— Это и есть история твоего Бога? — спросил Юньфэн, потянувшись за чашкой. Нежата поспешно подал ее и сказал с упреком:
— Почему ты всегда говоришь так, будто Бог только мой? Он и твой. Он — Творец всего мира, Господин всего сущего.
— Допустим, — Юньфэн поставил чашку на край стола. — Но если Его почитатели такие, как ты или Ди-тай, то как же остальные? Какое место они займут в Его мире?
— Да нет же, Он принимает и любит всех! Почему ты сомневаешься? Просто надо любить в ответ.
— Любить ведь совсем не просто.
— Да, ты прав. Вот отец Авраамий умел любить. Он ко всем хорошо относился, но я всегда был уверен, что меня-то он любит больше всех. А потом мне Незнанка сказал, будто его батюшка любил особенно. И другие люди так говорили, точно каждый был самым любимым.
— А у тебя кто самый любимый?
— Из тех, кто сейчас живет на земле? — переспросил Нежата, Юньфэн кивнул, и он просто ответил: — Ты.
Юньфэн даже вздрогнул:
— Разве можно такие вещи… вот так говорить?
Нежата рассмеялся:
— А как же еще? Тем, кто далеко, моя любовь ничем не поможет. Я могу только молиться о них. А ты рядом, и, надеюсь, я могу хоть что-то сделать для тебя. Хотя и сам не знаю, что именно.
— Значит, так ты думаешь… — вздохнул Юньфэн.
— Это неправильно?
— Все правильно.
— Тогда что?
— Можешь зажечь светильник, а то уже темно становится.
Нежата разжег огонь. Как раз в это время дверь открылась, и в комнату вошел Ди-тай в сопровождении Саньюэ и Тайфэна.
— Мы принесли ужин, — сказал он, расставляя на столике чашки и закуски. — А мне пришло в голову, что я мог бы рассказать вам кое-что.
— Ди-тай хочет рассказать про Чуньюя, — вставил Тайфэн. — Он всем, кому только можно, рассказывает эту историю на протяжение нескольких тысяч лет. Даже мне успел рассказать ее уже не меньше сотни раз. И тут вдруг понял, что вы-то еще ничего не знаете о его любимом Чуньюе.
— Да, — немного смутился Ди-тай. — Я считаю, что к нему сложилось несправедливое отношение, и мне бы хотелось рассказать всем, каким он был на самом деле.
— Но кто такой этот Чуньюй? — спросил Ао Юньфэн. — Я первый раз слышу это имя. Чем он был знаменит?
— Он известен под именем Бейцуй-гуй, Бедный бес, но это так неверно! Его жизнь вызывала у людей презрение и насмешки, но он… — Ди-тай взволнованно сжал пальцы. — Расскажу все по порядку. Это недолгая история. А вы ешьте пока, — он улыбнулся, помолчал немного, собираясь с мыслями, потом заговорил: — Он был одним из сыновей Чжуаньсюя — Небесного императора, правнука Хуан-ди. Шаохао дал ему имя Чуньюй с отсылкой к фразе: «Прекрасен он, как яшма с Чжуншаньских гор». Хотя он не был таким красивым и одаренным, как Лаотун, или таким ярким, привлекательным и сильным, как другие, он был намного мудрее их всех, намного глубже понимал суть вещей… Он видел, как его отец и братья творят неподобающие дела, как в сердцах людей зарождается ненависть к ним и как темнеют жестокие небеса, безразличные к судьбам простых смертных и мелких духов. Он решил уйти из небесного дворца и странствовать, нищенствуя и принимая на себя всю людскую злобу, все их презрение, как бы взяв на себя покаяние за отца и братьев. Конечно, это тоже, но главным было то, что он разочаровался в роскоши Небесных чертогов, в ложной добродетели небожителей… Он был моим другом, да, — Ди-тай посмотрел на Тайфэна. — И я уговаривал его остаться жить со мной, однако он предпочел не привязываться ни к какому месту на земле. Он приходил ко мне каждый Новый год, а потом снова отправлялся в путь. Когда однажды он не пришел, отправившись на поиски, я нашел его умирающим на улице городка недалеко от Сююйшань. Он умирал на улице в последний день первого месяца. Я просто сидел рядом, и мне казалось, будто на земле больше нет ничего, ради чего стоило бы оставаться. Я просил тогда Владыку позволить мне вернуться. Мне не хотелось разлучаться с другом, но Владыка велел не покидать этот мир. Конечно, я всегда могу поговорить с моим Чунь-эром, и ему там очень хорошо, но все равно столько тысяч лет я продолжаю чувствовать себя покинутым.
— А как же я? — Тайфэн наклонил голову на бок и бросил лукавый взгляд на Ди-тая.
— Ты ведь совсем другой. Вообще на него не похож. Разве можно сравнивать?
— Тебе, значит, не хватает в жизни унылого нытья?
— Чуньюй никогда не ныл и не был унылым, — возразил Ди-тай. — Впрочем, это не важно. Я больше не собираюсь проситься назад.
— Это из-за меня, — кивнул головой довольный Тайфэн.
Ди-тай только улыбнулся:
— Собственно, вот и вся история. Ничего особенного. Она просто повествует о том, как украшают и в то же время отягощают нашу жизнь привязанности. Мне было так горько тогда, что я готов был просить Владыку изменить Свою волю обо мне… Но нет ничего более благого, чем воля Владыки. Каждый должен быть на своем месте в свое время. Вот так, — Ди-тай обвел слушателей взглядом и заметил книгу у постели Юньфэна. — А книгу «Фуин» я подарю господину Ао.
Так в беседах и чтении прошло еще несколько дней, пока Юньфэн совсем не поправился. Тогда они засобирались в дорогу, ведь дела не ждут.
