– Давно уже я хотел увидеться с вами, Преждерожденный, – ответил царь Воинственный. – Мне хочется любить народ и во имя справедливости покончить с войнами. Возможно ли это?
– Нельзя! – ответил Сюй Отрицающий Душу. – В любви правителя к народу – начало погибели народа. Прекратить войны во имя справедливости означает создать предлог для новых войн. Если вы, государь, с этого начнете, все окажется безуспешно. Такие красивые слова каждый раз оказываются орудием зла. Хотя вы, государь, стремитесь к милосердию и справедливости, но приближаетесь к лицемерию. Форма, конечно, создает форму; а завершение, конечно, приносит заслуги; изменения же, безусловно, вызовут войну извне. Не расставляйте, государь, ряды воинов на прекрасной дозорной башне; не помещайте пеших и колесничих во дворце Цзытань; не замышляйте измены ради приобретения, не побеждайте других ни хитростью, ни замыслами, ни оружием. Не ведаю, для кого хороша война? В чем победа? Убивать чужих воинов и жителей, захватывать чужие земли, чтобы выращивать свое личное тело? Если вы, государь, с этим покончите, будете совершенствовать в себе чувство верности, отвечая собственной природе, перестанете теснить других, то люди уже избавятся от убийства, зачем же тогда вам, государь, кончать с войнами?
Желтый Предок поехал повидаться с Высоким Утесом[182] на гору Терновая Чаща. Колесничим был Едва Прозревший, на пристяжной тройки – Блестящий Сказочник, впереди коней бежали Предполагающий и Друг Повторяющий, позади колесницы – Подобный Привратнику и Смехотвор. Доехав до равнины у города Сянчэна, семеро мудрецов заблудились. Узнать же дорогу было не у кого. Тут встретился им отрок-табунщик, и они его спросили:
– Знаешь ли ты гору Терновая Чаща?
– Да, – ответил отрок.
– Знаешь ли ты, где живет Высокий Утес?
– Да!
– Удивительно! – воскликнул Желтый Предок. – Ребенок, а знает не только, где гора Терновая Чаща, но и где живет Высокий Утес. Разреши спросить, что делать с Поднебесной?
– Что делать с Поднебесной? – ответил отрок. – То же, что и здесь с табуном, и только. Что еще с ней делать? С детства я бродил среди шести стран света, и омрачилось мое зрение. Некий старец меня научил: «Броди в степях у Сянчэна, подобно колеснице солнца». Ныне глазам стало лучше, и я снова пойду скитаться за пределами шести стран света. Что делать с Поднебесной? То же, что и здесь с табуном, и только. Что мне с ней делать?
– Управление Поднебесной действительно не ваше дело, мой учитель. И все же разрешите спросить, что делать с Поднебесной?
Отрок отказался отвечать, но Желтый Предок повторил свой вопрос, и отрок сказал:
– Не так ли следует управлять Поднебесной, как пасти коней? Устранять все, что вредит коням, и только.
Желтый Предок дважды поклонился отроку, назвал его Небесным Наставником[183] и удалился.
Мужи знающие невеселы, когда нет событий для размышлений; ораторы невеселы, когда нет школы для речей; надзиратели невеселы, когда нет дел для розыска и допросов; все они ограничены определенными знаниями. Мужи, взывающие к современникам, процветают при дворе. Мужи среднего состояния славят начальников. Силачи гордятся трудностями. Мужи отваги воодушевляются опасностью. Вооруженные мужи в кожаных доспехах радуются битве. Мужи иссохшие, словно дерево, утешаются былой известностью. Мужи законов укрепляют управление. Мужи милосердия и справедливости ценят общение с другими. Земледельцы, если нет дела по распашке целины, не сближаются. Купцы странствующие и оседлые, если нет торговых дел на площади и у колодца, не сближаются. Когда у всех людей есть занятие с утра до вечера, они друг друга поощряют. Сотни ремесленников, владеющих искусством создавать утварь и оружие, друг друга усиливают. Если деньги и имущество не накапливаются, алчный печалится. Если власть и сила не увеличиваются, тщеславный горюет. Приверженцы силы и управления радуются переменам. Они найдут себе применение, воспользовавшись любым случаем, не у дел не останутся. Все они гонятся друг за другом, точно времена года, но не изменяются, как вещи. Дают полную волю своей телесной форме и характеру, погрязают во тьме вещей и до конца жизни не возвращаются к самим себе. Увы!
Чжуанцзы спросил:
– Если назвать прекрасным стрелком того, кто случайно попал в цель, то все в Поднебесной оказались бы меткими, как Охотник. Возможно ли это?
– Возможно, – ответил Творящий Благо.
– Если бы в Поднебесной не было общей истины и каждый утверждал свою истину, то все в Поднебесной были бы непогрешимы, как Высочайший. Возможно ли это? – спросил Чжуанцзы.
– Возможно, – ответил Творящий Благо.
