Конфуций пришел в Чу, и чуский царь угощал его вином. Суньшу Гордый подал кубок, а Удалец с Юга от Рынка принял кубок и, совершив возлияние вина, сказал:
– Здесь заговорит древний человек!
– Я, Цю, также слышал насчет Учения Без Слов, никогда о нем не говорил, здесь же скажу, – промолвил Конфуций. – Удалец шутил, а спор двух домов прекратился[187]. Суньшу Гордый с веером из перьев в руках сладко спал, а жители Ин отложили оружие[188]. Для таких случаев мне, Цю, хотелось бы обладать языком в три чи. У них обоих, можно сказать, есть Путь, который нельзя назвать. Поэтому их свойства соединяются воедино с Путем и слова иссякают там, где знающий не способен познать, – это Высшее. Но даже в единстве с Путем свойства не могут быть одинаковыми. То, что знающий не способен познать, красноречивый не способен прославлять. Беда – от таких названий, как конфуцианцы и моисты. Ибо в том, что море безотказно принимает реки, текущие на восток – его высшее величие. Мудрый объемлет и небо и землю, благодетельствует всем в Поднебесной, а из какого он рода – неведомо. Поэтому живет, не имея ранга, умирает без посмертного имени. Богатств не накапливает, славы не утверждает. Вот такой и называется великим человеком. Не за звонкий лай собаку считают хорошей, не за красивые речи человека считают добродетельным, а тем более – великим. Ведь когда кого-нибудь считают великим, этого недостаточно, чтобы быть великим, а тем более – обладающим свойствами. Ведь нет ничего более целостного, чем небо и земля. Но разве они обладают целостностью оттого, что сами ее добиваются? Тот, кто познал великую целостность, ничего не добивается, ничего не теряет, ничего не оставляет. Из-за вещей не меняется, возвращается к самому себе и становится неисчерпаемым. Следует за древностью, не приукрашивая, – воистину великий человек!
У Владеющего Своими Чувствами было восемь сыновей. Выстроив всех их перед собой, он призвал Пропавшего Без Вести Во Вселенной[189] и сказал:
– Узнай по лицам моих сыновей, кто из них будет счастливым!
– Порог, – ответил физиономист, – на его лице счастливое предзнаменование.
– Какое же? – и тревожась, и радуясь, спросил Владеющий Своими Чувствами.
– До конца дней своих Порог будет делить пищу с царем, – ответил физиономист.
– Неужели моего сына постигнет такое бедствие? – спросил Владеющий Своими Чувствами, и слезы потекли у него ручьем.
– Ведь для того, кто делит пищу с царем, милости распространяются на три рода[190], а особенно – на отца и мать. Ныне же вы, учитель, услышав об этом, проливаете слезы, противитесь счастью. Счастливое предзнаменование принимаете за несчастливое.
– Как же ты, Пропавший Без Вести, узнал о счастливом предзнаменовании для Порога? – спросил Владеющий Своими Чувствами.
– Все от вина и мяса – я ощутил их аромат, их вкус.
– Как же ты узнал, от кого они?
– Чудом узнал[191], вот как! Никогда я не был пастухом, а овца ягнилась в юго-западном углу моего дома. Никогда не любил охотиться, а перепелка вывела птенцов в юго-восточном углу.
– Я со своими сыновьями был странником, странствовал по вселенной. Вместе с ними стремился наслаждаться природой и кормиться от земли. Вместе с ними я не вершил никаких дел и не строил замыслов, вместе с ними я ничему не удивлялся и не ссорился ни с кем из-за вещей. Вместе с ними я восходил к совершенству неба и земли. Вместе с ними я предавался лишь приволью и не занимался тем, чего требовал долг, отказался от всех пошлых обычаев. А ныне и пришло возмездие. Но за каждым чудесным свидетельством кроются чудесные поступки. Беда близка! Но на мне и на моих сыновьях нет вины. Все идет от природы! Поэтому-то я и проливаю слезы.
Вскоре отец послал Порога в Янь, а в пути его захватили разбойники. Продать его целым было труднее, легче безногим[192]. Тут ему отрубили ногу и продали в Ци. Порог оказался на улице привратником главного сановника и до самой смерти питался мясом.
Беззубый встретился с Никого не Стесняющим и спросил:
– Куда вы направляетесь?
– Бегу от Высочайшего, – ответил тот.
– Почему же?
– Высочайший настолько предается милосердию, что над ним, я боюсь, станет смеяться вся Поднебесная. В будущих же поколениях люди станут пожирать людей. Ведь народ собрать не трудно. Любишь людей – они приближаются, приносишь им выгоду – приходят; хвалишь их – друг друга поощряют. Но коснись того, что они не любят, – все разбегутся. Любовь и выгода рождаются от милосердия и справедливости. Тех, кто отбрасывает милосердие и справедливость, мало; тех, кто использует милосердие и справедливость, много. Но только поступки милосердных и справедливых не искренни, к тому же они заимствуют жадность у хищников. Поэтому если один человек управляет и судит о пользе всей Поднебесной, то уподоблю его тому, чей взгляд ограничен. Ведь Высочайший знает, что добродетельные приносят пользу Поднебесной, но не ведает, как они губят Поднебесную. Это познают лишь те, кто обходится без добродетельных.
