– Мне не тяжело, – мрачно сказала я, понимая, что они все-таки не держат меня за равную, хотя я заслуживаю. А к моим колкостям и грубостям относятся снисходительно. – А ты чего зубоскалишь? – бросила я Вите, поднимая новую коробку и шагая на склад – навстречу мне уже возвращался Володя с бутылкой воды в руках.
– Да Семеныч все же прав: ты девушка, это не для тебя, – парень поделился водой с Ромой.
– Правда? Почему? Может, я в жизни уже чего посерьезнее таких коробок тягала.
– Ну, ты же девушка, значит, будущая мать. Вдруг надорвешь себе что-нибудь, а потом родить не сможешь. И будешь жалеть, – на полном серьезе говорил Вова.
– Да что вы все заладили: дети, дети. Кто мне их заделать собрался, ты, что ли?
– Ну а почему бы и не я? – обиженно спросил Володя, вызывая бурный смех Вити и Ромы.
– С хера ли? – моему удивлению не было предела.
– А вдруг я твоя судьба? – насупился парень, чье самолюбие я прищемила своим самомнением.
– Да-да-да, расскажи мне сказку, как мужик насрал в коляску и поставил в уголок, чтоб никто не уволок, – проговорила я, отбирая у Вити ополовиненную бутылку.
Пока я преспокойно пила воду большими глотками, троица не могла остановиться от смеха, вызванного моей присказкой. Они чуть по земле не катались, и даже хмурый Семеныч, внимательно слушающий наши разговоры поодаль, качал головой. Поначалу он постоянно нас затыкал, крича, что надо работать руками, а не языком. А потом что-то перестал прикрикивать, позволяя нам разговориться: наверное, стало слишком интересно послушать, как я плююсь ядом и как парни реагируют.
– Откуда ты такое знаешь? – спросил Вова, прекратив общее ржание.
– Спроси чего полегче.
– Ладно. Ты местная?
– Нет.
– А откуда ты?
– А есть разница?
– Да я просто спросил, гля!
– Не надо этого знать.
– Почему?
– Потому что я не хочу.
Рассказывать им, откуда я и почему оказалась здесь, я не собиралась. Я всего лишь работаю с этими парнями, им необязательно становиться моими друзьями. Я их совсем не знаю и не хочу, чтобы они знали обо мне что-то лишнее. Еще одна особенность моего характера: не люблю становиться для кого-то открытой книгой – мне кажется, когда о тебе что-то знают, то в любой момент твою защиту могут пробить. Лучше оставаться темной лошадкой, если уж на то пошло. Ведь чем ближе подпустишь к себе человека, тем короче нож ему понадобится.
В сущности, ребята оказались неплохими. С чувством юмора, с трудолюбием, без зазнайства и занудства – простые работяги. В словесных перепалках или спорах с ними работа протекала незаметно и не так тяжело. К девяти вечера мы выгрузили и перетягали все коробки, сделав всего один двадцатиминутный перерыв на еду.
Жадностью тоже никто не отличался: все трое предложили мне понемногу от своего пайка, и я без стеснения поужинала с ними, в своих манерах, далеких от этикета. Поглядев, как я ем, парни тоже не стали выпендриваться: брали еду руками, поднимали что-то с земли, вытирали подбородки тыльной стороной ладони, в общем, делали все, от чего у воспитанной леди побежали бы мурашки по коже. Но я сама ела как мужик, так что ужаса у меня это не вызывало.
К концу рабочего дня я поняла, что практически перестала быть для них бабой, а приобрела статус, более близкий к переходному состоянию от девушки к пацану, равному им. И не только в их глазах, как оказалось.
– Ну что, ребята, – подчеркивая последнее слово, подошел к нам Семеныч. – Хорошо поработали. Есть десять тысяч на четверых, делить будем поровну? – намекая на меня, спросил он.
Я смотрела на него исподлобья, пытаясь понять, что он имел в виду: платить мне меньше, потому что я девушка, или в силу того же факта платить за мой труд дороже, чем парням?
– Яна работала наравне, – сказал негласный лидер. – Так что поровну, Евгений Семеныч.
– А вы успели стать командой, – заметил он, отсчитывая купюры. – Девица неплохо влилась в мужской коллектив.
– Девица? – переспросил Витя. – А, вы Яну имеете в виду? Вы бы аккуратнее с такими словами, Евгений Семеныч. Девицей ее хочется назвать в последнюю очередь.
– Вот поэтому вы так неплохо и поладили. Завтра в то же время на этом же месте. Не опаздывать.
Получив свои кровные две с половиной, я расцвела от счастья, несмотря на подступающую после работы боль в руках и прессе. Но оно стоило того, мать вашу так, стоило! Мы скинули с себя комбинезоны, положили в кузов грузовика и еще минут пять стояли, попивая воду и как будто бы не хотя расходиться по домам.
Несмотря на мое сопротивление, парни проводили меня на остановку, допытываясь, как далеко я живу, и не надо ли довести меня до самого дома. Боялись, что буду добираться домой по темноте. Я отпиралась, как могла, уверяя их, что смогу за себя постоять. После троекратного «до завтра, Ян!», меня отпустили, и я села в свой автобус, мечтая, как приеду сейчас в общагу, накуплю домой кучу вкуснятины в продуктовом, как удивится Ольга, как наконец-то я ее накормлю, а не она меня.
