огда можно обвинять за кражу?
Цюй Боюй проповедовал шесть десятков лет, а в шестьдесят лет изменился. То, что в начале утверждал, под конец изгонял и отрицал. Он еще не понял, не отрицал ли пятьдесят девять лет то, что называет ныне истинным!
Вся тьма вещей живет, а корней не видно; появляется, а ворот не видно. Все люди почитают то, что познано знанием; а не ведают, что познание начинается лишь после того, как, опираясь на знания, познают непознанное. Разве не назовут это великим сомнением? Оставь, оставь! Ведь от этого никуда не скроешься! Это и есть так называемая истина? Да!
Конфуций спросил у великих хронистов – Большого Чехла, Дяди Всегда Ошибающегося и Кабаньей Шкуры:
– Почему вэйский царь получил посмертный титул Лин Чудотворный?[204] Ведь он пьянствовал, предавался наслаждениям, не вникал в управление царством. Охотился с облавами, собаками, силками и привязными стрелами, но не вступал в союзы с другими правителями.
– Именно по этой причине и назван Лин Предмет Одушевленный, – ответил Большой Чехол.
– У этого царя было три жены, – ответил Дядя Всегда Ошибающийся, – он с ними купался в одной ванне. Когда же по царским делам туда вошел Хронист Ю, царь схватил материю и распростер будто крылья. Столь беспутный, он стал таким почтительным при виде добродетельного. Поэтому и назван посмертно Лин Сообразительный.
– После смерти царя гадание о захоронении на родовом кладбище оказалось несчастливым, гадание же о захоронении на Песчаных холмах – счастливым. Когда рыли, на глубине нескольких жэней нашли каменный саркофаг. Очистив, увидели надпись, которая гласила: «Нет доступа сыновьям. Царь Лин займет его и в нем поселится». Ведь царь уже давно стал Лином покойником. Разве достойны об этом знать те двое? – так сказал Кабанья Шкура.
Малое Знание спросило у Справедливого Приводящего к Согласию:
– Что означают речи о селениях?
– В селениях по обычаю объединяются десяток фамилий, сотня имен. Объединяются различные, считаясь подобными; рассеиваются подобные, считаясь различными. Если ныне назовешь сотню частей коня, конь не получится. Если же конь стоит перед тобой, стоит со всей своей сотней частей, то назовешь его конем. Поэтому, скапливаясь из низкого, холмы и горы становятся высокими; собирая воду, реки становятся широкими. Великий человек всех объединяет и все считает общим. Поэтому, если мысли приходят извне, он на своем не настаивает; если исходят от него и справедливы, ему не возражают. У каждого из четырех времен года особый эфир, но ни одному природа не оказывает предпочтения, поэтому год завершается. У каждого из пяти начальников особые обязанности, но если государь не пристрастен, то в царстве порядок. Великие люди не награждали ни за красоту, ни за храбрость, поэтому свойства были целостными. У каждой из всей тьмы вещей свои законы, но путь беспристрастен, поэтому не обладает именем. Не обладает именем, поэтому предается недеянию, предаваясь недеянию, все совершает. У времени есть конец и начало, у поколения много перемен, распространяются и беда, и счастье. И даже в том, чему противятся, находят должное. Тот, кто стремится к своему особенному, ошибается в том, что пытается исправить. Уподобим это большому озеру, которое всей растительности отмеряет влагу; взглянем на высокую гору, на жертвенном алтаре которой вместе и деревья, и камни. Вот что означают речи о селениях, – так ответил Справедливый Приводящий к Согласию.
– Достаточно ли этого, чтобы заслужить название «Путь»? – спросило Малое Знание.
– Нет, – ответил Справедливый Приводящий к Согласию. – Ныне, считая число вещей, не остановимся на десяти тысячах, а говорим условно «десять тысяч», «тьма»; называя, говорим самую большую цифру. И небо и земля по форме больше всего; силы холода и жары по скоплению эфира больше всего. Путь же – общий. Они так огромны, что, называя их так, говорим, так бывает. Но допустимо ли такое сравнение? Не так же ли далеко оно от Пути в этом суждении, как сравнение с собакой или конем?
– Как возникает жизнь всей тьмы вещей внутри четырех стран света, в пределах шести единств? – спросило Малое Знание.
– Жара и холод друг друга освещают, друг друга губят, друг друга обуздывают, – ответил Справедливый Приводящий к Согласию. – Четыре времени года друг друга сменяют, друг друга порождают, друг друга убивают. И тут поднимаются и любовь, и ненависть, и домогательства, и отказ. И тут становится обычной краткая случка самца и самки. Покой и опасность друг друга сменяют, счастье и беда друг друга теснят, сбор и рассеяние формируют вещи. Название и сущность подобного рода можно запомнить, мельчайшее можно удержать в памяти. Вещи последовательно друг на друга воздействуют по закону каждой из них, поднимаясь и вращаясь, друг друга отсылают, за тупиком открывается поворот, за концом – начало. Таково то, чем обладают вещи, что исчерпывается в словах, что постигается знаниями, высшее в вещах на этом и кончается. Люди, которые наблюдают за Путем, не следуют за тем, что кончается, не восходят к тому, что начинается, на этом суждения и прекращаются.