Есть Нежный Красавец, есть Предающийся Неге, есть Хватающий Согбенный. Этот самый Нежный Красавец учит наизусть речи одного Преждерожденного – нежно, красиво – и втайне сам собою любуется, считая, что этого достаточно, и не ведая, что еще и не начал что-либо познавать. Вот такой называется Нежным Красавцем. Предающийся Неге подобен вше на шкуре свиньи. Выбирая, где щетина пореже, вошь чувствует себя в обширном дворце, огромном парке. Покойными и удобными местечками она считает щели в копытах, складки кожи, промежутки между сосцами, бедрами. Не ведает, что однажды утром мясник взмахнет руками, подстелет травы, разведет огонь и спалит ее вместе со свиньей. Вот такой, кто толчется в одном мирке, то входя в него, то выходя, и называется Предающимся Неге.
Хватающий Согбенный – это Ограждающий. Баранине ни к чему муравьи, но муравьям нравится запах баранины. Поступки Ограждающего пахли, как баранина, и народу он понравился. Трижды он переселялся, создавая города. Когда переселялся на пустыри в Дэн, с ним уже было десять раз по десять тысяч семей.
Услышав о добродетели Ограждающего, Высочайший выделил ему Отрочью землю[193] и сказал:
– Надеюсь, земля обретет благодеяния с его приходом.
Поднимая Отрочью землю, Ограждающий телом постарел, разумом одряхлел, а все не мог найти покоя, вернулся домой. Вот и назывался Хватающим Согбенным.
Поэтому-то Проницательный и не любит, чтобы к нему стекалась толпа. Если толпа стекается, он с ней не сближается, если не сближается, для нее бесполезен. Поэтому он не слишком с нею сближается, не слишком от нее отдаляется. Тот, кто хранит свойства и лелеет гармонию, чтобы следовать за Поднебесной, и называется настоящим человеком. Он отбрасывает смысл, подобный бараньему; отбрасывает знания, подобные муравьиным, и обретает средство, подобное рыбьему[194].
Глазами всматривается в видимое, ушами вслушивается в слышимое, сердцем отвечает познаваемому – такой ровен, как отвес, а в изменениях следует Пути.
Настоящий человек древности воспринимал все с помощью природного, не вносил в природу человеческого. Таков был настоящий человек древности.
Обрел это – родился, утратил это – умер. Обрел то – умер, утратил то – родился. Какое из лекарств станет владыкой главным ныне: воронья голова, или цзегэн, куриная голова, или чжулин?[195] Разве все это можно перечислить?
Когда Гоуцзянь и три тысячи латников со щитами засели на Куйцзи-горе, только Вэнь Чжун[196] знал, как сохранить царство при поражении; только Вэнь Чжун не ведал, какая скорбь уготована ему самому. Поэтому и говорится: «И глаза совы бывают пригодны»; «И на ноге аиста есть коленце, отними – станет больно». Поэтому и говорится: «Ветер перелетит через Реку, и воды убавится; солнце перейдет через Реку, и воды убавится». Ветер вместе с солнцем сдерживают Реку, Река же считает, что ее никогда не затрагивают, что она от истоков течет вдаль. Поэтому вода держит землю, это ее рубеж; тень держит человека, это его рубеж; одну вещь держит другая вещь, это для каждой вещи рубеж. Поэтому чем острее взор, тем опаснее; чем тоньше слух, тем опаснее; чем сильнее стремление сердца, тем опаснее; каждая способность, исходящая изнутри, опасна. Когда опасность созрела, ее не устранишь. Бедствия возрастают и стекаются тучами. Их предотвращение требует больших трудов, а результат – долгого ожидания. А человек – увы! – считает их органы чувств своим сокровищем. Поэтому-то без конца и губят царства, убивают жителей, и никто не умеет спросить: почему? Нога человека, ступая по земле, занимает мало места. Пусть мало, но, опираясь на нее, идет к непознанному и познает затем то, что называется природой. Познает великое единство, познает великую силу тьмы, познает великое зрение, познает великое доверие, познает великое утверждение, это познание – высшее. Великим единством все объединяет, великим равновесием следует природе каждого, великой безграничностью следует форме каждого, великим доверием предоставляет каждого своей сущности, великим утверждением держится самоутверждения каждого.
Во всем до конца – природа. Следуя ей, обретают понимание. Тьма обладает стержнем, от нее начинаются и другие вещи. В ней их расчленение, но будто без расчленяющего; познание же этого будто не познание. Тот, кто не знает, впоследствии это познает. Вопросам об этом не может быть предела, но нельзя их задавать и беспредельно. Вещи легки, неуловимы, но каждая обладает своей сущностью; ни в древности, ни ныне одна не заменяет другую, нельзя никакую вещь умалить. Почему же тогда не дать название тому, что обладает великим проявлением и доказательством? Почему же не спросить о сущности? К чему сомневаться? Чтобы разрешать сомнения с помощью несомненного, возвращаясь снова к несомненному вплоть до великого несомненного.