— Предвосхищенье дня сквозит в листве, в зеленовато-синей темноте.
— В прохладных складках сонной тишины смолкает перезвон стеклянных звезд, — ответил Юньфэн почти сразу.
Нежата спустился к воде, любуясь отражением бледнеющего неба в озерной глади и тонким лепестком луны.
— Осколок убывающей луны по водной глади не спеша плывет, — проговорил он.
— Ее челнок в светлеющих волнах уносит прочь рассеянную мглу, — чуть подумав, продолжил Юньфэн.
— Весенний ясный день приходит к нам свидетелем и вестником разлук, — закончил Нежата.
— Видно, от мыслей о разлуке никуда не деться, — согласился Юньфэн.
— А «перезвон стеклянных звезд» — это очень красиво.
— Но и это про разлуку, ведь звезды гаснут, движутся по небу…
— Они всегда возвращаются на свои места, Юньфэн-сюн.
— Чего не скажешь о людях. Пойдем?
— Давай еще постоим немного.
Когда они спускались с дамбы, их окликнули:
— Господин чжунчэн! Господин Не!
Это был очень светловолосый иноземец, Ао Юньфэн не был знаком с ним, но, заметив тревожный взгляд Чжайдао, Юньфэн насторожился:
— Ты знаешь его?
— Да, с ним я плыл на корабле, когда оказался здесь.
— Значит, наше беспокойство не было беспочвенным.
— Господа, здравствуйте! — юноша поклонился, почтительно сложив руки.
— Мне уже пора? — сразу спросил Нежата.
— Мы пробудем в столице еще десять дней: вы все успеете, не так ли? — иноземец улыбался, и от этой улыбки тревога таяла, как тает снежный лунный рог в светлеющем небе. От его взгляда весь мир превращался в стихи. — Я найду господина Не в поместье господина чжунчэна?
Нежата кивнул.
— До встречи, — и он ушел, быстро исчезнув среди деревьев.
— Что же мы будем делать? — растерянно пробормотал Юньфэн.
— Юньфэн-сюн, знаешь… давай вернемся домой и ляжем спать? — смущенно улыбнулся Нежата.
— Прекрасная идея, — усмехнулся Юньфэн. — Ты ляжешь, а мне надо сегодня в министерство. Завтра доклад императору: надо все проверить, подготовиться, как следует…
— Вот и замечательно, — согласился Нежата. — Займемся каждый своим делом. А вечером все обсудим.
И они отправились в поместье Ао.
Несмотря на то, что господин чжунчэн весь день ревностно исполнял свои обязанности, ум его блуждал где-то далеко. Мысль о разлуке с другом мешала ему дышать, и он перебирал всевозможные варианты, которые помогли бы избежать неизбежного. В конце концов, ему явилась идея взять и отправиться в путь вместе с Чжайдао. Это будет непросто, но все возможно. Благо, за время службы в Юйшитае Ао Юньфэн накопил кое-какие средства, так что его семья будет обеспечена. Нужно продать дом в столице и купить поместье в глубине страны, там, где более безопасно в случае нападения мэнгу. Десяти дней на это не хватит, но можно попросить о помощи Лю или Ханя…
Вернувшись домой, он тут же рассказал о своих планах Нежате. Не желая слушать возражения, Юньфэн красочно описал, что и как собирается делать, чтобы его семья жила в достатке и безопасности, когда его не будет рядом.
— Ты сошел с ума, — вздохнул Нежата, когда Юньфэн закончил свой рассказ. — Ты не сможешь там жить. Тебе будет очень, очень тяжело. Ты пожалеешь о своем решении.
— Но ты же будешь рядом.
— Да кто я такой? Почему ради меня ты готов бросить своих родных, спокойную жизнь в достатке и почете? Променять это на бедность, возможно, презрительное, пренебрежительное отношение людей…
— Мне все равно. Неужели ты считаешь, что это так важно? Разве не ты говорил, что все это не имеет значения по сравнению с вечностью? Что вся слава человеческая как цвет травы?
— Но, понимаешь… человеку, привыкшему к хорошей жизни, не приученному к лишениям, потерять все будет непомерно тяжело.
— Я готов.
— Ты не представляешь, Юньфэн-сюн… Ты даже не представляешь, о чем говоришь!
Но Юньфэн точно обезумел: он не желал слушать никакие доводы рассудка, упрямо повторяя, что отправится вместе с Нежатой.
— Хорошо, все с тобой ясно, — кивнул Нежата. — Только давай после твоего доклада императору отправимся к Цуйчжу-иньши. Надо бы с ним попрощаться.
— Верно. Послезавтра отправимся в горы Линьинь.
— Юньфэн-сюн, ты только пока больше никому не рассказывай о своем отчаянном решении.
— Ладно, ладно, хорошо… — отмахнулся Юньфэн.
Всю ночь Нежата молился о том, чтобы Господь вразумил Юньфэна. А потом написал еще одно письмо и положил к остальным.
…Они отправились из монастыря Линъинсы на рассвете. Ночь выдалась необычно холодной для этого сезона, и на траве белыми острыми перьями лежал иней. Они подошли к реке, к тому самому месту, где обычно останавливались выпить чаю. Оба стояли у воды, лазурной от смотрящегося в нее неба. Юньфэн в душе прощался с этой красотой и в то же время не верил, что расставание возможно. Он оглянулся на Нежату и проговорил:
— Ночь перья разбросала по земле…
— А? — переспросил Нежата, занятый своими мыслями.
— Продолжай, Чжай-эр.
— М-м… — Нежата задумался ненадолго, глядя на сверкающую в лучах утреннего солнца реку. И продолжил: — Струится меж камней поспешный блеск.