– Кто из двух прав в своей сущности, – спросило Малое Знание, – а кто односторонен в своем суждении? Цзи Истинный[205], говоря, «Путь предается недеянию», или Продолжатель, говоря, «он возможно воздействует»?
– Петух кукарекает, собака лает – таково познанное человеком, – ответил Справедливый Приводящий к Согласию. – Но даже обладающий большими познаниями не смог бы рассказать в словах об их самоизменении, не смог бы определить и в мыслях, что они станут делать. Если их объяснять по отдельности, то мельчайшее не с чем сравнивать, а величайшее не охватить. Мнения, что «Путь предается недеянию» или «возможно воздействует» – неизбежны в приложении к вещам, но в конце концов будут признаны ошибочными. «Возможно воздействует» – значит обладает сущностью; «предается недеянию» – значит обладает Пустотой. Обладать названием, обладать сущностью – состояние вещи; без названия, без сущности – Пустота без вещи. Об этом можно говорить, можно думать, но чем больше слов, тем дальше от Пути. Еще не родившимся не запретишь родиться, умирающим не помешаешь умереть. Умирают и рождаются рядом, а закона жизни и смерти не разглядишь. В мнениях «возможно воздействует», «предается недеянию» сомнительно само допущение. Когда я смотрю на его основание, оно уходит в беспредельность; когда я ищу его вершину, не могу увидеть конца. Беспредельное, Бесконечное – для него нет слов. При законах, общих с вещами, слова «возможно воздействует», «предается недеянию» относятся к основанию, но от начала до конца связаны с вещами. Пути не может ни быть, ни не быть. Название «Путь» – лишь предположение. «Возможно воздействует», «предается недеянию» – эти мнения связаны лишь с одной стороной вещей. Разве внимают им люди глубоких мыслей? Если бы слов было достаточно, то, проговорив целый день, сумели бы исчерпать Путь. Поскольку же слов недостаточно, то, проговорив целый день, можно исчерпать лишь вещи. Путь – высшее для вещей, его не вместить ни в слова, ни в молчание. Ни в словах, ни в молчании высшее о нем не выразить.
Глава 26Вещи вне нас
Вещи вне нас не дают определить их необходимость для нас. Поэтому Встреченный Драконом был казнен, царевич Щит был зарезан, Сидящий на Корточках притворился безумным, Несущий Зло[206] умер, Разрывающий на Части и Бесчеловечный погибли. Каждый хозяин ждет преданности от своих слуг, но преданному вряд ли поверит. Поэтому тело У Цзысюя носилось по реке, а Чан Хун умер в Шу. Кровь его в тайнике через три года обратилась в лазоревый камень. Каждый отец ждет почтительности от сыновей, но почтительного вряд ли полюбит. Поэтому Сяо Цзи[207] печалился, а Цзэнцзы скорбел. Когда дерево трут о дерево, оно загорается, когда металл противостоит огню, он плавится. Когда силы жара и холода действуют в беспорядке, небо и землю охватывает большое возмущение. Тут и раскаты, и удары грома, в ливне вспыхивает огонь и сжигает даже огромную софору[208]. Горе человека еще сильнее. Он между двух опасностей, ему некуда бежать. В тревоге ничего не может совершить, сердце будто мечется между небом и землей, соболезнует, утешает в скорби, тонет в опасностях. Когда же польза и вред теснят друг друга, огонь разгорается еще сильнее и пожирает гармонию народа. Луне, конечно, не справиться с огнем[209]. Тут наступает крушение, и учению приходит конец.
Семья Чжуан Чжоу была бедна, и он отправился к лучнику – Смотрителю Реки взять в долг зерна.
– Я скоро получу деньги с общины и ссужу тебе триста серебром, ладно? – ответил Смотритель Реки.
Чжуан Чжоу с гневом взглянул на него и молвил:
– Вчера, когда я, Чжоу, шел, посередине дороги меня окликнули. Я, Чжоу, оглянулся, заметил в колее Пескаря и спросил: «Зачем ты здесь, Пескарь?» Он же ответил: «Я ведаю волнами в Восточном море. Не найдете ли вы, благородный муж воды, хоть мерки или несколько пригоршней, чтобы спасти мне жизнь?» Я, Чжоу, ответил: «Я приведу тебе сюда воды Западной реки с юга от царей У и Юэ. Ладно?» Пескарь с гневом взглянул на меня и сказал: «Я утратил свою обычную среду, у меня нет выхода. Достань воды хоть мерку или несколько пригоршней, остался бы в живых. Чем говорить то, что сказали вы, благородный муж, лучше уж заранее искать меня в лавке с сушеной рыбой!»[210]
Царский сын Жэнь изготовил огромный крючок и толстую черную лесу, наживил для приманки пятьдесят молодых быков, уселся на корточках с бамбуковым шестом на Куйцзи-горе и забросил удочку в Восточное море. Удил утро за утром, но за целый год не поймал ни одной рыбы. Наконец проглотила приманку гигантская рыба, нырнула и утащила огромный крючок на самое дно, затем помчалась, вздымая плавниками седые волны, точно горы, всколыхнула всю воду морскую, распугала всех на тысячу ли вокруг громом, точно исходящим от богов и душ предков.