го. Но кто же способен овладеть этим надолго без речей, всегда новых, как вино из чарки, совпадающих с естественным началом? Вся тьма вещей делится на роды, вещи заменяют одна другую от начала до конца, будто по кругу, лишь в различной телесной форме. Их закона не уловить. Это называется равновесием природы. Равновесие природы и есть естественное начало.
Чжуанцзы сказал Творящему Благо:
– Конфуций проповедовал шесть десятков лет, а в шестьдесят лет изменился. То, что вначале объявлял истинным, под конец объявил ложным. Он еще не понял, не отрицал ли пятьдесят девять лет то, что называет ныне истинным?!
– Конфуций полон желания трудиться, он преклоняется перед знаниями, – сказал Творящий Благо.
– Конфуций от этого отказался, но о своем отказе еще не говорил, – сказал Чжуанцзы. – Слова Конфуция гласят: «Ведь человек получает от великой основы свои способности, а затем и разум, чтобы родиться. Когда поет, должен соблюдать тон, когда говорит, должен соблюдать правила. Если я пекусь о пользе и справедливости, то любовью и ненавистью, истинным и ложным покоряю лишь людские уста; а чтобы покорить людские сердца, должен решиться им противостоять и тогда определить установления Поднебесной. Увы! Увы! Ведь мне этого не достичь».
Цзэнцзы дважды служил, и чувства его дважды менялись. Он сказал:
– Я служил при жизни родителей, получал лишь три фу, а сердце радовалось. Потом получал три тысячи чжунов[217], но не посылал родителям, и сердце мое печалилось.
Ученики спросили у Конфуция:
– Можно ли такого, как Цзэнцзы, считать невиновным в корысти?
– Была корысть. Разве свободный от корысти предавался бы печали? Такой смотрел бы на три фу или три тысячи чжунов как пташка на пролетающего перед ней комара.
Странник Красоты Совершенной сказал Владеющему Своими Чувствами из Восточного предместья:
– С тех пор как я слушаю ваши речи, за первый год стал безыскусственным; за второй год научился следовать за другими; за третий год – постигать других; за четвертый год – уподобляться вещам; за пятый приблизился; за шестой год постиг разумом сообщения чувств[218]; за седьмой год завершил объединение с природой; за восьмой год забыл о смерти, забыл о жизни; за девятый год постиг Великое Мельчайшее.
При жизни действуют и умирают.
– Действительно ли это так? – спросил Советующий. – Тогда для смерти есть причина, а для жизни, силы жара нет причины. Как же может в одном быть причина? Как же может в другом не быть причины? У неба есть число периодов, на земле есть местности, занятые человеком. Где же мне ее искать? Не ведаю, где она кончается. Разве в таком случае для нее нет предопределения? Не ведаю, когда она начинается. Разве в таком случае для нее есть предопределение? Если есть отклики, разве можно считать, что нет душ предков? Если нет откликов, разве можно считать, что есть души предков?
Многие Полутени спросили у Тени:
– Почему раньше вы смотрели вниз, а теперь смотрите вверх; раньше собирали волосы в пучок, а теперь распустили; раньше сидели, а теперь встали; раньше двигались, а теперь остановились?
Тень ответила:
– Зачем спрашиваете о мелочах? Просто двигаюсь. Я этим обладаю, но почему, не ведаю. Я, быть может, подобна сброшенной змеиной коже, линовищу цикады, но, быть может, им и не подобна. В темноте и ночью я исчезаю, днем и при огне появляюсь. Не от них ли я завишу? А они еще от чего-то зависят? Они приходят, и я с ними прихожу, они уходят, и я с ними ухожу. Они зависят от сильного света, и я – от сильного света. Если это сильный свет, то зачем же у меня спрашивать?
Ян Цзыцзюй на юге достиг местности Пэй, и когда Лао-цзы, странствуя на запад, пришел в Цинь, встретил его на подступах – в Лян.
Посредине дороги Лао-цзы подъял взор к небу и вздохнул:
– Прежде думал, что тебя можно научить, ныне же вижу, что нельзя.
Ян Цзыцзюй промолчал. Когда же вошли в харчевню Ян Чжу, подал Лао-цзы воды для умывания и полоскания рта, полотенце и гребень. Оставив туфли за дверьми, подполз к нему на коленях и заговорил:
– Недавно мне, ученику, хотелось попросить у учителя объяснения, но не осмелился, ибо учитель шел без отдыха. Ныне же есть свободное время, дозвольте мне задать вопрос: в чем моя вина?
– У тебя самодовольный взгляд, хвастливый взгляд. С кем сумеешь жить вместе? Ведь и «чистейшая белизна кажется запятнанной, совершенное достоинство кажется недостаточным»! – ответил Лао-цзы.
– Почтительно слушаюсь! – сказал Ян Цзыцзюй со всем уважением, изменившись в лице.
Прежде в харчевне Ян Чжу его приветствовали жильцы, хозяин приносил ему циновку, хозяйка подавала полотенце и гребень, сидевшие уступали место на циновке, гревшиеся давали место у очага. Когда же он вернулся, постояльцы стали спорить с ним за место на циновке.