— Вода несет в себе небесный цвет… — отозвался Юньфэн, касаясь пальцами воды.
— Склоняясь, моешь руки в синеве…
— Ты опьянен студеною рекой…
— Пьешь горный чай со вкусом облаков.
Цуйчжу-иньши встретил гостей с неизменным радушием:
— Деточки пришли!
А узнав о намерении Юньфэна все бросить и отправиться с Нежатой в далекую стану за морем Бэймин и за горами Куньлунь, покачал головой, но отговаривать не стал. Видя взволнованного, встревоженного Юньфэна, он вздохнул и, порывшись в коробочках и мешочках с лекарственными травами, заварил какой-то загадочный чай.
— Это специально для тебя, Фэн-эр, — сказал он, протягивая Юньфэну изящную чашечку-цинхуа.
— Невкусный какой-то чай у вас, господин Цуйчжу, — Юньфэн, поморщившись, отставил чашку.
— Ты плохо выглядишь, тебе надо поспать. Я согрею воды: помоешься и ложись.
В тот вечер Юньфэн и в самом деле наконец-то смог спокойно уснуть. Ведь он почти не спал с той ночи, когда они с Нежатой любовались рассветом, стоя на дамбе Су.
— Не тревожься о нем, — сказал Цуйчжу-иньши Нежате. — Господь его образумит.
***
Юньфэну снилось что-то смутное, и утром он чувствовал себя невыспавшимся. Однако господин Цуйчжу настойчиво растолкал гостей ни свет, ни заря, накормил просяной кашей и отправил восвояси. На следующий день к вечеру друзья вернулись в Линьань. Сюэлянь встретила их в слезах. Оказалось, что матушка Юньфэна накануне утром шла куда-то — и вдруг упала. Второй день она лежала, не приходя в себя. Вызванный лекарь ничего не мог сказать, только руками разводил. Через два дня она скончалась. И тут случилась новая беда: гуляя по городу со служанкой, Шаньхуа попала под лошадь. Никто не мог объяснить, как это произошло: служанка на мгновение отвернулась, рассматривая нарядные подвески, а, оглянувшись на шум, увидела юную госпожу на земле с разбитой головой. Когда девочку принесли домой, она была еще в сознании, но к вечеру впала в забытье и утром умерла. От переживаний у Сюэлянь, которая была на сносях, начались роды, ребенок родился мертвым, а Сюэлянь умерла от кровотечения. Все сразу, за несколько дней.
— Где же милость твоего Владыки, Чжай-эр? В это невозможно поверить, это невозможно понять!
— Он ничего не дает человеку не по силам… Ах, Юньфэн-сюн, если бы я мог хоть как-то тебя утешить! Я бы сам лучше семь раз умер, но что я могу?
— Все верно, Чжай-эр. Забота о них мешала мне думать о Боге, мешала мне с легким сердцем отправиться с тобой. Теперь здесь меня ничто не держит. Что ж, так, вероятно, даже лучше: меньше суеты.
Юньфэну казалось, будто его сердце обратилось в камень, будто он сам весь стал камнем — грубым, бесчувственным, холодным. Только Чжай-эр еще мог согреть его, вернуть к жизни. И они отправились в дальнюю-дальнюю страну. Путь на чудесном корабле оказался недолгим, и вскоре они пристали к берегу в родном городе Чжайдао. Но что это был за город? Небольшая крепостица с серыми каменными стенами…
В монастыре, куда сразу Чжайдао повел Юньфэна, келья его старца была кем-то занята и нужно было строить себе новую. Пока же их приютил какой-то маленький грязный монашек, от которого пахло тухлой рыбой. В его темной келье стоял тот же отвратительный запах, а спать приходилось на полу, подстелив какие-то драные тряпки. Тяжелая работа, грубая пища, грязь, блохи, долгие службы, на которых Юньфэн не понимал ни слова, а в довершение всего — ледяная снежная зима, пришедшая за слякотной стылой осенью. Чжай-эр, как мог, пытался скрасить это жуткое, нечеловеческое существование, но как он мог помочь? Юньфэн не видел ни капли радости в этом кромешном мраке. Кроме, конечно, Чжайдао — светлого, как день. Точно нищета и мерзость не касались его.
Как-то раз морозным солнечным утром они сидели на пороге кельи и пили стремительно остывающий отвар из листьев смородины и мяты.
— Чжай-эр, как ты выносишь этот ужас? — Юньфэн обхватил обеими ладонями еще теплую глиняную канопку и покачал ее, глядя, как плещется внутри зеленовато-охристая жидкость. — Неужели именно сюда ты так стремился вернуться?
— Это мой мир, я здесь вырос.
— Ты похож на лотос. «Теперь лишь лотос я люблю один — не пачкаясь, проходит он сквозь ил, омыт водой, не слишком ярок он, хоть стебель пуст — снаружи гладок, прям, и аромат разлился далеко, благоуханьем воздух напоив. Издалека любуемся мы им, нельзя с ним забавляться, не сломав…»[6]
— Да, я помню эти стихи. Кажется, это Чжоу Дуньи, верно?
— Все так…
— «А лотос точно благородный муж», да?
— «Кто любит лотос так, как я люблю?» — Ао Юньфэн улыбнулся краешком губ.
— Тебе так плохо здесь, Юньфэн-сюн… — вздохнул Нежата и погладил его по плечу. — Скажи, что я могу сделать для тебя?
Юньфэн покачал головой. Что мог сделать его маленький Чжай-эр с этой огромной темной тоской, ледяной и жгучей одновременно?