[141] уступил трон и погиб. Испытующий и Воинственный боролись и стали царями, а Бэйгун боролся и погиб. Отсюда видно, что обычай уступать трон или бороться за него – поведение Высочайшего или Разрывающего на Части – нельзя принимать за нечто постоянное, они бывали то благородными, то презренными. Балкой можно протаранить городскую стену, но нельзя заткнуть нору – таково различие в орудиях. Рыжий Быстроногий и Рыжий Черногривый пробегали в день по тысячи ли, но мышей ловили бы хуже, чем дикая кошка, – таково различие в способностях. Сова и филин по ночам ловят блох, различают кончик волоска, а днем таращат глаза и не замечают даже гору, – таково различие в природных характерах. Поэтому и говорится: «Утверждать истинное и отрицать ложное, утверждать порядок и отрицать смуту – значит не понимать закона неба и земли, природного характера всей тьмы вещей». Ведь это то же самое, что утверждать небо и отрицать землю, утверждать силу холода и отрицать силу жара, – ясно, что это не годится. И все же об этом толкуют, не переставая, если не дураки, так лгуны. Предки и цари по-разному передавали власть; при трех династиях по-разному наследовали власть. Того, кто отличался от своих современников, кто шел против обычаев, называли узурпатором; того, кто не отличался от современников, кто следовал обычаям, называли поборником справедливости. Помолчал бы ты, Дядя Реки! Откуда тебе знать, где ворота благородного, а где – презренного, где дома малых, а где – великих!
– Что же мне в таком случае делать, а чего не делать? – спросил Дядя Реки. – Принимать или отказываться? Добиваться или отступать? Как же мне, в конце концов, быть?
– Что такое благородный? Что такое презренный? Если судить исходя из Пути, назову это лишь развитием противоположностей, – ответил Северный Океан Жо. – Не упрямься в своих мыслях, они большое препятствие для Пути. Что такое малые? Что такое великие? Это назову лишь благодарностью за дары природы. Не действуй всегда одинаково, разойдешься с Путем. Будь суров, подобно такому государю в царстве, который не знает личного пристрастия. Будь удовлетворен, подобно богу Земли во время жертвоприношения – для него нет личного счастья. Будь широк, подобно бесконечности всех четырех сторон, которой нет пределов. Охвати всю тьму вещей, не вникая, кто кому помогает, кто кого поддерживает, – это назову беспристрастием. Станешь относиться ко всей тьме вещей беспристрастно, разве окажутся одна хуже, другая лучше? У Пути нет ни конца, ни начала, у вещей есть смерть и рождение, их совершенство ненадежно; то пустые, то полные, не навечно обретают свою форму. Годы нельзя повторить, время нельзя остановить. Увядание и рост, полнота и пустота, конец и начало – вот почему называем великой справедливостью, судим о естественном законе тьмы вещей. Жизнь вещи подобна стремительному бегу, она развивается с каждым движением, изменяется с каждым моментом. Ты спрашиваешь, что тебе делать? Чего не делать? Ведь в будущем, конечно, сам по себе изменишься.
– Но что же тогда ценного в Пути? – спросил Дядя Реки.
– Познавший Путь, – ответил Северный Океан Жо, – непременно постигнет Естественный Закон; постигший Естественный Закон непременно поймет, что такое власть; понявший, что такое власть, не станет вредить себе из-за вещей. Человека настоящих свойств огонь не обожжет, вода не утопит, ни холод, ни жар не причинят ему вреда, ни хищные птицы, ни дикие звери его не погубят. Это не значит, что они к нему отнесутся безразлично. Это значит, что он изучает опасное и безопасное, спокоен в счастье и в беде, осторожен и приближаясь, и удаляясь, и ничто ему не вредит. Поэтому и говорится: «Естественное – внутри, человеческое – вовне». Свойства зависят от природы; поняв, что в поведении естественное, а что человеческое, обретешь корень в природном и твердость в свойствах. Чем топтаться на месте, то вытягиваясь, то сжимаясь, лучше вернуться к самому важному и поговорить о Высшем.
– Что такое естественное? Что такое человеческое? – спросил Дядя Реки.
– У буйвола и у коня по четыре ноги, – ответил Северный Океан Жо, – это называю естественным. Конь в узде, буйвол с продырявленным носом – это называю человеческим. Поэтому и говорится: «Не губи природного человеческим, не губи естественного искусственным, не жертвуй собой ради приобретения». Тщательно сохраняй природное, не теряй его – это назову возвращением к своему истинному.
Одноногий позавидовал Сороконожке, Сороконожка позавидовала Змее, Змея позавидовала Ветру, Ветер позавидовал Глазу, Глаз позавидовал Сердцу.
Одноногий сказал Сороконожке:
– Подпрыгивая на одной ноге, я передвигаюсь медленнее тебя. Как ты ныне справляешься со своей тьмой ножек?
– Не знаю почему, но я двигаюсь ныне с помощью естественного механизма, – ответила Сороконожка. – Разве ты не видел слюны? Когда плюют, капельки то крупные, точно жемчужины, то мелкие, точно туман, рассеиваясь, падают вниз. Этих капель нельзя и сосчитать.
Сороконожка сказала Змее:
– Я передвигаюсь на многих ногах. Почему же я не могу догнать тебя, у которой нет ног?
– Мною движет естественный механизм. Разве его можно изменить? И как бы я стала ходить ногами? – ответила Змея.
