И свое письмо я хочу заключить словами святого Григория Нисского:
«Бог по природе Своей есть всё то объемлемое мыслию благо, какое только есть вообще… Будучи превыше всякого разумеваемого и постигаемого блага, Он творит человеческую жизнь… только потому, что благ»[8].
Вспоминай об этом, брат Юньфэн!
Пусть это утешает и укрепляет тебя.
Береги себя.
Чжайдао».
Нежата отложил исписанный лист к другим таким же письмам. Когда-нибудь он решится показать их Юньфэну…
[1] Китайцы почему-то считают, будто легкое опьянение придает человеку очарование: глаза влажно блестят, щеки раскраснелись… Ни одна нежная история не обходится без того, чтобы напоить кого-то из героев.
[2] Игра взята из романа «Сон в красном тереме» Цао Сюэциня.
[3] 1Кор. 3:8
[4] Моисей, Авраам и Иов.
[5] Иоанн Златоуст, Письма к Олимпиаде, письмо 2
[6] Иакинф Бичурин, Троесловие, комментарии.
[7] Там же.
[8] Св. Григорий Нисский, Об устроении человека.
Глава 9. И пусть на Праздник фонарей дыхание небес нежней
После Чунъяна в дом Ао стал захаживать младший дядя Сюэлянь — молодой господин Пань. Это был статный мужчина в возрасте, когда уж он установился,[1] далекий от музыки, поэзии и учения — благо, положение семьи позволяло ему вести такой образ жизни, какой ему был по нраву, не горбясь над книгами. Он навещал племянницу, затем шел к Юньфэну и мучил его и Нежату своим присутствием и болтовней о суетном и скучном. Юньфэн умолял Сюэлянь, чтобы та как-то повлияла на своего цзюфу[2], даже сказал, что будет заниматься, готовиться к экзамену, лишь бы тот больше не приходил, не заставлял их страдать. В конце концов, удалось уговорить его приходить только в те дни, когда они приглашают гостей. Так что теперь ни один поэтический вечер за чашкой чая или чарочкой вина не обходился без молодого господина Паня. Именно от него Юньфэн и Нежата сбежали в сезон малых снегов в хижину с соломенной крышей — домик при усыпальнице предков семьи Сяхоу у подножия горы Юэлю. Они провели там больше четырнадцати дней, и только совсем испортившаяся погода прогнала их обратно в Чанша.
И тогда возобновились вечера с друзьями и неизменным господином Панем, который стихов не сочинял, однако как-то умел всех рассмешить и разрядить серьезность обстановки.
Однажды, собравшись вечером в начале сезона больших холодов, они решили сочинять стихи на рифмы[3] стихотворения Тао Юаньмина «Пью вино»[4].
— А чей текст окажется самым никудышным, пьет штрафную чарку, — заявил Ся Юньни.
— Я не буду участвовать, — поспешно отозвался Нежата.
— Нет, всем обязательно участвовать, — возразил Ся. — Иначе будет не интересно.
— Но я не умею писать стихи, а пить вино не могу, — жалобно проговорил Нежата и глянул на Юньфэна в поисках поддержки.
— Ты будешь участвовать вне конкурса, — успокоил его Юньфэн. — Потому что, на самом деле, это несправедливо, ведь Чжай-эр учит вэньянь только полгода, мы же не меньше десяти лет. А кто и подольше.
— Я, кстати, участвовать не буду, — сообщил Пань Цзинь. — Я стихи не пишу. А выпить могу хоть пять штрафных чарок, хоть десять, — и он налил себе вина. — А также буду вашим судьей и буду следить за временем. Итак, три, два, один — начали! — он зажег благовонную палочку с временными насечками. — На написание стихов отводится ровно одна палочка.
Остальные поспешно разобрали кисти и бумагу и погрузились в размышления. Нежата время от времени тихонько спрашивал Юньфэна о чем-то, и тот терпеливо объяснял. Через половину благовонной палочки Пань Цзинь громогласно объявил:
— Половина времени прошла!
А когда палочка догорела, он сообщил:
— Время истекло! Кто читает первым?
— А, давайте, я, — махнул рукой Сун Шуньфэн. — Лучше уже не напишу, а вино хорошее. Так что слушайте:
«Прекрасно в городах среди людей —
Не стоит отправляться в глухомань», —
Одни невежды рассуждают так.
Их развлеченья обратятся в пыль,
Осевшую на травы у плетня.
Холмы ничтожны пред горой Наньшань,
Ночь накрывает тенью отсвет дня —
Они лишь к смерти горестной спешат.
И где же отыскать предвечный смысл,
Когда свое ты имя позабыл?
— Совсем не плохо! — откликнулся Юньфэн. — Но вино можешь выпить, если хочешь, — он улыбнулся, увидев слегка разочарованное выражение лица приятеля.
— Пусть теперь прочет Чжайдао, — предложил Ся Юньни. — Мне очень любопытно услышать, как пишет стихи человек, едва начавший учиться.
Нежата вздохнул и прочел:
— Когда, бредя, замрешь среди людей
Иль, странствуя, заходишь в глухомань,
Ты понимаешь: мир устроен так —
Он совершенен, но сотрется в пыль.
Засохнет хризантема у плетня,
Обвалы сокрушат гору Наньшань,
И звезды, пав, сотрут сиянье дня.
Жизнь катится к концу, гремя, спеша,
Роняя красоту, теряя смысл…
Но все же Бог о нас не позабыл.
— Я считаю, очень хорошо, — заявил Ся Юньни. — Я даже сам готов выпит штрафную чарку за то, что сомневался в способностях господина Не. Давайте уж, прочту свои стихи. Не судите строго!
