Лецзы, странствуя, решил закусить у дороги и заметил столетний череп. Отогнув полынь и указав на него, Лецзы сказал:
– Только мы с тобой и понимаем, что нет ни рождения, ни смерти. Обрел ли ты действительно печаль смерти? Обрел ли я действительно радость жизни?
Есть мельчайшие семена. Попадая в воду, они соединяются в перепончатую ткань; на грани с сушей приобретают покров лягушки, раковину моллюска; на горах и холмах становятся подорожником. Подорожник, обретя удобрение от гнилого, становится растением воронья нога. Корни вороньей ноги превращаются в земляных и древесных червей, а листья – в бабочек, бабочки также изменяются и становятся насекомыми. Когда насекомые родятся у очага, то будто сбрасывают кожу и называются насекомыми цюйдо. Цюйдо через тысячу дней превращается в птицу, ее имя – ганьюйгу. Слюна ганьюйгу становится сыми, а сыми превращается в насекомое илу в пищевом уксусе, а от него – насекомое хуанхуан, а от него насекомое цзюю. Насекомое моужуй порождает вошь на тыквах. Растение янси, соединяясь со старым бамбуком, не дававшим ростков, порождает темную собаку, темная собака – барса, барс – лошадь, лошадь – человека. Человек же снова уходит в мельчайшие семена. Вся тьма вещей выходит из мельчайших семян и в них возвращается.
Глава 19Понимающий сущность жизни
Понимающий сущность жизни не занимается бесполезным; понимающий сущность судьбы не занимается тем, к чему незачем прилагать знаний. Для поддержания тела прежде всего необходимы вещи, но бывает, что тело не поддерживают, хотя вещей в избытке. Чтобы жить, следует прежде всего не расставаться с телом, но бывает, что теряют жизнь и не расставаясь с телом. От прихода жизни нельзя отказаться, ее ухода не остановить. Увы! Ведь в мире считают, что пропитания тела достаточно для поддержания жизни, хотя пропитания тела, разумеется, недостаточно для поддержания жизни. Почему же в мире считают это достаточным? И почему неизбежно все так поступают, хотя этого и недостаточно? Ведь тому, кто хочет избежать забот о теле, лучше всего уйти от мира. Уйдя от мира, избавляешься от бремени.
Избавившись от бремени, становишься прямым и ровным. Став прямым и ровным, вместе с другими обновишься. Обновившись же, станешь близок Пути. Но стоит ли оставить дела? Стоит ли забыть о жизни? Да. Оставив дела, перестанешь утруждать свое тело; забыв о жизни, не утратишь семени. Ведь сохранив целостным тело, восстановив сущность, сольешься в единое целое с природой. Ведь небо и земля – отец и мать всей тьмы вещей. Когда они объединяются – образуется тело, когда разделяются – образуется новое начало. Сохранение без утраты тела и сущности называется сохранением способности к движению. Сущность, и снова сущность, и возвращение, чтобы уподобиться природе.
Учитель Лецзы спросил Стража Границы:
– Настоящий человек идет под водой и не захлебывается, ступает по огню и не обжигается, идет над тьмой вещей и не трепещет. Дозвольте спросить, как этого добиться?
– Этого добиваются не знаниями и не ловкостью, не смелостью и не решительностью, а сохранением чистоты эфира, – ответил Страж Границы. – Сядь, я тебе об этом поведаю. Все, что обладает формой и наружным видом, звучанием и цветом, – это вещи. Различие только в свойствах! Как же могут одни вещи отдаляться от других! Разве этого достаточно для превосходства одних над другими? Но разве могут другие вещи остановить того, кто сумел понять и охватить до конца процесс создания вещей из бесформенного, понять, что процесс прекращается с прекращением изменений? Держась меры бесстрастия, скрываясь в не имеющем начала времени, тот, кто обрел истину, будет странствовать там, где начинается и кончается тьма вещей. Он добивается единства своей природы, чистоты своего эфира, полноты свойств, чтобы проникнуть в процесс создания вещей. Природа у того, кто так поступает, хранит свою целостность, в жизненной энергии нет недостатка. Разве проникнут в его сердце печали!
Ведь пьяный при падении с повозки, даже очень резком, не разобьется до смерти. Кости и сочленения у него такие же, как и у других людей, а повреждения иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно. Думы о жизни и смерти, удивление и страх не нашли места в его груди, поэтому, сталкиваясь с предметом, он не сжимался от страха. Если человек обретает подобную целостность от вина, то какую же целостность должен он обрести от природы. Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничто не может ему повредить.
Мститель не станет ломать мечей Мосе и Ганьцзян[147]. Подозрительный не станет гневаться на сброшенную ветром черепицу. Если в Поднебесной всего будет поровну, не станет ни смуты – нападений и войн, ни казней – убийств, обезглавливания. Значит, путь развивает не человеческую, а естественную природу. С развитием природного рождаются свойства, с развитием человеческого появляются разбойники. Если не пресыщаться естественным, не пренебрегать человеческим, народ станет близок своей истинной природе.
Направляясь в Чу, Конфуций вышел из леса и заметил Горбуна, который ловил цикад, будто просто их подбирал.
