[136] и многознание. Внешняя красота уничтожила сущность, а многознание ослабило разум. И тогда в народе начались смуты и беспорядки, нельзя было вернуться к природному характеру и чувствам, вернуться к их началу. Отсюда видно, что мир потерял Путь, а Путь покинул мир. Мир и Путь утратили друг друга. Как же могли владеющие Путем поднять мир? Как же могли в мире поднять Путь? Пути нечем было поднять мир, миру нечем было поднять Путь. Даже если мудрый не уходил в горы и леса, его свойства оставались скрытыми. Причина отнюдь не в том, что он сам скрывался. Те, кого в древности называли отшельниками, отнюдь не прятались и не скрывались, отнюдь не замыкали свои уста и не молчали, отнюдь не скрывали свои знания и их не обнаруживали. Это великое заблуждение учения о времени и судьбе[137]. Когда учение о времени и судьбе широко распространилось в Поднебесной, те, кто стремился возвратиться к единству, исчезли бесследно. Это не учение о времени и судьбе, а великое бедствие для Поднебесной! Тогда, уйдя в глубину естественности, ожидали, храня высшее спокойствие. Таков Путь к самосохранению. В древности те, кто хранил в себе Путь, не приукрашивали свои знания красноречием, не терзали всех в Поднебесной своими знаниями, не истощали своих свойств знаниями. Им оставалось лишь остерегаться, пребывая в своем жилище, и стараться вернуться к своему природному характеру. Путь, конечно, не действует по мелочам, свойства, конечно, не познаются по мелочам. Малые знания вредят свойствам, а малые дела вредят Пути. Поэтому и говорится: «Исправляй самого себя, и только». Радость целостности – это обретение желаемого. Но обретением желаемого в древности называли не пожалование колесницы с высоким передком и парадной шапки[138], а только ту радость, к которой нечего добавить. Ныне же обретением желаемого называют пожалование колесницы с высоким передком и парадной шапки. Но колесница с высоким передком и парадная шапка принадлежат телу, а не природному характеру. Такие вещи появляются случайно, на какое-то время. Временные – их приходу не воспрепятствовать, их ухода не остановить. Поэтому ради колесницы с высоким передком и парадной шапки нельзя давать волю своим желаниям, нельзя и прибегать к пошлости из-за нужды и стесненного положения. И в том, и в другом случае радость должна быть одинаковой. Она лишь в отсутствии печали. Ныне же уход временного лишает человека радости. Отсюда видно, что даже радость его была бесплодной. Поэтому и говорится: «Те, кто теряет себя в вещах, утрачивают в пошлом природный характер». Таких назову людьми, которые все ставят вверх ногами.
Глава 17С осенними разливами
С осенними разливами сотни потоков переполнили Реку. Она разлилась так широко, что с одного берега и даже с островка не отличишь на другом берегу буйвола от коня. И тут Дядя Реки[139] возрадовался, считая, что у него теперь вся красота Поднебесной.
Он по течению двинулся к востоку и достиг Северного океана. Взглянул на восток и не увидел воде конца. Тут Дядя Реки повертел головой, глядя на водный простор, вздохнул и обратился к Северному Океану Жо[140]:
– Простая поговорка гласит: «О Пути узнал одну частицу и мнит, что с ним никто уж не сравнится», – это сказано обо мне. Я слышал к тому же, как мало ценили знания Конфуция, как презирали Старшего Ровного за приверженность долгу. Раньше я этому не верил, ныне же убедился, узрев, как ты неисчерпаем. Не дойди я до твоих ворот, мне грозила бы опасность еще долго терпеть насмешки тех, кто изучает Великий Путь.
Северный Океан Жо сказал:
– С Лягушкой из колодца не толкуй о море – ее предел лишь скважина. С букашкой не толкуй о зиме – она знает лишь свое время года. С ограниченным человеком не толкуй о Пути, он связан тем, чему его обучили. Ныне, покинув свои берега, ты полюбовался великим океаном и понял свое ничтожество, значит, с тобой можно поговорить о великом законе. В Поднебесной нет большего водного пространства, чем океан. В него устремляется тьма потоков – неведомо, когда остановятся, – а он не переполняется. Из него вытекает пучина Задние Ворота – неведомо, когда иссякнет, а он не осушается. Океан не меняется ни весной, ни осенью, не знает ни наводнений, ни засухи. Даже измерить нельзя, насколько он превосходит реки и потоки, но все равно я никогда не считал себя огромным.
Сам я сравнивал себя с небом и землей, с силами жара и холода, от которых получал эфир, и рядом с небом и землей я оказался подобным камешку или деревцу на огромной горе. Увидев себя малым среди существующего, как мог я считать себя большим? Четыре моря в пространстве между небом и землей не походят ли на впадины от камней посреди большого болота? А Срединные царства в центре четырех морей не походят ли на зернышко в большом амбаре? Называя вещи, говорили: их тьма, к человеку же относили одно название. Людей всего девять областей, но откуда бы ни проникали корабли и повозки, среди тех, кто питается зерном, человек был лишь одной частью.