Усталость разливалась по всему телу чугунными струйками, отяжеляла конечности, голову, веки. К супермаркету я шла уже в разы медленнее, а с покупками выходила, еле-еле переставляя ноги. Один раз в жизни я чувствовала такую усталость, приходящую постепенно, накатывающую волнами – но тогда нам пришлось очень долго убегать и прятаться от полицейской машины. Сейчас было даже хуже, меня на ходу клонило в сон, и до нашего этажа я доплелась из последних сил.
Ольга, увидев меня с пакетами, в непонятном ужасе округлила глаза и бросилась помогать, осыпая вопросами. Единственное, что я смогла сделать, это вручить ей пакеты, дойти до койки и свалиться замертво, в полусне слушая ее возгласы, но не имея достаточно сил, чтобы ответить.
– Яночка, Яна, что с тобой? Где ты была так долго? Почему ты так плохо выглядишь? Ты заболела? Яна, ответь! Яна! – через пелену накрывающего сна еще доносились звуки реальности. – Ты хоть поешь чего-нибудь, господи, да у тебя ведь жар, давай измерим температуру! Яна! Ты спишь?..
Руки Ольги касались моего лица, шеи, лба, но я уже засыпала, так и не пошевельнувшись. Даже разуться не было сил.
***
Сон мне приснился бредовый, как будто я лежу на кровати, а меня раздевает Довлатов, да с таким серьезным выражением лица, будто пишет докторскую. Наутро я поняла, почему мне снилось именно это. Оказывается, вчера, когда я вырубилась, Ольга так и не смогла добудиться меня, и ей пришлось разуть и переодеть меня спящую, вытащить из-под меня одеяло и накрыть.
– Ты даже не проснулась, – рассказывала она, – тебя выстрелом из пушки было не разбудить. А сейчас ты позавтракаешь и расскажешь мне все, как миленькая.
– Что рассказывать-то? – я потягивалась в кровати, скрипя зубами от боли в костях и мышцах. Кажется, что-то было растянуто, но болевые ощущения настолько спутались и смешались, распространяясь по всему телу, что понять, где конкретно больнее всего, было невозможно. – Ай, блять…
– Что-то болит? – обеспокоенно спросила Ольга. – Вчера у тебя температура была.
– Да тебе показалось, – улыбнулась я сквозь силы. – Нет, ничего не болит. Только жрать охота.
– Ну так ты вчера столько всего накупила, я офигела. Пошли, поешь. А потом расскажешь, что это там за клумбы такие, что ты свалилась на кровать, слова не сказав, – в голосе слышалась ирония: Ольга все просекла и собиралась устроить допрос.
– Какая разница, что я делала? – я села за стол, а подруга вытаскивала из холодильника еду, выкладывая все передо мной. – Главное – результат. Деньги.
– То есть, это были не клумбы, – утвердительно кивнула Оля.
– Ну да.
– Но говорить, что это, ты мне, конечно же, не станешь.
Я поспешила забить рот едой, чтобы сослаться на поговорку «Когда я ем, я глух и нем» и виновато пожать плечами.
– Ладно. Надеюсь, ты не вагоны разгружала, – наливая мне чай, говорила подруга будто бы сама себе. – Ты бы так себя не гробила – вчера ты была похожа на мертвеца, когда вернулась. Как себя сегодня чувствуешь?
Я размяла шею и плечи, пережевывая колбасу с сыром, и замычала, делая вид, что мне лучше.
– Ну, тогда поехали сегодня вечером в торговый центр – вещичек тебе посмотрим. А то тебе кроме твоей футболки и джинсов даже в универ носить нечего. И кстати, я их постирала.
Тут я опустила глаза вниз и поняла, что Ольга переодела меня в свои майку и шорты.
– А я-то думаю, чего мне тесновато, – задумчиво произнесла я, вызывая умиление подруги. – Поехать не могу – сегодня тоже на работу.
– Как? Да ты еле на ногах стоишь! Тебе надо отдохнуть!
– Я в порядке, Оль. Все хорошо. За ночь отдохнула, к вечеру вообще буду огурец.
– Ну ты как хочешь, а я тебя никуда не пущу.
– Оль, я взрослый человек. Ты же видишь – я не умерла. И я… – мою фразу прервал громкий чих, отозвавшийся болью в горле, – ой, млин, – прохрипела я, – в порядке, короче.
– Еще и простыла!
– Ну ничего, выгоню хворь трудом. Зато деньги будут. И вот тогда поедем, куда скажешь, родная. Хоть на край света.
– Ой, да что с тобой спорить… – она махнула рукой. – Ты ешь, главное, сил набирайся.
– Да. Силы понадобятся.
– А я сегодня схожу и куплю тебе противовирусное, – заметив, как я скривилась, Ольга поспешила добавить, – и не делай такое лицо, будто я заставляю тебя носить платье. Я в курсе твой неприязни к лекарствам. Будешь пить, никуда не денешься. И скажи спасибо, что еще в больницу тебя не потащила.
– И на том спасибо, – улыбаясь с прищуром, съязвила я.
***
А вечером снова: жизнерадостные пацаны, огромный грузовик, тяжеленные коробки, орущий Семеныч, взаимные подколы и бешеный смех, доводивший до слез. Зато чуть позже – чудовищная боль в спине, прессе, ногах; кровавые раскрывшиеся мозоли на ладонях.
Когда мы выгрузили машину, парням пришлось поддержать меня, потому что я чуть не упала – ноги крупно дрожали, тело ломило, а перед глазами резко темнело. Хорошо, что у них оказалась отменная реакция, иначе валяться мне с разбитой о бордюр головой (с другой стороны, на этом все мои проблемы могли закончиться).