– Как ты искусен! – воскликнул Конфуций. – Обладаешь ли секретом?
– Да! У меня есть секрет, – ответил ловец цикад. – В пятую-шестую луну кладу на коконы цикад шарики. Из тех, на которые положу два шарика и шарики не упадут, теряю немногих; из тех, на которые положу три шарика и шарики не упадут, теряю одну из каждых десяти; тех же, на которые положу пять шариков и не упадут, ловлю всех просто, будто подбираю. Я стою словно старый пень, руки держу словно сухие ветви. Как бы ни велика была вселенная, какая бы тьма тварей в ней ни существовала, мне ведомы лишь крылатые цикады. Почему бы мне их не ловить, если ничто другое не заставит меня шевельнуться, ни на что в мире я не сменяю крылышки цикады!
– Вот каковы речи того Горбуна! Воля его не рассеивается, а сгущается в душе! – воскликнул Конфуций, обернувшись к своим ученикам.
Янь Юань рассказал Конфуцию:
– Когда я переправлялся через пучину Глубина кубка, Перевозчик правил лодкой как бог. Я спросил его: «Можно ли научиться управлять лодкой?» – «Да, – ответил он. – У прекрасного пловца к этому особые способности, а если это водолаз, то он примется управлять лодкой, даже не видав ее прежде в глаза». Я спрашивал еще, но он мне более не отвечал. Осмелюсь ли задать вопрос: «Что это означает?»
– «У прекрасного пловца к этому особые способности», – ответил Конфуций, – означает, что он забывает про воду; «а если это водолаз, то он примется управлять лодкой, даже не видав ее прежде в глаза» – для него пучина подобна суше, а опрокинутая лодка – скользящей назад повозке. Пусть перед ним опрокидывается и скользит тьма вещей, это даже не привлечет его внимания; куда бы ни направился, все станет делать играючи.
Мастер игры со ставкой на черепицу станет волноваться при игре на серебряную застежку и потеряет рассудок при игре на золото. Искусство одно и то же, но стоит появиться ценному, и внимание перейдет на внешнее. Внимание же к внешнему всегда притупляет внимание к внутреннему.
Тянь Кайчжи встретился с чжоуским царем Величественным[148], и царь спросил его:
– Что ты слышал от жреца Шэня, когда с ним прогуливался? Мне говорили, он изучает долголетие.
– Что я, Кайчжи, мог слышать от учителя? Ведь я стоял с метлой, прислонясь к воротам, – ответил Тянь Кайчжи.
– Не уклоняйся, Тянь, – сказал царь. – Мне хочется об этом услышать.
– Я слышал от учителя, – заговорил Кайчжи, – что умеющий поддерживать жизнь подобен пастуху: смотрит за отстающими овцами и их подгоняет.
– Что это значит? – спросил чжоуский царь Величественный.
– Одинокий Барс жил в Лу на высокой горе, пил лишь воду, ни с кем не делил наживы. Прожил лет до семидесяти, а выглядел будто младенец. Но на беду повстречался с голодным тигром. Голодный тигр убил его и сожрал. Жил там и Чжан Смелый. На высоких воротах у него висели тонкие занавеси, и каждый к нему заходил. Прожил лет до сорока и умер от болезни – лихорадки. Одинокий Барс поддерживал свое внутреннее, а тигр съел его внешнее. Смелый поддерживал свое внешнее, а болезнь напала на его внутреннее. Оба они не подгоняли свое отстающее.
Конфуций сказал:
– Не уходить и не таиться, не выходить и не красоваться, выситься посередине, будто сухое дерево, – тот, кто усвоит эти три условия, непременно достигнет высшей славы. Ведь перед опасной дорогой, где из десяти убивают одного, отцы и сыновья, старшие и младшие братья предостерегают друг друга и осмеливаются выходить только со многими воинами и слугами. Не есть ли это знание об опасности, которой подвергается человек? Но сколь заблуждается тот, кто не умеет предостеречь людей, возлежащих на циновках во время еды и питья!
Жрец Сородич в парадной одежде и в шапке, войдя в хлев для жертвенных животных, спросил Кабана:
– Зачем ты страшишься смерти? Разве тебе не нравится, что три луны я стану тебя откармливать, десять дней буду поститься, три дня бодрствовать, а уж потом, подостлав белый пырей, возложу твои лопатки и крестец на резную жертвенную подставку?
Заботившийся о Кабане сказал:
– Лучше кормиться отрубями и мякиной, да оставаться в хлеву!
Заботившийся о самом себе сказал:
– Хорошо бы жить почитаемым, обладателем колесницы с высоким передком и парадной шапки, а умереть – пусть похоронят в гробу на разукрашенной погребальной колеснице.
Заботившийся о себе предпочел то, от чего отказался Заботившийся о Кабане. Чем же он отличается от Кабана?
Гуань Чжун правил колесницей, когда царь Хуаньгун охотился на болоте и увидел духа. Царь дотронулся до руки Гуань Чжуна и спросил:
– Видел ли ты что-нибудь, Отец Чжун?
– Я, ваш слуга, ничего не видел, – ответил Гуань Чжун.
Вернувшись, царь лишился сознания, заболел и несколько дней не выходил.