[1]1 Кор. 13:4.
[2] Ин 14:6.
[3] Ин. 13:34-35.
Глава 15. Воспоминания в сезон дунчжи
Истории написаны вдогонку челленджу #BoF_box:
К началу я, как всегда, опоздала, но идея мне ужасно понравилась. Четырнадцать неожиданных предметов, которые вызывают воспоминания у персонажа. Вместо четырнадцатого предмета у меня будет зарисовка из другого челленджа:) Все равно этот предмет был "какой угодно". Трудность заключалась в том, что предметы из современности, а мне нужно было их адаптировать к моему полуисторическому-полуфэнтезийному миру. Но в этом и интерес.
А у Ао Юньфэна как раз возник повод повспоминать…
Все тексты написаны, как говорится, «в фокале» Ао Юньфэна, потому Нежата везде назван своим китайским именем.
Эпиграф:
Перенести разлуку с любимою душою — это подвиг немалый: для него нужна и очень мужественная душа, и любомудрый ум.
Св. Иоанн Златоуст, Письма Олимпиаде, письмо 2
Портрет тушью
[черно-белое фото]
Прошло уже больше полугода с тех пор, как Чжайдао покинул Сун, но, кажется, не проходило дня, чтобы Юньфэн не вспоминал о нем. Он почти сразу перенес свой кабинет в павильон, где прежде жил Чжай-эр, и каждая мелочь здесь твердила Юньфэну о друге.
Чжайдао не захотел брать с собой ничего, кроме двух картин, нарисованных для него Юньфэном, опасаясь, что там, куда он отправляется, он не сможет сохранить то, что было ему дорого здесь. Уж лучше пусть все останется Юньфэну: он-то сумеет распорядиться нехитрыми сокровищами друга — кипой бумаг и горсткой безделушек.
Время от времени Юньфэн пытался разобрать и упорядочить их, но каждый раз воспоминания обрушивались на него, и его несло течением в те невозвратные счастливые годы, проведенные рядом с Чжайдао.
В тот день Юньфэн хотел перебрать рисунки и, наткнувшись на два портрета, буквально оцепенел, так ясно предстал перед ним тот вечер, когда они ради забавы сели рисовать друг друга.
Чжайдао поначалу сомневался: ему никогда прежде не приходилось рисовать людей. Но Юньфэн успокоил его, утверждая, будто внешнее сходство в портрете не самое главное: «Гораздо важнее, — уверял он, — то, что ты ценишь и любишь в человеке, его самые дорогие черты, самые лучшие свойства души».
— Но ведь тогда, — спорил Чжайдао, — тогда ты нарисуешь не самого человека, а лишь свое искаженное представление о нем.
— Не ты ли говорил мне, что человек и сам о себе почти ничего не знает? Не значит ли это, что человек — только отражение различных представлений?
— Конечно, нет! — горячо возражал Чжай-эр. — Ведь если ты видишь лишь часть пейзажа, скрытого туманом, это не значит, что другой части не существует.
— И все же если я нарисую видимую часть, ты не станешь утверждать, будто я рисую лишь свое представление о пейзаже? Да, оно будет неполным, но будет достоверным на момент создания картины.
— Верно, — невольно согласился Чжайдао. — С этим, кажется, трудно спорить…
— Так что рисуй, не бойся. Я ведь тоже не мастер портрета. Это всего лишь забава.
И теперь Юньфэн разглядывал рисунок Чжайдао, в чем-то главном пронзительно сходный с оригиналом.
И глаза феникса удались ему как нельзя лучше…
Чжай-эр, как больно и сладко видеть твою любовь, твою надежду…
Даосский талисман
[флаер]
Из стопки бумаг на колени Юньфэну выпали узкие листки, исписанные знаками в стиле сяочжуань[1]. Это были какие-то даосские талисманы. Едва увидев их, Юньфэн почувствовал ком в горле. Чжай-эр, маленький, глупый, доверчивый, наивный и такой бестолково добрый…
Как-то раз они бродили по столице, кажется, в канун праздника: на улицах было особенно многолюдно и шумно. Чжайдао никогда не любил эту толкотню, но терпеливо следовал за Юньфэном, которому иногда было просто необходимо раствориться в бессмысленной суете и забыть, кто он и зачем вообще существует, почувствовать себя частью тупой многоликой стихии, у которой нет ни возвышенной цели, ни чувства долга — только голод и жажда развлечений.
Не думая ни о чем определенном, Юньфэн шел по ярко освещенным улицам, краем глаза отмечая то одну лавку с безделушками, то другую.
Вдруг Чжайдао дернул его за рукав и робко позвал:
— Юньфэн-сюн, пожалуйста, давай купим у этого человека…
— Что, Чжай-эр? — Юньфэн был удивлен и даже обрадован: Чжайдао никогда ничего не просил и Юньфэну трудно было придумать, какая мелочь могла бы быть для него приятна.
— Вот это, эти… талисманы.
— Талисманы? — Юньфэн был поражен: Чжайдао, который всякое колдовство считал делом сатанинским и противным Богу, и смеялся над заклинаниями от нечистой силы, просил купить талисманы? Он глянул на продавца: тощий, грязный, горбатый, кособокий, кривой на один глаз, тот улыбался беззубым ртом и кивал. — Чжай-эр, это ведь полная ерунда. Какие еще талисманы? Просто бесполезные бумажки.
— Нет-нет, господин! — заторопился продавец. — Не говорите так. Они очень, очень действенные: очень хорошо помогают от нечистой силы! А какую удачу приносят!
