Это определяется тем, что бесформенное уподобляют обладающему телесной формой.
Выходит, не обладая корнем; входит, не обладая отверстием; обладает сущностью, но не помещением для нее; обладает длительностью, но не имеет ни начала, ни конца. То, что проникает без отверстий, обладает сущностью; то, что обладает сущностью, но не помещением для нее, – пространство. То, что обладает длительностью, но не имеет ни начала, ни конца, – время[176]. Обладает жизнью, обладает и смертью, обладает входящим, обладает и выходящим. То, что не проявляет формы ни при входе, ни при выходе, называется вратами природы. Врата природы – небытие. Вся тьма вещей выходит из небытия. Бытие не способно стать бытием с помощью бытия, оно должно выйти из небытия. Небытие же владеет единственным небытием – вот что скрывали мудрецы. В познаниях некоторых древних был достигнут крайний предел. Какой же предел? Одни считали, что вначале не было отдельных вещей, – это предел исчерпывающий, к нему нельзя ничего добавить. Другие считали, что отдельные вещи существовали, думали, что жизнь – постепенная утрата, а смерть – возвращение. Этим различие и исчерпывалось. Третьи говорили: «Сначала не было бытия, затем появилась жизнь, жизнь вскоре же кончилась смертью». Небытие считали головой, жизнь – туловищем, смерть – хвостом. Тому, кто познал сохранение единства в бытии и небытии, в смерти и жизни, я стану другом. Хотя сторонники этих трех учений друг от друга отличались, но единство у них отсутствовало так же, как у царских родов в Чу: Чжао и Цзин носили корону, а Цзя получал селения на кормление[177].
Жизнь человека – что сажа под котлом. Раскрывая смысл, скажем: перемещение сущности. Хотя это нельзя узнать, нельзя выразить в словах, попробуем разъяснить, что такое «перемещение сущности». Для жертвоприношения в конце года у быка желудок и копыта можно отделить, а можно и не отделять. Участники жертвоприношения обходят вокруг усыпальницы и храма предков, а затем движутся к отхожему месту. Вот это привожу как пример «перемещения сущности». Разрешите попытаться рассказать о «перемещении сущности». Здесь основа – жизнь, наставник – знание. Поэтому говорят об истинном и ложном, чтобы в результате приобрести название и сущность. Поэтому себя считают сущностью (то есть хозяином), заставляя других считать себя идеалом и даже умирать за этот идеал. Такие считают умными тех, кого берут в услужение, глупцами тех, кого не берут, возвышение считают славой, а притеснение – позором. «Перемещение сущности» для нынешних людей подобно объединению Цикады с Горлицей. Если кому-нибудь отдавят ногу на рынке, то извинятся за неловкость; если старший брат наступит на ногу младшему, то его пожалеет, а если отец – сыну, и так обойдется. Поэтому и говорится: в настоящей вежливости не разбирают, что за человек; в настоящей справедливости не отделяют своих от чужих; настоящие знания не таят коварных замыслов; в настоящем милосердии не считаются с родством; в настоящем доверии забывают о золоте.
Удали то, что расстраивает волю; освободи сердце от неясности; удали то, что обременяет свойства; убери с пути все препятствия. Богатство и знатность, почет и величие, слава и выгода – эти шесть расстраивают волю; внешность и поза, красота и хитроумие, дыхание и чувства – эти шесть опутывают сердце; ненависть и любовь, радость и гнев, печаль и наслаждения – эти шесть обременяют свойства; согласие и отказ, займы и возврат, знания и способности – эти шесть преграждают Путь. Когда эти Четыре шестерки не волнуют грудь, приходит беспристрастие. Беспристрастие ведет к покою, покой – к ясности, ясность – к Пустоте, Пустота – к недеянию, которое все совершает.
Путь – уважение к свойствам; жизнь – проявление свойств; характер – сущность жизни; движение характера называем деянием; ложное деяние называем утратой Пути.
Знающий воспринимает вещи; знающий обдумывает. Когда знающий приближается к тому, чего не знает, он подобен косоглазому.
Действие вынужденное называется свойством. Действие лишь во имя собственных интересов называется управлением. Названия друг другу противоположны, а соответственно им и сущность.
Охотник искусно попадал в мельчайшую цель, но неискусно избегал людской славы. Мудрый искусен в естественном, но неискусен в людском. Лишь целостный человек способен быть не только искусным в естественном, но и добрым в человеческом. Только животное способно оставаться естественным. Если целостный человек ненавидит природу, то ненавидит человеческую природу, а тем более негодует, когда приспосабливают для себя и небо и человека!
Если птица встречалась Охотнику, он непременно ее добывал, – это могущество. Если же всю Поднебесную вообразить клеткой, не ускользнула бы ни одна птица. По этой-то причине Испытующий приманил Найденного на Реке Инь, пообещав ему ранг Готовящего Жертвенное Мясо, циньский Мугун завлек Раба из Сотни Ли с помощью того, что люди любят, – не иначе.