Мне нравится ходить среди людей,
Я не люблю ни тишь, ни глухомань.
Мне кажется, все в этом мире так:
Домой придешь, стряхнешь с одежды пыль,
Поговоришь с соседом у плетня —
Недавно он гулял в горах Наньшань,
Вчера вернулся, не прошло и дня,
Толкует о пейзажах не спеша.
В общении людей есть теплый смысл,
Теряет много, кто о нем забыл.
— Отлично, — улыбнулся Юньфэн. — Это так похоже на тебя.
— Еще бы! — откликнулся Сун Шуньфэн. — Это же он сочинил, чему тут удивляться? А правда, твой сосед был в горах Наньшань?
— Был, только летом. Юньфэн, давай уже, читай свои стихи.
— Ну слушайте, — Юньфэн развернул свой листок:
— Жить можно в суете среди людей,
А можно удалиться в глухомань —
Казаться будет все тебе не так,
Как будто взор запорошила пыль.
Но лишь взгляни на мальву у плетня —
Мир, точно силуэт горы Наньшань
На горизонте в чистом свете дня
Себя рисует кистью не спеша.
Есть в этих линиях предвечный смысл,
Который ты в тревогах позабыл.
— Мне очень нравится, — проговорила Сюэлянь. — «Как будто взор запорошила пыль» — это так про многих можно сказать. Очень печально. И как мир сам себя рисует…
— А ты, Сюэлянь, будешь читать? — мягко спросил Юньфэн, смущенный ее похвалой.
— О, я прочту, но только не смейтесь надо мной, хорошо?
— Никто не посмеет шутит над тобой, племянница, — заявил Пань Цзинь. — А не то заставлю его играть со мной в пальцы на штрафные чарки, — он с усмешкой обвел взглядом недоуменные лица собеседников. — Что, страшно, юноши? Так-то.
— Читай, Сюэлянь, читай, — заторопили ее Ся Юньни и Сун Шуньфэн.
— Ох, хорошо…
Ни в суетной толпе среди людей,
Ни там, где тишина и глухомань,
Мне никогда не быть счастливой так,
Как там, где след запечатлела пыль
Того, кто срезал розу у плетня,
Мне подарив, ушел к горам Наньшань.
За ним несется отголосок дня,
И мысли торопливые спешат.
Лишь рядом с ним я вижу жизни смысл,
Я верю: обо мне он не забыл.
— Но это прелестно! — воскликнул Ся Юньни. — Только Сюэянь сумела сделать из этой философской вещи нежные любовные стихи. Мы все должны выпить по штрафной чарке, я считаю, — и, глянув на испуганного Нежату, прыснул: — Ладно, господин Не может не пить.
***
На Праздник фонарей Ао Юньфэн, Нежата, Сун Шуньфэн и Ся Юньни бродили по нарядным улицам, любуясь яркими фонарями и лавочками с пестрыми товарами. Но, толкаясь в толпе, они растерялись, Нежата отстал и оказался один. Он постоял немного перед прилавком с причудливыми фонарями и решил пойти домой, чтобы не заблудиться еще сильнее. Не успел он и шагу ступить, как его окликнул господин средних лет, одетый роскошно, окруженный целым отрядом слуг… Конечно, это был молодой господин Пань. И раз уж он решил заполучить этого «бессмертного», своего не упустит. Недаром он так долго присматривался, и вот, наконец, подвернулся подходящий случай.
Словом, Нежату похитили. А сюцай Ао с ума сходил, потеряв свое сокровище. Праздник был безнадежно испорчен. Ао Юньфэн, его слуга Саньюэ, служанка Сюлэянь Пинъэр, оба приятеля Юньфэна — все бегали по городу в поисках пропавшего «небожителя». Безрезультатно.
Какой тут праздничный ужин?
Сюэлянь осторожно вошла к мужу, согрела воды, приготовила чай, подала ему чашку. Он выпил одним глотком и снова уставился в пустоту.
— Утром я поеду к отцу, попрошу воспользоваться его знакомствами… Не переживай, он найдется, — она погладила мужа по плечу. Он вздохнул, закрыв лицо ладонями. — Пожалуйста, не убивайся так.
Сюэлянь прижалась к его руке. Она лишь на мгновение представила, что было бы с ней, если бы так исчез Юньфэн, и уткнулась носом в его рукав. Он рассеянно погладил ее по голове. И в эту тревожную ночь они согревали и поддерживали друг друга, как и подобает мужу и жене.
Утром Ао Юньфэн и Саньюэ ни свет, ни заря снова отправились на поиски. Саньюэ повезло, и около ямэня он встретил Нежату, которого вели двое стражников.
— Не-сяншэн, что случилось? Что ты натворил? Почему тебя ведут в ямэнь? — в ужасе воскликнул Саньюэ.
Не успел Нежата открыть рот, как один из стражников ответил:
— Это все из-за колдовства. Он навел порчу на молодого господина Паня.
— Как?!
— На самом деле я ничего не делал, — поспешил заверить слугу Нежата. — Просто господин Пань выпил вина и… слишком разгорячился… а потом… гм… он разгорячился еще сильнее, и ему стало нехорошо. Я позвал на помощь, а больше ничего не делал, наоборот, очень его просил перестать.
— Но как ты оказался с господином Панем?
— Он утащил меня силой, — вздохнул Нежата. — Пожалуйста, Саньюэ, передай господину Ао, что у меня все хорошо. Пусть он не волнуется. Беги скорее, мне кажется, он переживает. Он такой трепетный господин…