— Что ж тебе они удачу не принесли? — язвительно бросил Юньфэн и хотел было идти дальше, но Чжайдао решительно удержал его:
— Юньфэн-сюн, всего три монеты.
— Зачем они тебе? — недоумевал Юньфэн. — Разве ты веришь в эту даосскую чушь?
— Я… Юньфэн-сюн… я… пожалуйста! — он смотрел умоляюще, и Юньфэн, все еще не понимая, в чем дело, протянул ему связку монет.
Чжайдао отсчитал пятнадцать и протянул продавцу. Тот засуетился, отбирая пять талисманов.
— Нет-нет, господин, мне хватит одного, — пытался возразить Чжайдао, но продавец настойчиво всучил ему пять и, кланяясь, растворился в толпе.
— Все же, Чжай-эр, объясни, что за выходка? Разве ты веришь в ценность этих бумажек?
— Нет, конечно, — улыбнулся Чжайдао. — Но в том-то и дело, если бы они были настоящими, я бы ни за что не купил их, а так… Понимаешь, — Чжайдао вздохнул. — Он такой жалкий… Мне очень хотелось ему помочь хоть немного. Прости, что потратил твои деньги, я…
— Ох, Чжай-эр, друг мой, ты… Не бери в голову. Какие деньги? Неужели мне, чиновнику четвертого класса с жалованьем в триста доу риса, может быть жаль нескольких медяков для друга? Но ответь, мой милый, тебе стало легче от покупки этих бумажек? Может, стоит нагнать продавца и взять к него всю пачку?
— Ты шутишь?
— Нет, — покачал головой Юньфэн. — Если тебя это порадует и утешит, я готов…
— Я и сам не знаю, правильно ли так поступать. Но скажи, как можно помочь таким бедным людям? Что мы с тобой по-настоящему можем сделать?
Юньфэн не знал. И сейчас, рассматривая эти листочки (Чжайдао, уважая чужой труд, так и хранил их, не выбросил), Юньфэн чувствовал, как перехватывает дыхание, щиплет в носу и горят глаза. Не из-за нищих, а из-за того, каким обездоленным стал он сам, когда его Чжай-эр его покинул.
[1] Стиль сяочжуань (малая печть) был введен в 218 гг. до н.э. при объединившем Китай императоре Цинь Шихуанди для унификации почерков в Поднебесной.
Бамбуковый лист
[обертка от конфеты]Ночью выпал снег, и днем Ао Юньфэн отправился с женой и дочерью полюбоваться зимними видами озера Сиху. Прогулявшись вдоль берега, они постояли на дамбе Су, окруженные белизной неба, воды и снега. Затем решили пройтись по улицам города. Шаньхуа проголодалась и, увидев рисовые пирожки, повисла на руке Юньфэна. Пришлось купить несколько номи-цы. Девочка поспешно развернула один шарик и засунула его в рот, помахивая листом бамбука. И вдруг этот лист в ее пальцах напомнил ему о том, как накануне отъезда Чжайдао они так же пошли гулять по городу. Тогда Чжай-эр сам попросил Юньфэна прогуляться с ним. Они оба чувствовали беспокойство, в четырех стенах тревога росла, и на Юньфэна накатывало отчаяние. Он так хотел бы не отпускать Чжайдао, но неизбежность разлуки была очевидна. Вероятно, Чжайдао чувствовал нечто подобное, и оба они решили, что сейчас раствориться в толпе, в ее пестроте и гомоне будет самым лучшим решением.
Они бродили по улицам и глазели по сторонам до самых сумерек. Наконец, устав и проголодавшись, Юньфэн купил несколько номи-цы. Чжайдао развернул сладкий шарик и отправил его в рот. Он жевал, смущенно улыбаясь, и помахивал листом бамбука точь-в-точь, как это делала Шаньхуа, и теперь Юньфэн не знал, кто у кого перенял этот жест.
— Почему ты не выбросишь лист? — удивился Юньфэн.
— Хочу взять с собой на память об этом вечере, — отозвался Чжайдао. — Там у нас бамбук не растет.
Кажется, он действительно прихватил его с собой, но отныне для Юньфэна номи-цы, завернутые в лист бамбука, будут вечным напоминанием самого последнего вечера с другом.
Мискантус
[Засушенное растение]Снег пролежал недолго: на следующий день не осталось и следа. Погода стояла промозглая: дождь со снегом, ветер. Юньфэн, вернувшись из Юйшитая, быстро поел и ушел в свой новый кабинет — прежние покои Чжайдао.
Странное дело, вроде бы у Чжайдао не было почти никаких вещей, но Юньфэн уже восемь месяцев перебирал то, что друг не взял с собой, и этим крошечным подаркам памяти не было конца.
Сегодня ему в руки выпала метелка мискантуса, вложенная в согнутый пополам лист бумаги, точно жемчужина в створках ракушки. Серебристо-розовый крошащийся, почти уже бесплотный колос был приветом из их путешествия по Хэнани. Когда они возвращались, кажется, была осень или даже начиналась зима. Ночами бывало морозно, иней по утрам превращал сухую траву в изысканное кружево, исчезающее на солнце.
Чжайдао был задумчив и целыми часами мог смотреть в окно повозки, откинув занавеску. Что он видел? Облетевшие деревья, кусты, холмы, медленно плывущие им навстречу, блеклую осоку, пучки мискантуса, печально машущего всем проезжим легкими рукавами…
Как-то раз они остановились среди полей, чтобы размять ноги. Было солнечно и сухо, под ногами потрескивали черные стебли умерших цветов, и в море белесой, выцветшей травы беспокойно шевелились островки мискантуса.