Тот, у кого отрубили ногу в наказание, презирает красоту, отрицает внешнюю славу. Скованные вместе[178] преступники, забыв и о жизни и о смерти, без страха поднимаются на высокую гору. Ведь тот, кто отвык обмениваться подарками, забыл людей. Оттого что забыл людей, считается человеком естественным. Уважают его – не радуется, оскорбляют его – не гневается. Таким может быть лишь тот, кто подобен естественной гармонии.
Если обнаруживать гнев, но не гневаться, то окажется, что гнев исходит от негневающегося. Если, исходя из деяния, предаваться недеянию, то окажется, что деяние исходит из недеяния. Хочешь покоя – стань невозмутимым; хочешь стать проницательным, принимай все как по-сердцу. Если в действии стремишься к должному, основывайся на том, что тебя вынуждает. Быть вынужденным – таков путь мудрого.
Глава 24Сюй Отрицающий Душу
Сюй Отрицающий Душу[179] через Нюй Шана[180] встретился с вэйским царем Воинственным; обласкав его, Воинственный сказал:
– Почему вы, Преждерожденный, согласились повидаться со мной, единственным. Быть может, заболели от трудов в горных лесах?
– Я пришел утешить вас, государь, – сказал Сюй Отрицающий Душу. – Как может царь утешить меня? Вас, государь, скоро переполнят страсти и вожделение, а длительная любовь и ненависть приведут к опасным болезням. Если же вы, государь, совсем отбросите страсти и вожделение, забудете любовь и ненависть, у вас заболят глаза и уши. Тогда мне придется соболезновать вам, государь. Зачем же вы, государь, соболезнуете мне?
Воинственный презрительно промолчал, а Сюй Отрицающий Душу вскоре продолжил:
– Попробую рассказать вам, государь, как я распознаю собак. Собака низших свойств заботится лишь об одном – о сытости, таково же и свойство дикой кошки. Собака средних свойств смотрит вверх, будто на солнце. Собака высших свойств будто забыла о самой себе. Коней же я распознаю лучше, чем собак. Коней я распознаю так: если мчится прямо точно по натянутому шнуру, делает поворот точно по крюку, описывает квадрат точно по наугольнику, описывает круг точно по циркулю – это царский конь, но ему далеко до коня Поднебесной. У коня Поднебесной дарование, совершенное от природы. С виду он будто чего-то страшится, будто что-то потерял, утратил свое единственное тело. Такой конь мчится, опережая всех, не поднимая пыли, не ведая, где остановится.
Царь Воинственный развеселился и рассмеялся. Когда Сюй Отрицающий Душу вышел, Нюй Шан спросил:
– Чем вы, Преждерожденный, развеселили моего государя? Мой государь еще никогда не обнажал зубов в улыбке, о чем бы я ему ни рассказывал. Убеждал ли с помощью отдаленного – песен, преданий, обрядов, музыки; убеждал ли с помощью близкого – записей на металлических планках в шести чехлах[181] о тех, кто вершил дела и добивался больших заслуг. Всего и не перечесть. Чем же вы, Преждерожденный, ныне развеселили моего государя, что он так обрадовался?
– Я лишь поведал ему о том, как я распознаю собак и коней, – ответил Сюй Отрицающий Душу.
– Только и всего? – удивился Нюй Шан.
– Разве не слышал ты про Изгнанника из Юэ? – сказал Сюй Отрицающий Душу. – Покинув царство, он уже через несколько дней радовался при виде знакомого; покинув царство, он уже через декаду или месяц радовался при виде встречавшегося ему в его царстве; а спустя год радовался при виде кого-то, похожего на человека. Чем дальше уходил от людей, тем сильнее была тоска по человеку. Скитаясь по пустыне, по тропкам, проложенным хорьками среди густой полыни, спотыкаясь, останавливаясь в безлюдье, он обрадовался бы, заслышав шаги человека, а тем более кашель родственника, брата рядом с собой. Ведь уже давно ни кашель, ни слова настоящего человека не доносились до слуха нашего государя!
Сюй Отрицающий Душу снова увиделся с царем Воинственным, и тот сказал:
– Вы, Преждерожденный, давно уже живете в горных лесах, питаетесь каштанами. Не пресытились ли луком и пореем, что пришли гостем ко мне, единственному? Или состарились и стремитесь ныне к мясу и вину? Или хотите приобщиться к счастью у моего алтаря Земли и Проса?
– Я, Сюй Отрицающий Душу, родился презренным, в бедности и никогда не осмелился бы пить царские вина и есть царские яства. Скоро мне придется утешать вас, государь.
– Утешать меня, единственного? Почему?
– Утешать, государь, и телесно и духовно.
– О чем говорите?
– Небо и земля одинаково вскармливают всех, – ответил Сюй Отрицающий Душу. – Поднявшихся высоко нельзя считать лучшими, живущих внизу нельзя считать худшими. Вы же, государь, – единственный властелин тьмы колесниц. Утруждая народ целого царства, услаждая слух и зрение, обоняние и уста, ваш разум не может этим удовлетвориться. Ведь разум предан гармонии, он ненавидит распутство. Ведь от распутства – болезни. Поэтому вас и утешаю. Зачем же вам, государь, болеть?