В сравнении с тьмой вещей не подобен ли человек кончику волоска на конской шкуре? Вот к чему сводится все значение деяний пяти предков, борьбы царей трех династий, забот милосердных и хлопот служилых мужей. Вот почему лишь хвастовством можно считать и славу Старшего Ровного, отказавшегося от престола, и многознание Конфуция, толковавшего обо всем в речах. Не так ли и ты недавно хвастался массой своих вод?
– В таком случае, – спросил Дядя Реки, – можно ли считать небо и землю самым большим, а кончик волоска самым малым?
– Нет! – ответил Северный Океан Жо. – Ведь время бесконечно, качества вещей безграничны, в их участи нет постоянства, ни в конце, ни в начале не бывает одного и того же. Поэтому-то обладающие глубокими познаниями наблюдают и за близким, и за далеким; маленькое для них – не мало, большое – не велико; так узнают, что качества бесконечны. Доказательств ищут и в современности, и в древности; древними не тяготятся, хотя они и отдаленные; современные собирают, не становясь на цыпочки; так узнают, что время бесконечно. Изучают пустое и полное; обретя, не радуются; утратив, не печалятся; так узнают, что в участи нет постоянства. Видя жизнь как ровную дорогу, не радуются при рождении и не считают бедой смерть; так узнают, что ни в конце, ни в начале не бывает одного и того же. Считают, что познанного человека меньше, чем непознанного; что время его жизни не столь долгое, как время до его рождения. Если с помощью столь малого пытаются познать до конца столь крупное, то впадают в заблуждение и не могут удовлетвориться. Отсюда видно, достаточно ли познать кончик волоска, чтобы определить мельчайший зародыш, достаточно ли познать небо и землю, чтобы исчерпать величайшее пространство?!
– Верно ли говорят все те в мире, кто рассуждает: «Мельчайшая сущность не обладает формой, величайшее нельзя охватить»? – спросил повелитель Реки.
– Ведь тот, кто, исходя из мельчайшего, взглянет на величайшее – его не исчерпает, – ответил Северный Океан Жо, – тот, кто, исходя из величайшего, взглянет на мельчайшее, его не разглядит. Ведь мельчайшее семя – это ничтожнейшее в малом; величайшее – это огромное в большом. Бывают случаи, когда различить их легко, ибо мелкие и крупные ограничиваются формой. Не обладающие формой не поддаются разделению для счета: то, что нельзя охватить, не исчерпаешь в цифровой оценке. Крупнейшие из вещей можно выразить в словах; мельчайшие из вещей можно постичь мыслью. То, что нельзя ни выразить в словах, ни постичь мыслью, не зависит от величины крупной или мелкой. Поэтому-то большой человек не стремится причинить вреда людям, но и не проявляет излишней своей благосклонности и милосердия. Не действует ради выгоды и не презирает раба у ворот. Не сутяжничает из-за имущества и товаров, но и не кичится, уступая или от них отказываясь. В делах не прибегает к чужой помощи и не кичится тем, что кормится собственными силами, не презирает жадных и алчных. В своих поступках отличается от людей пошлых и не кичится таким различием. Следуя за толпой, не презирает говорунов и льстецов. Ранги и жалованье в мире не считает достойным поощрением; казни и позор не считает постыдными. Знает, что нельзя точно отделить правильное от неправильного, нельзя точно отличить малое от большого. Я слышал, что человек, постигший Путь, остается неизвестным; что обладающий высшими свойствами ничего не обретает; что у великого человека нет самого себя – таков высший предел в ограничении своей доли.
– Если не различать вещи ни по внешнему, ни по внутреннему, как же отделить благородных от презренных, как же отличить больших от малых? – спросил повелитель Реки.
– Если судить исходя из Пути, – ответил Северный Океан Жо, – нет вещей благородных, нет презренных. Если судить исходя из вещей, то они самих себя ценят, а других презирают. Если судить исходя из людских обычаев, то от самого человека не зависит, быть ему благородным или презренным. Если судить исходя из принятых различий и называть большими тех, кого считают большими, то вся тьма вещей окажется большой; если называть малыми тех, кого считают малыми, то вся тьма вещей окажется малой. Так узнаешь, что небо и земля – зернышко; так узнаешь, что кончик волоска – холм и гора. Так сравнивают по относительной величине. Если судить исходя из заслуг и называть заслуженными тех, у кого признают заслуги, то у всей тьмы вещей окажутся заслуги; если отрицать заслуги тех, у кого их отрицают, то у всей тьмы вещей заслуг не окажется. Так, узнав, что Восток и Запад друг другу противоположны, но что ни тот ни другой отрицать нельзя, можно определить роль каждого как части. Если судить исходя из интересов каждого и одобрять тех, кого одобряют, то всю тьму вещей придется одобрить; если осудить тех, кого осуждают, то всю тьму вещей придется осудить. Так, узнав, что Высочайший и Разрывающий на Части каждый себя одобрял, но один другого порицал, можно увидеть, как властвовали собственные интересы. В старину Высочайший и Ограждающий уступили трон и остались предками, а Куай