– Конфуцианцы, моисты, сторонники Яна[184] и Бина[185] составляют четыре школы, а вместе с вашей, учитель, пять. У какой же из школ в действительности истина? А возможно, ею обладает Лу Цзюй? Его ученик сказал: «Я овладел вашим учением, наставник. Я способен зимой без огня приготовить кушанье в треножнике, а летом сделать лед». Лу Цзюй ответил: «Это просто призыв жары с помощью жары, призыв холода с помощью холода, а не то, что я называю учением. Я покажу тебе свое учение». И тут он настроил два инструмента шэ, один положил в зале, другой – в боковой комнате. Тронул тон гун одного инструмента, и откликнулся гун другого, тронул тон цзио одного инструмента, и откликнулся цзио другого, они прозвучали в унисон. Но можно ли изменить строй одной струны и без соответствия пяти тонам, чтобы, тронув ее, вызвать отклик всех двадцати пяти струн? Вот такой звук был бы ведущим. А такова ли твоя истина?
– Ныне конфуцианцы, моисты, сторонники Яна и Бина ведут со мной спор, уничтожая друг друга в речах, подавляя друг друга в славе, – сказал Творящий Благо. – Но меня еще никто не опроверг. Ну, каково?
– Цисец покалечил ногу сыну и, приказав ему стать привратником как человеку неполноценному, отослал к сунцу. Так бросают себе подобных, – сказал Чжуанцзы. – Чтобы уберечь жертвенные сосуды, он обвязал их веревкой. А чтобы отыскать потерянного сына, не вышел даже за пределы царства. Чусец, остановившись в чужом доме, обругал привратника; в полночь в безлюдном месте стал драться с лодочником. Еще не отчалил от берега, а уже затеял ссору.
Когда Чжуанцзы провожал покойника, процессия прошла мимо могилы Творящего Благо. Оглянувшись, Чжуанцзы сказал сопровождающим:
– Как-то инец вымазал себе глиной кончик носа – пятно было с крылышко мухи – и велел плотнику Кремню его обтесать. Топор плотника летал, словно ветер – лишь выслушал приказ и стесал. Снял все пятнышко, не повредив носа, а инец даже не изменился в лице.
Услышав об этом, сунский царь Юань призвал плотника Кремня и сказал: «Попробуй стесать у меня, единственного». Плотник же ответил: «Когда-то я, ваш слуга, мог это сделать, но человека того материала уже давно нет». У меня также нет материала, с тех пор как умер учитель Творящий Благо. Мне не с кем спорить, – заключил Чжуанцзы.
Гуань Чжун заболел, и Хуаньгун задал ему вопрос:
– Можно ли говорить не таясь? Ведь болезнь у вас, Отец Чжун, серьезная. Кому доверить царство, если станет хуже?
– Кому бы хотел, государь? – спросил Гуань Чжун.
– Баошу Я, – ответил царь.
– Нельзя! – сказал Гуань Чжун. – Он – муж прекрасный, чистый и честный. Но всех остальных меряет по себе, а не себя по другим. И потом, раз услышав о чьей-либо ошибке, всю жизнь не забудет. Если доверить ему управление царством, так наверху – запутает правителя, а внизу – станет перечить народу. Пройдет немного времени, и он совершит проступок против государя.
– Кому же можно? – спросил царь.
– Не станет меня, так можно доверить Си Пэну, – ответил Гуань Чжун. – Он такой человек, что высшие о нем забудут, а низшие ему не изменят. Сам сожалеет, что не похож на Желтого Предка, но печалится о тех, кто хуже его. Тот, кто уделяет людям от своей добродетели, называется мудрецом; кто уделяет людям от своих богатств, называется умным. Тот, кто снисходит до людей мудростью, никогда не завоевывает людей; тот, кто спускается к людям умом, всегда завоевывает людей. В царстве он не все услышит, в семье он не все увидит. Не станет меня, так можно Си Пэну.
Плывя по Реке, луский царь поднялся на Обезьянью гору. Увидев его, стадо обезьян в испуге все побросало, разбежалось и укрылось в непроходимой чаще. Только одна обезьяна беспечно прыгала то туда, то сюда, как бы хвастаясь своим искусством перед царем. Царь в нее выстрелил, но она ловко поймала стрелу. Царь велел своим помощникам стрелять беспрерывно, обезьяна же упорствовала до смерти.
Обернувшись, царь сказал своему другу, Красавцу Без Сомнений:
– Эта обезьяна, пренебрегая мною, хвасталась своей ловкостью, надеялась на свою изворотливость – и погибла. Ах! Пусть это послужит тебе предостережением! Не гордись перед людьми своей красотой!
Вернувшись домой, Красавец Без Сомнений обратился к Дуну Платану[186] за наставлениями, как избавиться от своей красоты, отказаться от наслаждений и знатности. Прошло три года, и люди царства стали его хвалить.
Владеющий Своими Чувствами из Южного предместья сидел, облокотясь о стол. Он смотрел вверх и тихо дышал. Войдя к нему повидаться, Странник Красоты Совершенной сказал:
– Вы, учитель, лучший из людей! Вы, конечно, можете телом уподобиться иссохшим костям, а сердцем – угасшему пеплу.
– Прежде я жил в горной пещере, – заговорил Владеющий Своими Чувствами из Южного предместья. – Однажды меня навестил Тянь Хэ, и весь народ царства Ци трижды восславил его. Я, конечно, раньше достиг славы, поэтому он обо мне и узнал. Если бы у меня ее не было, как бы он обо мне узнал? Я должен был свою славу продать, а он – перепродать. Если бы я ее не продал, как бы он сумел перепродать? Ах! Я стал печалиться о тех, кто сам себя губит; я стал печалиться и о тех, кто печалится о других; я стал печалиться и о тех, кто печалится о чужих печалях. С тех пор и стал с каждым днем все больше от этого отдаляться.