Тайфэн налепил на их повозку какие-то талисманы, пояснив, что это благословение духа путешествий Сю и оно непременно должно им помочь избежать неприятностей в пути. Он также вызвался проводить их до Лояна. «Иначе вы будете дней десять добираться». И гости, распрощавшись с хозяином, забрались в повозку, а Тайфэн, устроившись на козлах, свистнул, щелкнул кнутом, и лошадка пустилась бежать…
К вечеру они, действительно, подъехали к воротам Лояна. Тайфэн помахал им рукой и совсем почти скрылся из виду, как вдруг вернулся и сообщил:
— И еще, чуть не забыл сказать! Ди-тай просил передать, чтобы вы навестили как-нибудь Бамбукового отшельника в горах Линьин, — и в одно мгновение растворился в облаке поднятой ветром пыли.
Солнце клонилось к закату, и город гомонил, как засыпающий улей. Впереди ждали дни, полные суеты и забот.
***
К своему разочарованию, в Лояне они столкнулись с трудностями. Чиновники Лояна, все как один, сильно отличались от честных тружеников Кайфэна. Каждый дул в свою дуду, увиливал и лукавил, все хором ссылались на то, что никаких средств из столицы им не поступало. А когда через несколько дней по приезде Юньфэна и Нежаты в Лоян прибыла новая партия беженцев с границы, в городе началось какое-то неопределенное брожение. Чиновники по одному стали навещать господина цзянчаюйши в гостинице, где тот остановился, и предлагать подарки разной степени ценности. Несколько раз выслушав отказ, они разочарованно вздыхали и, покачав головой, откланивались. У Юньфэна под конец дня от всей этой суеты разболелась голова, и он решил никого больше не принимать, однако последний посетитель был так настойчив, что Саньюэ не смог его остановить. После всех этих «ах, господин цзянчаюйши поистине благородный и утонченный, так сказать, кровь превратилась в нефрит, весьма наслышан, весьма наслышан, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, невероятно польщен, невероятно польщен», он перешел к делу и протянул Юньфэну сверток размером с чайный блин.
— Это чай? — Юньфэн, чуть наклонился к свертку, убрав руки за спину.
— Всего лишь сычуаньский чай «Зеленые побеги бамбука». Этот ничтожный понимает: господин цзянчаюйши южанин, чаем его не удивишь, это мы, северяне, пьем все подряд, не знаем толку в хороших чаях и готовить не умеем… И все же, господин цзянчаюйши, примите мой скромный дар. Просто как знак внимания, как знак уважения к вашей почитаемой ответственной должности.
— Просто чай? — Юньфэн помолчал, потом все же взял чайный блин в руку. — Но почему он такой тяжелый?
— Это такой сорт, господин. Такой сорт.
— Странный сорт… — Юньфэн поспешно развернул бумагу, и ему на ладонь выпало несколько серебряных слитков. — Зачем это?
— Вы же понимаете, господин цзянчаюйши… Вы видите, какая у нас обстановка: мы как на жерле вулкана. Что мы можем сделать? Деньги, выделенные казной для улаживания жизни на возвращенных территориях, не доходят, народ бежит от мэнгу. Голод, нищета, болезни… Мы же люди, а не всемогущие божества, что мы можем сделать, чем помочь?
— Вы можете не покупать дорогой чай и не давать взяток столичному чиновнику. Вы сэкономите немного денег, чтобы помочь простым людям, разве нет?
— Ах, господин цзянчаюйши! Если бы все было так просто. Кто поймет, кому из этого народа действительно нужна помощь, а кто — просто разбойник? Пока разберешься что к чему, свежего чая уже не найдешь! А вы готовы отказаться от чашки ароматного чая ради того, чтобы купить миску лапши какому-нибудь бродяге?
Юньфэн вздрогнул и отвел глаза.
— Не отвечайте! — заспешил гость. — Я не хочу ни в чем упрекать вас. Даже если вы можете отказаться, я не могу. И не хочу! Примите мой скромный дар, и… и вы понимаете, что делать?
— Я не могу, — сказал Юньфэн холодно.
— Очень жаль. Очень жаль вас, господин цзянчаюйши. Надеюсь, вы немного подумаете и поменяете свою точку зрения. На сем откланиваюсь, — и он, поклонившись, вышел за дверь, оставив сверток с чаем на столике. Юньфэн заметил это краем глаза, но у него совершенно не было сил гнаться за этим человеком и спорить с ним.
Он присел на постель и стиснул виски. В течение некоторого времени он слушал только головную боль и мутную усталость. Может, он даже задремал. Из оцепенения его вывел Нежата, тихо вошедший в комнату.
— Юньфэн-сюн? У тебя все хорошо? — робко спросил он, замерев перед кроватью. Юньфэн открыл глаза и чуть улыбнулся:
— Все хорошо, просто устал немного.
— Мне уйти? Или я могу чем-то помочь?
— Поставь воду для чая.
— А чай?
— Возьми этот… хотя нет. Нет, возьми какой-нибудь другой, там, — он махнул рукой в сторону вынутых из дорожного сундука и расставленных на полочке чайных блинов.
Пока Нежата растирал чайные листья, Юньфэн взял бумагу и кисть и принялся за отчет об увиденном в Лояне. Ему хотелось как можно скорее закончить тут дела и уехать в Интянь. Как можно скорее вернуться в Линьань, отдать эти проклятые отчеты и больше никогда не заниматься таким глупым бессмысленным делом, как проверка провинциальных чиновников. Он писал об увиденных безобразиях, и его душу то злость охватывала, то бессилие. Наконец, он не выдержал и со вздохом отложил кисть: