– Повсюду, – ответил Чжуанцзы.
– Приведите пример, тогда лишь сумею понять.
– В муравье.
– А еще ниже?
– В куколке.
– А еще ниже?
– В черепице.
– А самое низкое?
– В моче и кале.
Учитель из Восточного Предместья промолчал.
– Ваши вопросы, учитель, конечно, не были достойны Сущности, – сказал Чжуанцзы. – Чтобы постичь Путь, вы спрашиваете словно на рынке пинаете свинью, узнавая, насколько жирна: чем ниже, тем яснее. Только вам не обязательно приводить пример – нет вещи, которая бы Пути избежала. Таков Истинный Путь, таковы же и слова о великом. Есть три слова: чжоу, бянь, сянь. Звучат они различно, а сущность одна, они обозначают – «повсюду». Попытаемся вместе странствовать по дворцу Нигде, и суждениям о единстве общего не будет конца и предела. Попытаемся вместе с Недеянием стать простыми и спокойными, бесстрастными и чистыми, гармоничными и праздными! Отвлеклась бы от всего моя мысль[166], куда бы ни направилась, не знала бы предела, уходила бы, возвращалась и не знала бы, где остановиться. И я бы уходил и возвращался, не ведая, где она закончится, бродил бы по необъятным пространствам, вступил бы в область великого познания и не ведал бы, как его исчерпать. Вещество в вещах не отграничено от вещей, но вещи обладают пределом, так называемой границей вещи. Предел же беспредельного – это бесконечность конечного. Мы говорим о наполненном и пустом, об увядании и смерти. Для Пути же наполненное не наполнено, пустое не пусто. Начало и конец для него не начало и конец; скопление и распад для него не скопление и не распад.
Нерешительный по прозванию Сладость Лотоса и Священный Земледелец вместе учились у Старого Дракона Счастливого. Как-то днем Священный Земледелец затворил двери и, опершись о столик, задремал. А в полдень, распахнув двери, к нему вошел Нерешительный и сказал:
– Старый Дракон скончался!
Священный Земледелец со сна схватился за посох и вскочил, но вдруг отпустил посох и, улыбнувшись, сказал:
– О, Небо! Он знал, как я невежествен, груб и распущен, поэтому бросил меня и умер. Увы! Учитель умер, не открыв мне своих безумных слов[167].
Его речь услышал Закрывающий Курган, который высказал свое соболезнование и заметил:
– К воплотившему Путь прибегают со всей Поднебесной благородные мужи. Ныне и тот, кто обрел лишь волосок осенней паутины, меньше чем одну из десяти тысяч долей Пути, понял, что умерший унес с собой свои безумные речи, а тем более понимают это те, что воплотили Путь. Смотрят на него – бесформенный; слушают его – беззвучный. Люди, о нем рассуждающие, называют его – темный-темный. Но так судить о Пути – значит отрицать Путь.
Великая Чистота[168] спросила у Бесконечности:
– Знаешь ли ты, что такое Путь?
– Я не знаю, – ответила Бесконечность.
Великая Чистота спросила о том же у Недеяния.
– Я знаю, – ответило Недеяние.
– Если ты знаешь Путь, то скажи, владеет ли он судьбами?
– Владеет.
– Какие же у него судьбы?
– Из тех, что я знаю, могут быть благородные, могут быть презренные, могут быть соединенные, могут быть разделенные. Вот судьбы Пути, которые мне известны.
Об этих словах Великая Чистота спросила у Безначального:
– Кто же из них прав, а кто не прав? Бесконечность ли со своим незнанием или Недеяние со своим знанием?
– Незнание глубже, а знание мельче, – ответило Безначальное. – Незнание внутреннее, а знание – внешнее.
И тут Великая Чистота со вздохом сказала:
– Тогда незнание – это знание? А знание – незнание? Но кто же познает знание незнания?
– Путь неслышим, – ответило Безначальное, – если слышим, значит, не Путь. Путь невидим; если видим, значит, не Путь. Путь не выразить в словах; если выражен, значит, не Путь. Кто познал формирующее формы Бесформенное, понимает, что Путь нельзя назвать. Те, кто спрашивает о Пути и отвечает о нем, не знают Пути, – продолжило Безначальное. – Пусть даже спрашивающий о Пути еще не слышал о нем. О Пути нельзя спрашивать, на вопросы о нем нет ответа. Спрашивающий о том, о чем нельзя спросить, заходит в тупик. Отвечающий на то, на что нельзя ответить, не обладает внутренним знанием. Тот, кто, не обладая внутренним знанием, ожидает вопросов, заводящих в тупик, во внешнем не наблюдает вселенную[169], во внутреннем не знает Первоначала. Вот почему таким не взойти на гору Союз Старших Братьев, не странствовать в Великой Пустоте.
Свет спросил у Небытия:
– Вы, учитель, существуете или не существуете? – Но не получил ответа. Вгляделся пристально в его облик: темное, пустое. Целый день смотри на него – не увидишь, слушай его – не услышишь, трогай его – не дотронешься.
– Совершенство! – воскликнул Свет. – Кто мог бы еще достичь такого совершенства! Я способен быть или не быть, но не способен абсолютно не быть. А Небытие, как оно этого достигло?
Кующему крюки для поясов на службе у старшего военачальника было лет восемьдесят, а мастерства он ни на волос не утратил.
– Как ты искусен! Обладаешь ли учением? – спросил старший военачальник.
– Я, ваш слуга, им обладаю и его храню, – ответил Кующий крюки. – Мне, вашему слуге, было двадцать, когда мне понравилось ковать. Ни на что другое не смотрел, ничего, кроме крюков, не изучал. Поэтому занимаюсь своим делом – будто ничем не занимаюсь и за долгий срок им овладел. Насколько же сильнее тот, кто ничем не занимается! Кто только из него не черпает!
Жань Цю[170] спросил Конфуция:
– Можно ли узнать, что было прежде неба и земли?
– Можно, – ответил Конфуций. – В древности было то же, что и ныне.
Потеряв нить разговора, Жань Цю ушел.
На другой день снова явился к учителю и сказал:
– Вчера я спросил: «Можно ли узнать, что было прежде неба и земли?» Учитель ответил: «Можно. В древности было то же, что и ныне». Осмелюсь ли задать вопрос, почему вчера мне это было ясно, а сегодня – нет?
– Вчера было ясно, – ответил Конфуций, – ибо ты духовно заранее подготовился к восприятию ответа. Сегодня неясно, ибо ты ищешь ответа не для духовного. Нет ни древности, ни современности, нет ни начала, ни конца. А могли быть сыновья и внуки до того, как появились сыновья и внуки?
Жань Цю не успел ответить, как Конфуций продолжил:
– Постой! Не отвечай! Умирают не оттого, что рождаются живые; живут не оттого, что умирают мертвые. И смерть и жизнь от чего-то зависят; у них обеих есть единое общее. Разве было вещью то, что родилось прежде неба и земли? Вещество в вещах – это не вещь. Вещи не могли появиться прежде вещей. Совершенно так же были вещи, совершенно так же появлялись вещи – без конца. Подражая этому, и мудрец также всегда бесконечен в любви к людям.
Янь Юань спросил Конфуция:
– Дозвольте задать вопрос, почему учитель прежде говорил: «никого не провожать, никого не встречать»?
– Люди в древности, – ответил Конфуций, – изменялись внешне, но не изменялись внутренне. Ныне люди изменяются внутренне, но не изменяются внешне. Тот, кто один не изменяется, развивается вместе со всеми вещами. Спокойно переносит изменения, спокойно переносит и отсутствие изменений, спокойно переносит и согласованные взаимно изменения вместе с другими. Конечно, тех, кто вместе с ним, немного. Так было в парке рода Кабаньей Шкуры, на стрельбище у Желтого Предка, во дворце рода Владеющих Тигром, в домах Испытующего и Воинственного. Благородные мужи, подобные учителям конфуцианцев и моистов, разбивали друг друга в спорах об истинном и ложном. Тем более это свойственно нынешним людям. Мудрый, находясь среди вещей, вещам не вредит. Тому, кто не приносит вреда другим, также не могут повредить. Только тот, кому ничто не вредит, может провожать и встречать других, и его могут провожать и встречать.
Леса на горах, равнины, покрытые травой, приносят нам радость и наслаждение. Но не исчезнет наслаждение, как придет печаль. Приходу наслаждения и печали мы не способны помешать, их ухода нам не остановить. Увы! Ведь человек в мире – лишь постоялый двор для вещей. Он знает те вещи, что встретил, не знает тех, что не встречал. Знает, что может то, на что способен, и не может того, на что не способен. Поэтому человеку не избежать незнания и неспособности. Разве не горько человеку стремиться отвратить неотвратимое! Истинные слова – без слов. Истинное деяние – недеяние. Сколь ничтожно познание общеизвестного!
Глава 23Гэнсан Чу
Среди учеников Лао-цзы был Гэнсан Чу.
Овладев во многом учением Лао-цзы, он поселился на Севере на горе Опасное Нагромождение. Прогнал тех рабов, которые блистали знаниями, отослал тех наложниц, которые кичились милосердием; остался с грубыми и некрасивыми, опирался лишь на старательных, хлопотливых. Прожил три года, и на горе Опасное Нагромождение собрали богатый урожай.
Тут жители горы стали друг другу говорить:
– Когда учитель Гэнсан только появился, мы испугались и его сторонились. Ныне у нас запасов – нечего и говорить – хватит на день, хватит и на год с избытком. Возможно, он мудрец? Почему бы нам не молиться ему, как Покойнику? Не воздвигнуть ему алтарь Земли и Проса?
Услышав об этом, Гэнсан Чу обернулся лицом к югу и долго не мог успокоиться. Ученики удивились, а Гэнсан Чу сказал:
– Почему вы, ученики, удивляетесь? Ведь когда начинает действовать весенний эфир, растут все травы; установится осень, созревает вся тьма плодов. Разве весна и осень не должны быть такими? Это проявление естественного пути. Я слышал, что настоящий человек живет подобно Покойнику за круглой стеной, а народ безумствует, не зная, как к нему обратиться. Ныне малый люд на горе Опасное Нагромождение упрямствует, желая приносить мне жертвы среди других достойных. Разве я способен стать для них образцом? Я помню слова Лао-цзы и не могу успокоиться.