Змея сказала Ветру:
– Я передвигаюсь, шевеля своим позвоночником и ребрами, как будто у меня есть ноги. У тебя как будто нет ног, как же ты ныне, бушуя, поднимаешься с Северного океана и, бушуя, влетаешь на Южный океан?
– Да, я, бушуя, поднимаюсь с Северного океана и влетаю на Южный океан, – ответил Ветер. – Но ткни меня пальцем, и меня одолеешь; наступи на меня, и меня одолеешь, а ведь лишь я способен ломать огромные деревья и сносить большие дома. Поэтому великие победы одерживает лишь тот, кого не победит тьма мелочей. Одерживать великие победы способен лишь мудрый.
Когда Конфуций странствовал по местности Куа, сунцы окружили его в несколько рядов, но он, не прекращая, пел и перебирал струны.
– Почему вы, учитель, развлекаетесь? – войдя, спросил Цзылу.
– Подойди, я тебе поведаю, – ответил Конфуций. – Я давно уже опасался беды, но не смог ее избежать – такова судьба. Давно уже добивался удачи, но ее не достиг – таково время. При Высочайшем и Ограждающем в Поднебесной не было неудачников и благополучия добивались не знаниями. При Разрывающем на Части и Бесчеловечном не было людей удачливых, и не из-за недостатка в знаниях. Таково соотношение времени и обстоятельств. Ведь мужество рыболова в том, чтобы не избегать на воде встречи с драконом. Мужество охотника в том, чтобы не уклоняться на суше от тигра и носорога. Мужество героя в том, чтобы встретить смерть точно жизнь, скрестив сверкающие клинки. Мужество мудрого в том, чтобы бестрепетно встретить великое бедствие, сознавая, что беда зависит от судьбы, а удача – от времени[142]. Останься здесь, Ю! Моя судьба предрешена!
Но вскоре вошел латник попрощаться и сказал:
– Вас приняли за Яна Тигра, поэтому и окружили. Ныне же снимаем осаду. – Он попросил разрешения проститься и ушел.
Гунсунь Лун сказал царевичу Моу[143]:
– Я, Лун, с юности изучал путь древних государей, когда вырос, понял поведение милосердного и справедливого. Я объединил тождество и различие, отделил твердость и белизну, утвердил истинное и неистинное, возможное и невозможное. Я утомился, постигая знания всей сотни школ, исчерпал мастерство в споре многих ораторов и счел, что достиг высшей проницательности. Ныне же услышал речи Чжуанцзы и удивился, так они неясны. В чем я отстал от него – в красноречии, в знаниях? Не пойму! Ныне я больше не раскрою рта. Дозвольте спросить, в чем его секрет?
Царевич Моу облокотился о столик, глубоко вздохнул, взглянул на небо и, улыбнувшись, заговорил:
– Разве ты не слышал, что сказала Лягушка из обмелевшего колодца Черепахе из Восточного моря? «Почему бы вам, учитель, не зайти посмотреть, как я наслаждаюсь? Я выбираюсь наверх, прыгая по стенкам колодца, возвращаюсь, отдыхая в выбоинах стены, где выпал кирпич. Зайду в воду – доходит до подмышек, до подбородка; зайду в ил – утонет в нем и стопа, и голень. Никто кругом со мною не сравнится, ни червяки, ни головастики. К тому же то прыгать, то сидеть в разрушенном колодце, распоряжаться целой лужей – это высшее наслаждение!» Не успела еще Черепаха из Восточного моря ступить левой ногой, как правое колено уже застряло. Тут она потопталась и, пятясь, стала рассказывать Лягушке о море: «Ведь так оно широко, что тысячи ли не хватит измерить его дали; так глубоко, что тысячи жэней не хватит достать до дна. Во времена Молодого Дракона за десять лет девять раз случалось наводнение, а воды в море не прибавилось; во времена Испытующего за восемь лет семь раз случалась засуха, а берега его не понизились. Много ли пройдет времени, мало ли, сколько бы ни влилось, сколько бы ни вылилось, море не переменится. Вот какое огромное наслаждение жить в Восточном море». Тут, само собою разумеется, Лягушка из обмелевшего колодца испугалась и задрожала, как потерянная.
Не уподобляешься ли Лягушке из обмелевшего колодца с твоими знаниями, недостаточными, чтобы понять тончайшие речи учения, со стремлением каждый раз показаться острословом своего времени?
Да притом тебе, – продолжал царевич, – со знаниями, недостаточными, чтобы отграничить область истинного от неистинного, так же непосильно познать речи Чжуанцзы, как комару снести гору, а стоножке перегнать реку. Чжуанцзы же в своем мастерстве попирает Желтые источники; взмывает к дальним небесам, для него нет ни юга, ни севера. Беспрепятственно проникая во все четыре стороны, погружается в неизмеримое, для него нет ни востока, ни запада. Начиная с изначального, возвращается ко всеобщему проникновению эфира. Ты же с трепетом просишь рассказать о нем для изучения, ищешь его, чтоб отточить свое красноречие. Не так же ли это мелко, как глядеть на небо через трубочку, как целиться шилом в землю? Уходи! Разве ты не слышал о том, как младшие сыновья из Шоулина учились ходьбе в Ханьдане? Еще не приобретя в этом царстве нового мастерства, утратили прежнюю сноровку в ходьбе, вернулись же ползком. Если ты теперь не уйдешь, забудешь прежнее искусство, потеряешь свое ремесло.