденный шевельнется; лишь поневоле поднимется; отбросив знания и житейскую премудрость, следует естественным законам, поэтому для него нет ни стихийных бедствий, ни бремени вещей, ни людских укоров, ни кары душ предков. Он живет будто плывет по течению; умирает словно уходит отдыхать; не мыслит и не заботится, не предвидит и не рассчитывает; светлый, но не блестит; доверяет, не назначая срока. Он спит без сновидений, бодрствует без печали, его разум чист, его душа не устает. Пустой и отсутствующий, безмятежный и безразличный, он соединяется с природными свойствами. Поэтому и говорится: «Печаль и веселье причиняют зло свойствам, радость и гнев ведут к ошибкам в Пути, любовь и ненависть приносят ущерб свойствам». Поэтому иметь сердце, свободное и от печали, и от веселья, – это высшее в свойствах; быть единым и неизменным – это высшее в покое; не противиться – высшее в Пустоте; не общаться с другими вещами – высшее в безразличии, не выражать недовольства – высшее в чистоте. Поэтому и говорится: «Если утруждать свое тело без отдыха, это приведет к износу; если расходовать свое семя без предела, это приведет к изнурению, изнурение ведет к истощению». Вода – чистая, если нет примеси; ровная, если не движется; не проточная, стоячая вода не может сохранить чистоты. Таков образ природных свойств. Поэтому и говорится: «Простой и чистый, без примеси, неизменный в покое и единстве, безразличный, предающийся недеянию – в движение приводится природой». Таков путь, питающий разум. Ведь обладатель меча из Гань[133] или Юэ, не смея к нему прибегать, вложил его в ножны и спрятал. Таково высшее в использовании сокровища. Разум движется одновременно во всех четырех направлениях и ничем не ограничивается. Наверху – достигает неба, внизу – обвивается вокруг земли. Но для развития и питания всей тьмы вещей его нельзя считать образцом. Имя такого – равный предку. Чистейший и простейший путь сохраняет лишь разум. Сохраняет и не утрачивает человек, единый с разумом. Пронизанный единой сущностью соединяется с правилами природы. Простая поговорка гласит: «Толпа дорожит выгодой, честный муж дорожит именем, добродетельный ставит высоко волю, мудрый же ценит сущность». Поэтому про чистого скажу, что он ни с чем не смешивается; про простого скажу, что он не наносит урона своему разуму; того же, кто способен воплотить в своем теле чистоту и простоту, назову настоящим человеком.
Глава 16Исправляющие характер
Исправляющие характер[134] в стремлении вернуться к его началу обращаются к распространенным пошлым учениям. Погрязшие в страстях в стремлении обрести ясность характера обращаются к пошлым мыслям. Таких назову невеждами. Те, кто в древности приводил в порядок Путь, накапливали знания посредством безмятежности. Знания рождались, но для действий не применялись. Это называется посредством знаний выращивать безмятежность. Так выращивали друг друга знания и безмятежность, и в гармонии с естественными законами появлялся их характер. Ведь свойства – это гармония, Путь – естественные законы. Свойства вмещают в себе все, в том числе и милосердие; в Пути все естественные законы, в том числе и справедливость. Когда понимают справедливость, вещи сближаются, появляется преданность. Когда с чистой сущностью обращаются к чувствам, появляется музыка. Когда доверие проявляется во внешнем облике и форме и следует за красотой, появляются обряды. Когда обряды и музыка распространяются повсюду, в Поднебесной начинается смута. Если тот, кто исправляет других, невежествен в своих свойствах, его свойства не распространяются. Если же распространяются, то вещи непременно утратят свой природный характер.
Люди древности еще при хаосе вместе со всеми современниками обретали безмятежность и спокойствие. Силы жара и холода тогда соединялись в покое, души предков и боги не причиняли вреда, четыре времени года проявлялись умеренно, вся тьма вещей не страдала, ничто живое не умирало преждевременно. Хотя у людей и были знания, их нельзя было применить. Это и называлось высшим единством. В те времена не совершали деяний и постоянной была естественность. Когда же свойства стали ослабевать, в Поднебесной начали действовать Добывающий Огонь Трением[135] и Готовящий Жертвенное Мясо. Люди покорились, но утратили единство. Свойства упали ниже, и в Поднебесной начали действовать Священный Земледелец и Желтый Предок. Люди успокоились, но стали непокорными. Свойства упали еще ниже, и в Поднебесной начали действовать Высочайший из рода Гончаров и Ограждающий из рода Владеющих Тигром. Тут расцвели управление, просвещение и тому подобное. Рассеяли простоту, загрязнили чистоту, ушли от Пути ради добрых дел, воздвигли преграды для свойств ради действий, а затем отказались от природного характера и последовали за своими взглядами. Сердце одного узнавало сердце другого, и знания стали недостаточными для успокоения Поднебесной. А затем к этому добавили еще внешнюю красоту