Глава 28Передача Поднебесной
Высочайший уступал Поднебесную Никого не Стесняющему, но тот от нее отказался. Тогда Высочайший предложил ее Цзычжоу Отцу Устоявшему. И Отец Устоявший молвил:
– Стать мне Сыном Неба? Это, пожалуй, возможно. Только хворь меня одолела, излечиться нужно, править Поднебесной мне недосуг. Не говоря уже о другом, хоть Поднебесная и важна, но не губить же за нее собственную жизнь.
Доверить Поднебесную можно лишь тому, кто не будет жаждать управлять Поднебесной.
Ограждающий уступал Поднебесную Цзычжоу Дяде Устоявшему. И Дядя Устоявший молвил:
– Хворь меня одолела, излечиться нужно, править Поднебесной мне недосуг. Поднебесная, конечно, предмет огромный, но жизнь свою на нее не променяю.
Вот этим-то и отличаются от обычных людей те, кто владеет Путем.
Ограждающий уступал Поднебесную Умеющему Свернуться, а тот молвил:
– Я стою в центре пространства, в центре времени. Зимой одеваюсь в шкуры, летом – в тонкую ткань из травы. Весной пашу и сею, даю телу потрудиться, осенью собираю урожай, даю телу отдохнуть. С восходом начинаю трудиться, с заходом – отдыхать. Среди неба и земли мне привольно, в сердце, в мыслях доволен собой. Что мне делать с Поднебесной? Увы! Плохо ты меня знаешь!
Отказавшись от Поднебесной, он тут же ушел, удалился далеко в горы, а куда – неведомо.
Ограждающий уступал Поднебесную своему другу, Земледельцу из Каменных дворов. И молвил Земледелец:
– Я от своего хозяйства устал, ведь я муж, отвечающий за сильных работников[219]. За твоими достоинствами, Ограждающий, мне не угнаться.
И тут они с женой взвалили пожитки на плечи, на голову, взяли за руки детей, ушли к морю и до конца жизни не вернулись.
Великий государь Отец Верный[220] жил в Бинь, и на него напали Люди-Олени. Отец Верный поднес им шкуры и шелка – не приняли; поднес им собак и коней – не приняли; поднес им жемчуг и нефрит – не приняли. Люди-Олени требовали землю. И тут великий государь Отец Верный сказал:
– Слышал я, что нельзя губить народ из-за земли, которая служит ему для прокормления. Мне не вытерпеть, когда сосед старшего брата убивает младшего; когда сосед отца убивает сына. Все вы заставляете меня остаться здесь жить. Какая для вас разница, служить мне или Людям-Оленям?
Тут он взял кнут, оперся о посох и пошел. Народ цепью последовал за ним. Затем они создали царство под горой Двуглавой. Вот великого государя Отца Верного можно назвать уважающим жизнь. Тот, кто способен уважать жизнь, даже будучи знатным и богатым, не станет губить себя из-за того, что служит ему для прокормления, даже будучи бедным и презренным, не станет навлекать на свое тело опасность ради выгоды. В нынешнем же мире тот, кто занимает высокий пост, обладает почетным рангом, ценит это, боясь потерять; а завидя выгоду, легкомысленно губит свое тело. Разве это не заблуждение?!
Жители Юэ убили одного за другим трех царей. Царский сын…[221] в страхе бежал в Красные пещеры. Юэсцы, оставшись без царя, долго его искали, не нашли и наконец отправились за ним в Красные пещеры. Царский сын… не пожелал к ним выйти. Тогда юэсцы подожгли полынь, выкурили его из пещеры и возвели на царскую колесницу. Взявшись за вожжи, царский сын… взошел на колесницу, возвел очи к небу и, вздохнув, воскликнул:
– О! сан царя! О! сан царя! Отчего не миновал ты меня!
Не из ненависти к сану царя говорил так царский сын…, а из страха перед грозившей ему бедой. Такой, как царский сын…, можно сказать, не стал бы губить свою жизнь ради царства. Потому-то юэсцы и желали поставить его своим царем.
Царства Хань и Вэй спорили друг с другом из-за захваченной земли. Учитель Хуацзы встретился с царем Чжаоси[222], который выглядел опечаленным, и ему сказал:
– Предположим, ныне перед вами, государь, высеченное на камне предание Поднебесной, которое гласит: «Возьмешь спорную землю левой рукой – правую потеряешь, возьмешь спорную землю правой рукой – левую потеряешь. Однако же, взяв спорную землю, овладеешь всей Поднебесной». Взяли бы вы ее, государь?
– Я, единственный, не взял бы, – ответил Чжаоси.
– Прекрасно, – сказал учитель Хуацзы. – Отсюда видно, что две руки важнее, чем вся Поднебесная, а тело важнее, чем обе руки. А ведь царство Хань намного меньше всей Поднебесной, оспариваемая же ныне земля намного меньше царства Хань. Вам, государь, конечно, не следует подобной скорбью ранить тело и губить жизнь.
– Прекрасно! – воскликнул царь Чжаоси. – Многие учили меня, единственного, но таких речей мне еще не удавалось слушать. Можно сказать, что учитель Хуацзы познал соотношение важного и неважного.
Прослышав о том, что Янь Врата Бытия овладел Путем, луский царь не замедлил отправить к нему гонца с шелком в дар. Янь Врата Бытия жил в грязной деревеньке, одевался в холст из пеньки, сам кормил и поил буйвола. Янь Врата Бытия вышел к гонцу луского царя, и тот спросил: